Ознакомительная версия.
– Я не нервничаю. Мы гулять пошли. Когда назад возвращались, то Тяпа в подъезд идти не хотела, гавкала сильно. А там эта женщина. Она кричать начала, что я ее собаками травлю, что я права не имею тут быть, что я ее место заняла. И ножом угрожала. Сказала, меня убьет и Тяпу тоже. А потом вдруг плакать начала, на колени упала.
– А ты?
– А я домой. Испугалась очень. Игорю рассказала. Он вниз пошел, а когда вернулся – объяснил, что это одна его старая знакомая, которая очень сильно болеет, ну, из-за наркотиков сошла с ума.
Врет. Вроде бы слова правильные, и тон обыкновенный, извиняющийся, торопливый, указывающий, что Топа хочет поскорее дорассказать историю и избавиться от нашего докучливого внимания, но вот все же создавалось у меня стойкое ощущение того, что врет. Или недоговаривает.
– А я испугалась. Я тогда сильно испугалась, заснуть долго не могла. Вышла на балкон, а внизу она, возле фонаря стоит. Рукой мне помахала. И всю ночь так, я в окно смотрела. Я потом два дня из квартиры не выходила. Одна, в смысле, Дуся, помнишь, мы еще с тобой Тяпу выгуливали.
– Помню.
Удивился бы, если бы не вспомнила. Интересно – и взаправду или чтобы прикрыть неумелую Танечкину ложь? Добрая душа. Только вот порой доброта эта совершенно не к месту. Ладно, с Топой я еще поговорю, потом как-нибудь, наедине, главное, случая подходящего дождаться.
– И что вы на меня так смотрите? – Ильве поднялась. – Я с вашей Нелли встреч не имела, а следовательно, ни при чем.
– И я ни при чем, – поспешно согласилась Лизхен. – Я вообще про нее впервые слышу.
– Прошу меня простить, Яков Павлович, но вынуждена просить разрешения откланяться, голова, знаете ли, разболелась. Поэтому, если у вас больше нет ко мне вопросов, то я, пожалуй, пойду, отдохну.
– Конечно, конечно, – поддержала Ильве Лизхен. – Тебе надо отдохнуть, ты выглядишь ужасно. Эти мигрени – такой кошмар, нет, честное слово, выматывают страшно, а про внешность и говорить нечего – полный ужас…
Сама она – полный ужас, без содрогания и не взглянешь. Зато самомнения и гонору – хоть отбавляй, одно хорошо – мозгов это не заменит. И опыта. И много чего еще. Плевать на ее укусы, переживу как-нибудь. Но голова-то и вправду болит, сейчас надо в комнату подняться, ванну горячую принять, пару капель лавандового масла, свечу на бортик и полежать, подумать… Нелли… вот уж действительно сюрприз: всплыла-таки. И ведь кто знает, до чего наш дядя Яша докопается? Нет, права я была, когда на развод подала, тысячу раз права, и свое получила, и теперь никто в грязь физиономией не ткнет. Так что копайте, копайте, милейший Яков Павлович, принципиальный вы наш, если до правды докопаетесь, то не у меня одной головные боли начнутся, всех тут покорежит…
– Ильве, милая, может быть, тебе таблетку дать? – Алла буравит взглядом, пытается понять, в курсе я или нет. В курсе, конечно. Сомневаюсь, что кто-то здесь не в курсе, но вот молчать будут все. Смешно.
– Нет, спасибо. Я сама как-нибудь.
Всегда сама, и это правильно. Ни на кого, кроме себя, в этой жизни полагаться нельзя, потому что одни обманут, другие подведут. А третьи, кто не обманет и не подведет, потом счет за услуги выставят. Поэтому лучше я сама…
– Спокойной ночи, – пожелал мальчишка. Улыбается, радуется жизни, небось уже просчитал, что Дусенька у нас – легкая добыча. Только просчитался, чего-чего у Дуси не отнять, так это мозгов. Готова спорить, что ухажера этого новоявленного она давно оценила. Вот только хватит ли у нее духу и дальше держать его на расстоянии? Все ж таки паренек хорош.
– Высший класс, – оценил дом Ленчик. Объявился он с самого утра, аккурат к завтраку, к которому и был немедленно приглашен Дусей. Ладно, после завтрака поговорим, заодно интересно будет сопоставить впечатления, Ленчик – мальчик наблюдательный, умненький, а значит, есть шанс, что его пребывание за столом будет полезно не только ему.
– Драсьте, – он изобразил поклон в сторону Аллы, поцеловал ручку мрачной ввиду острого похмелья Нике, почесал за ухом Тяпу, которая к подобному панибратству отнеслась с совершеннейшим равнодушием, улыбнулся Ильве и, приложив руку к сердцу, процитировал Лизхен: – Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты… Прошу прощения за неподобающий вид, увы, не моя вина, Яков Павлович не соизволили-с предупредить о том, что общество в доме этом столь изысканно и прекрасно.
– Что за шут? – поинтересовалась Ника, пряча руку за спину.
– Всего лишь скромный сподвижник, исполнитель мелких поручений, пристоящий при гениальнейшем из сыщиков нынешнего времени…
– Это Леонид, – перебил я, потому как говорить Ленчик любил и умел.
– Можно просто Леня, – доверительно добавил он, умудряясь глядеть сразу на всех присутствующих дам одновременно. Дамы взгляд оценили, что, в общем-то, не удивляло – черные с поволокой Ленчиковы глаза на моей памяти не одно девичье сердце поразили если не насмерть, то до состояния глубокого, гипнотического оцепенения. Правильно, что велел ему приехать, еще вчера надо было бы, глядишь, с ним и дамочки пооткровеннее будут.
– А я – Виктор.
Ленчик радостно протянул руку и, получив весьма крепкое, надо полагать, пожатие, скривился. И процитировал:
– Что есть поэта скромный дар пред силы грубой представленьем?
– Витенька! Ты что делаешь?!
– Да что вы себе позволяете, молодой человек! – громко, перекрывая бормотание Лизхен, возмутилась Алла. Ильве вздохнула, Топа отвернулась, а Дуся ни на мгновенье не оторвала взгляд от тарелки. Она с такой сосредоточенностью поглощала омлет, что поневоле закрадывалась нехорошая мысль – ночью что-то случилось. Вопрос – что именно? Спросить? Сейчас не ответит, соврет.
– Какое чудо, волшебный аромат, благодарю, кудесница, – сказал Ленчик мрачной домоправительнице. – Не сомневаюсь, вкус великолепен. Правда, Яков Павлович?
– Правда.
И ведь не соврал. Омлет таял на языке, оставляя острый привкус сыра и помидоров-черри, полупрозрачная ветчинка, подернутая слезой, была свежа, как и ноздреватый, серый хлеб с крупными белыми вкраплениями семечек, и желтое сливочное масло, и джем в высокой вазочке, и темный жидкий янтарь меда.
Беседа за столом тем временем приобрела тот градус непринужденности, когда все участники максимально дружелюбны и даже будто бы забыли о первопричине, вынудившей их собраться здесь. Ленчик порывался читать стихи, Виктор травил анекдоты, частью неприличные, но рассказывал забавно, даже Дуся отвлеклась и улыбалась. Я же ощущал себя сторонним наблюдателем, вероятно, невидимым и неслышимым соседями по столу, безучастным к веселью и неспособным отойти от проблем.
Все закончилось как-то вдруг, нелепо, как будто ленту с записанным на ней праздником вдруг обрезали и приклеили совершенно иное продолжение. Топочка, глянув на часы, громко ойкнула, вскочила из-за стола, зацепилась за скатерть. Тут же раздался звон разлетающейся посуды и Никин возмущенный вопль:
– Дура! Осторожнее!
– И-извините, я… я опаздываю! – Топа побледнела, вернее, посерела, в глазах заблестели слезы. – Я… я потом расскажу… извините.
– Бог ты мой, какая срочность вдруг. – Ильве совершенно спокойно подобрала осколки и поставила на стол, потом, аккуратно обтерев пальцы салфеткой, заметила: – Но завтрак и вправду затянулся. Хотя не могу сказать, что сожалею. Приятно было познакомиться.
– А мне уж как приятно, миледи! Ваш образ навеки поселился в моем сердце…
– Мне нравится ваш коллега, Яков Павлович, такой непосредственный.
– О, не смотрите на него, он бессердечен и уныл! – не задержался с ответом Ленчик. – А я, юный отрок, всегда открыт для сумасшедших чувств…
Но вернуть прежнюю легкость беседы не удалось, кофе допивали торопливо и в молчании.
– В общем так, шеф, из того, что удалось по-быстрому пробить, наводки, конечно, гнилые, тут фиг его знает, куда копать, ну да я копнул. – Ленчик подошел к окну, раскрыл и, улегшись животом на раму, перевесился вниз. Шут гороховый, никаких нервов на него не хватит. – Ну и тут такой пассаж, дамочки все замазаны в разных нехороших делишках. С кого начать?
– А давай по порядку, – велел я. И лег. После завтрака организм требовал передышки и часа-полтора законного сна. Думалось вяло, но откладывать разговор смысла не было, да и ехать Ленчику пора. А мне, если не подводит чутье, готовиться к встрече нового персонажа.
– По порядку так по порядку.
Ленчик сел на подоконник, спиной опираясь на раму, ногами – на плоский экран батареи. Разбитые сапоги-казаки, джинсы затертые, и не потому, что модно, а потому, что заношенные до невозможности, клетчатая рубашка на два размера больше, болтается, как на чучеле, и платок этот ковбойский, с которым Ленчик не расстается, к платку и шляпа, настоящая, из Техаса, но сегодня, слава богу, от созерцания этого элемента костюма меня избавили. Нет, Ленчик не фанат вестернов и к ковбоям равнодушен, как к шерифам и индейцам, у него просто стиль такой – это если ему самому верить. Верю. Терплю. Пытаюсь не слишком раздражаться, видя следы подошв на подоконнике.
Ознакомительная версия.
