— А что за «друзья»?
— Я плохо их знаю. На рынке видел. Они серьезными делами занимаются. Крупные поставки запчастей, автомобили, сырье… Я по сравнению с ними мелкая сошка. Шефа этих ребят никто не видел. Знаю только, что кличка у него Телец.
— Подожди. Телец… Два года назад латунные чурки, два вагона, в Прибалтику продали как металлическую стружку…
— Вот-вот. Двоих посадили, но денег и организатора дела не нашли. Серьезные люди… Не лезь ты тоже туда, Олег Данилович. Пускай они свои бешеные бабки зашибают, зато нам спокойнее и мы живые.
— Это ты про себя говоришь? Ты? По моим сведениям, через твои цветочные точки до десяти килограммов в месяц «травы» уходит.
— Олег, «трава» — она как алкоголь. Ее тысячи лет курили, курят и будут курить. Если я перестану ее продавать, будет продавать другой. Но качество может стать хуже, цена снизится или подскочит. А сейчас рынок стабильный. И потом я же не героин продаю, не экстази, от которого у мальчиков крыша едет. Давай выпьем.
— Давай… Усман, а скажи, почему ты здесь сидишь, в Городке?
— А где? В Москве и Питере все занято, в вашем Городке я летное училище закончил, знаю всех…
— Нет, я имею в виду родной дом. У тебя же там семья, насколько я помню по прежним сведениям? Двое детей.
— А-а. Там нет работы.
— Здесь тоже нет. Сотни людей без работы. Ну а почему семью сюда не выпишешь?
— Жену, что ли?
— Жену.
— Не-ет. У нас так не делают.
— Почему?
Усман задумался.
— Руки должны быть свободными… А главное — пока я далеко, я для нее бог, а когда рядом, она пилить начинает: мол, почему дома не бываешь?
— А ты будь.
— Не-ет. Не могу. Скучно очень. Слушай, чего ты так сидишь, еще выпей. И хватит о женщинах, чего о них говорить.
— Не скажи. Бог сделал мужчину и женщину, значит…
— Все, Олег Данилович, я устал об этом думать. Ты лучше скажи, как расследование идет.
— Никак. Друзей Ильи опрашивают, заведующую, скоро за Елену с Людмилой возьмутся. Я их пока у себя поселил, пускай от неприятностей отдохнут.
— Хороший ты мужик, Олег Данилович, я тебе как на духу говорю: не нужно этим заниматься, брось. Такие люди порошком заинтересовались… страшно сказать. Экспертизу уже сделали. Мне один знакомый сказал, покупатель, что в порошке молекулы не так, как обычно, сцеплены, поэтому эффект лечебный очень сильный.
— Н-да… — Олег понюхал бутылку с коньяком. — Хороший.
— Конечно, хороший. Себе брал.
Олег немного налил в свою чашку, выпил в три глотка.
— Очень хороший. А я думал, ты в этом деле завяз, помочь хотел и спросить тоже хотел…
— Что знал, я уже сказал.
— Верю. Ладно, поехал я, дома уже волнуются. А ты мой телефон запиши, мало ли… Не дай бог, конечно, но вдруг пригожусь.
— Может быть. А знаешь, кто в библиотеке самый хитрый?
— Эсфирь?
— Эська тоже. Но Людмила просто дьявол. А с Эськой я бы покуролесил…
Олег понял, что пора уходить. Усман поставил на стол вторую бутылку и уже не очень четко выговаривал слова. Такого «джигита» всегда больше всего интересуют две женщины — та, которая сейчас будет с ним спать, и та, которая «не дала». Промежуточные варианты на втором плане. Эсфирь с Усманом не спала ни разу, хотя, по словам Людмилы, он ей даже деньги большие предлагал. Ясно, что она стала у Усмана «пунктиком».
Олег налил еще, задумался, глядя в чашку с переливающимся золотистыми бликами коньяком. Выяснить особо ничего не удалось, но и отрицательный результат — тоже пища для размышлений. Значит, люди, которые ищут выход на порошок, сами найдут женщин. Подождут, пока все успокоится, и прищучат в нужном месте.
Очень хотелось есть. Сумерки за окном почернели, был уже вечер.
Сидеть рядом с пьяным Усманом больше не имело смысла. Олег, представив приготовленный Людмилой ужин, распрощался и быстро вышел из прокуренного дома к машине.
До дома он доехал за двадцать минут, решив не задерживаться для покупки цветов или торта: лучше завтра просто дать Людмиле деньги на хозяйство, и пусть она их тратит на свое усмотрение.
Когда он подъехал к дому, в сердце кольнуло ледяной сосулькой. В окнах квартиры света не было. Ясно, что женщин нет. Домой уехали?.. Может, записку оставили?.. Но скорее всего их нашли. Черт! Черт! Идиот, сам же всем рассказал!
На лестничной площадке следов борьбы не наблюдалось, признаков взлома на первый взгляд тоже. Квартира была пуста.
Олег включил свет в прихожей, прошелся по комнатам, заглянул на кухню, где пахло горячей едой, и в ванную. Никого. Он вернулся в прихожую. Над тумбочкой для обуви, на зеркале в нижнем углу краснел размазанный кровавый след.
Людмила. Дача Валентины Геннадьевны
Дачный поселок отличался от пригорода тем, что находился подальше от города, за речкой, и был лет на пятьдесят моложе. Дома здесь были самые разные: от «курятников», или «скворечников», до «дворцов в миниатюре».
На участках, даже возле «избушек на ножках», стояли преимущественно иномарки. В Городке можно было ездить на нерастаможенных машинах, все этим и пользовались. Покатаются полгода и продают. Поэтому «Мерседес» Валентины Геннадьевны в дачном кооперативе провинциального городишки никого в шок не ввел.
Дом Валентины на замок не тянул, но два этажа добротной кладки вызывали если не зависть, то уважение.
Елена с удовольствием огляделась по сторонам. Выйдя из машины, с радостью осмотрела участок и всплеснула руками при виде дачи:
— Господи, красота какая!
Людмила увидела, что Валентине приятна похвала. Еще бы, столько сил на дом убить, а никому он не нужен. Людмила подумала, что Елена еще отыграется на Валентине за все полгода, что та ее шлюхой звала. Теперь эта шлюха и ее ребенок — свет в окошке для одной из самых влиятельных и богатых женщин Городка.
Снега на участке почти не осталось — дом стоял на пригорке. Тропинки были вычищены. На шум подъехавшей машины из дома выкатилась пухлая старушка в платке, темной длинной юбке и жилетке из ватника. Валентина расцеловалась с ней.
— Познакомьтесь, тетя моя, Надежда. От детей сбежала, здесь ей больше нравится, да и мне спокойней. Вот, Надя, невестка моя, с наследством Илюшиным. Присмотрись.
— Да вижу. Слава те, Господи, сподобил Господь, не оставил без наследника. Че у тебя с рукой, Валя?
Валентина Геннадьевна посмотрела на пропитавшийся кровью бинт.
— Ничего особенного, понервничала и порезалась.
Елена и Валентина, как проснувшись после трехдневного мутного сна, еще шатающиеся от несчастья, но уже улыбающиеся, вошли в дом. Елена ахала, дотрагиваясь до красивой мебели.
Охранник достал из багажника пакеты с купленной по дороге едой, понес на кухню. Людмила обратила внимание на веревки с развешенным бельем во дворе. Между простынями, наволочками и старушечьими панталонами на прищепках болтались два памперса.
Весенний воздух, свежесть таявшего снега и печного дыма. Далекий лай собак, сумерки. Людмиле было хорошо, но не хватало чего-то… Олега. Надо ехать к нему, надо обязательно рассказать, что вокруг весна и что им надо быть вместе…
В доме суетились на кухне, готовились ужинать. Елена слушала рассказ Валентины о похоронах: новоиспеченная свекровь подробно перечисляла, кто был на поминках, кто что говорил и кто как выглядел. Надо же, а Людмиле казалось, что она ничего не замечала. Илью Валентина не упомянула ни разу, Елена тоже.
Охранник сосредоточенно жевал котлету, посматривал на часы. Людмила решила, что и ей уже пора.
— Валя, мне ехать надо. Я думаю, охранник тебе сегодня без надобности?
— Езжай. Я на всякий случай Ленку к соседке на ночь устрою.
— Валентина, я хотела спросить. Чего это у вас во дворе памперсы на веревке делают?
— А-а. Это Надежда экономит. Они с подружкой у соседского ребенка писанных памперсов набрали, постирали и высушить решили.
— Ну и как?
Старая тетка отвернулась, зачем-то протерла блестящий самовар.
— Как… Второй месяц сушат. Подружке уже надоело, а эта днем их на солнце вывешивает, а вечером на печку кладет.
— Там же гель.
— Да я уже объясняла. А она все свои эксперименты химические ставит. Надя, высохли памперсы-то?
— Не очень…
Охранник встал из-за стола.
— Я поехал?
— Езжай, Сережа. Людмилу обязательно до дома довези.
— Я к Олегу поеду.
— Сережа, довезешь, куда скажет. Я тебе, Людмил, завидую. Всю жизнь не понимала, а теперь завидую.
— Ладно, мне пора.
Людмила расцеловалась на прощание с Еленой, с Валентиной и даже с Надеждой.
До дома Олега Сергей довез ее за полчаса.
Людмила ехала с приоткрытым окном. Весенний воздух волновал иллюзией новой жизни. С замиранием в животе Людмила представляла, как сейчас приготовит ужин, а потом приедет Олег, и она, накормив его, ночью будет спать рядом с ним. С ума сойти! А она уже и не надеялась на такое счастье — влюбиться. В библиотеке многие за ней ухаживали, в прошлом году вдовый профессор из местного станкостроительного института даже предложение ей сделал, но Людмила представила, как будет жить с ним бок о бок, видеть каждый день его обрюзгшее немолодое лицо с посиневшей нижней губой, волосатый живот, нависающий над тренировочными штанами… Нет. Покутить в кафе раз в месяц и после этого переспать — можно, но не более того. Сейчас же Людмила от одной только мысли об Олеге чувствовала, как твердеют соски, и в груди становилось тревожно от предстоящего наслаждения.
