Ознакомительная версия.
– Представьтесь, уважаемый, как вам и предписано. Или Уголовно-Процессуальный кодекс уже отменен?
– Ой, ну давайте еще на всю эту официальщину время терять! Следователь следственного отдела следственного управления по Озерскому округу при Следственном комитете...
Похоже, накануне у мальчишки случилось невмеруприятие – «выхлоп» от него идет одуряющий.
Кстати, а вот при вскрытии алкоголем от трупа не пахнет. Даже если анализы показывают совершенно астрономическое количество промилле. Не знаю, почему так...
Еще я невольно успеваю подумать, что у реформаторов прокуратуры по русскому языку была какая-то уж очень неприличная оценка. Наверное, после определенной тренировки можно выговорить правильные названия нынешних должностей и учреждений. Но вот не посочувствовать при этом богатейшему в плане синонимии «великому и могучему», тупо облепленному унылыми мухами повторений – вряд ли.
– ...Косяков-Перекосин Олег Витальевич.
Приплыли.
Косяков-Перекосин, Финита-ля-Комедин.
Офигеть! С ума сойти можно!
Я понимаю: Римский-Корсаков, Петров-Водкин. На худой конец – Бендер-Задунайский.
Но Косяков-Перекосин?! Зачем?!
Такая фамилия все меняет.
Я хотела честно рассказать о своем хилом информационном улове. Даже когда увидела сонные глаза следователя, дурацкие прыщи, хлопья перхоти на кургузом сереньком пиджачке с засаленными локтями. Но с двойной порцией «косяков» любые откровения бесполезны. Про этого парня изначально все понятно: полная профнепригодность, да и вообще, вся жизнь – под откос.
Вначале было слово.
Оно определяет все.
Важно любое имя, и каждая мысль, и проявляющиеся в словах эмоции.
Только об этом мало кто задумывается.
Меня беспокоит Юля Семенова...
Как только приехали врачи, она быстро, с видимым облегчением покинула свой пост и отошла в сторону. Я собиралась у нее спросить, может, Таня еще что-нибудь говорила? Однако задержалась рядом с молоденьким врачом. Он все никак не мог четко объяснить санитарам порядок размещения пока еще, как ни странно, живой девушки на носилках. Когда я высказала свое мнение на этот счет, а также быстро перечислила возможно имеющиеся травмы, журналистка как испарилась.
Я пробежала глазами по встревоженным лицам знакомых и незнакомых людей и, не обнаружив миловидной мордашки с блондинистыми кудрями, посмотрела вперед, поверх толпы. Узкая Юлина спинка, обтянутая легкой блузкой, виднелась уже на лестнице. Причем журналистка явно пыталась не шуметь, передвигалась на цыпочках, стараясь, чтобы высокие каблучки не цокали по алому ковровому покрытию.
Я не могу объяснить, почему совершаю некоторые действия.
Понятия не имею, зачем припустила следом за девушкой, почему старательно пряталась от ее контрольных выстрелов-взглядов за выступами коридорных стен.
Впрочем, результат игры в мисс Марпл на выданье того стоил.
Вначале Юля, постучав, вошла... в мой номер!
Правда, уже через секунду она выбежала, стукнула костяшками пальцев в следующую дверь. В том номере она тоже пробыла буквально секунду. Возле третьей двери вначале все было так же: вежливый, но настойчивый стук, аккуратное нажатие ручки. Только вот из той комнаты девушка все не выходила и не выходила.
Когда я внезапно нарисовалась на пороге, Семенова стояла на коленях перед комодом и яростно ощупывала стопки мужского белья!
– Так, детка, смотри на меня, отвечай быстро! Что ты забыла в этом исподнем?!
Сначала она побледнела, потом покраснела, а затем на ее белой коже появились алые пятна.
– Что ж, хозяин-барин. Там, наверное, уже приехали менты. Пойду с ними общаться. Счастливо оставаться!
Она застонала:
– Подождите! Я все объясню. Это же номер Гарика Левицкого, понимаете?
– Ничего не понимаю!
– Тот са-а-амый Левицкий! – от возмущения Юля даже по-московски «заакала». – Вы, наверное, чита-а-али его книги? Их все запоем глота-а-ают! Они такие умные, такие интересные, самые-самые лучшие! Левицкий пишет мало – может издать одну книгу в три года. И он ненавидит прессу, он никогда не дает интервью, вообще никогда! Если бы я знала раньше, что Левицкий – лучший друг Марининого папы! Давно можно было бы придумать, как подходы найти! Но все выяснилось только здесь. Поторопившись, я попросила Кирилла Алексеевича, чтобы он с Гариком поговорил. Напрасно! От ворот поворот. Я пыталась понравиться Левицкому... в общем, как женщина – полный игнор. Хотя, вроде, в газетах пишут, что он не гомосексуалист. У меня не оставалось выбора. Понимаете?
Я лично понимаю только одно: передо мной стоит такая очаровательная, такая юная, а уже стервятница. Попытки обольщения писатель пресек на корню. Девица даже его номер не смогла вычислить, значит, точно не повелся на платиновые волосы и обманчиво-наивные голубые глаза. Тогда она! От умирающей девушки! Побежала копаться в его исподнем!
– Я думаю, у вас будет отличная статья. Вы сможете высокохудожественно описать все трусы, имеющиеся в наличии у писателя Левицкого! Жаль, мужчина не носит стринги. Можно было бы порассуждать о влиянии веревки в заднице на философское осмысление бытия в прозе Левицкого!
– Зачем же вы так... Хотя, я понимаю, что можно подумать... Но у нас не желтая газета, и про писательские трусы, разумеется, я статей писать не буду. Я искала рукопись! Левицкий уже несколько лет работает над романом, по слухам, это будет что-то необыкновенное. Но он, кажется, не взял сюда с собой ноутбук. Я подумала: а вдруг он пишет от руки, и где-то в номере есть рукопись...
– ...и прячет он ее, естественно, в трусах. Романтика! Никогда бы не подумала, что выражение «копаться в грязном белье» так близко к истине! И как результат поиска? Есть?
Пробормотав: «Пока не нашла, но все еще впереди», Юля снова опустилась на колени и потянула на себя верхний ящик комода.
Пора выяснить, что мне нужно, и уматывать отсюда. Иначе сорвусь на воспитательную беседу, а оно мне надо?
– Пока ты с Таней сидела, она говорила что-нибудь?
Равнодушное пожимание плечами начинающей стервятницы может означать:
– ничего достойного упоминания на страницах издания имени почивших моральных принципов.
– убийца – писатель, но так я вам в этом и призналась.
– вот и случилась кара Божья в виде полной немоты за все вылитые в души читателей словесные помои.
Последнее предположение, впрочем, оказалось неверным.
Выходя из комнаты, я услышала беззаботное:
– Наталия, а вы на шухере не постоите?
Все-таки я – идеалистка. Знаете, до недавних пор и правда не верила, что вместо того, чтобы вызвать «Скорую», папарацци фотографировали, как агонизирует принцесса Диана.
Всякий своим аршином мерит, мой сын Женька как будто бы и не журналист совсем – отзывчивый, спокойный, склонный к созерцательности. Часами может медитировать у горшка с фикусом, изучая зеленые прожилки листьев. Уверена: Женя слишком приличный человек для того, чтобы безо всяких тормозов лететь даже к самой сногсшибательной сенсации. Слава и деньги любой ценой – не про него...
– Не вздумайте рассказать все Левицкому! – донеслось из-за двери.
Пожалуй, действительно, типичные репортеры – они, наверное, вроде этой вот девицы. Со стальной арматурой вместе нервов. Только вот чувства меры у Белоснежки нет. Переигрывает. Ее реакции выглядят неестественными.
Ах, надо же, как распереживалась по поводу умирающей Танюши, чуть ли не слезу пускала, кулачок свой поганый покусывала. А сама в это время прикидывала: произошло чрезвычайное происшествие, конечно же, все в холл на шум рванули, двери никто не закрыл, значит, можно безнаказанно пошарить в вещичках. Что-то с этой девушкой нечисто! Мотив, степень вины – это уже не моя проблема, пусть у других голова болит. С такой, кстати говоря, станется устроить какую-нибудь провокацию для выкуривания из номера зеленоликого владельца стопки трусов-боксеров!
Я собиралась рассказать про этот случай следователю.
Впрочем, не только про этот...
«Наверху в башне в три часа. Приходи, надо срочно поговорить».
Ничего так сюрприз!
Я вертела эту найденную на постели в своем номере записку минут десять.
Она лежала как раз на том самом месте, где Татьяна расправляла невидимую складочку на темно-синем атласном покрывале.
Получается, горничная хотела мне что-то рассказать? Или эта записка написана не Таней, и кто-то пытался заманить меня туда, где произошло преступление? Но почерк скорее всего женский. Эти округлые буковки, старательно выписанные хвостики...
Я помню, что, когда только обнаружила Татьяну, машинально глянула на часы. У меня это рефлекс, как у собаки Павлова – фиксировать все, до последней мелочи, обращать внимание на каждую деталь.
Девушку сбросили вниз примерно без семи минут три, мы с Вовчиком примчались без пяти.
Таня оказалась на той площадке потому, что ждала меня? Или кто-то выманил горничную в укромное место, столкнул вниз и удрал, думая, что вот-вот место происшествия посетит с официальным визитом потенциальный подозреваемый? А я бы сто процентов там объявилась! Интригующая записка, мрачный замковый интерьер, душа просит мистики и интриги. Конечно, пришла бы, я ведь любопытная. Просто записка не попалась мне на глаза вовремя...
Ознакомительная версия.
