Прозвеневший будильник вернул его в настоящее, и он, кряхтя, медленно поднялся, умылся и, не надевая формы, благо работникам уголовного розыска это разрешалось, пошел в свой РОВД.
Анна в милицию пошла пешком и через десяток минут уже подходила к зданию РОВД. Пока шла, все думала про своего Петьку – ведь хороший он, работящий и ее любит, хоть и стесняется показывать это другим. Вздохнув, она вспомнила, как еще весной он подрался и сломал кому-то нос. Тогда только благодаря Николаичу дело удалось замять, и вот опять… А вдруг Петьку посадят? С такими горестными думами она вошла в здание милиции и после долгих расспросов: к кому, по какому вопросу, ей сказали, что следователя нет, а если хочет, то могут пропустить к работнику уголовного розыска, который в курсе того, что натворил ее муженек. Анна согласилась и прошла на второй этаж. Там немолодой уже мужчина поначалу долго ее пугал тем, что Петьку посадят, что это у него второе правонарушение за короткий промежуток времени, что светит ему лагерь. В общем, долго рисовал ей мрачные перспективы как относительно Петра, так и ее самой. Потом вкрадчиво сказал:
– Впрочем, вы, как я убедился, барышня положительная, и я вам могу помочь. Трое суток ему гарантированы, он их отсидит – уж не обессудьте, а потом на ночь буду выпускать его домой. А когда пройдут пятнадцать суток, я с потерпевшей поговорю, чтобы она заявление забрала.
– Ой, спасибо вам, товарищ майор. Мне и Михал Николаич так же говорил, что потерпевшие должны забрать заявление…
– Вот, кстати, про Михаила Николаевича… вернее не про него одного, а вообще! В общем, вы, гражданочка, нам должны помочь! – перебил ее майор, испытующе глянув в глаза женщины.
– А как же я вам могу помочь? Товарищ…
– Меня Иван Сидорович звать. Фамилия – Жабыко, но ты можешь меня звать дядя Ваня. – И, немного помолчав, продолжил: – Чем помочь, говоришь? А ты иногда рассказывай мне о том, что у вас в морге творится. Кто приходит к Эксперту, о чем говорят, кого ругают?
– Мне что ж, предлагаете стучать на Михал Николаича? – округлив глаза, спросила Анечка, простая душа.
– Ну, во-первых, не стучать, а сообщать! А во-вторых, людей в своих мыслях, Аня, частенько заносит не в ту сторону, а мы, если будем знать о таких мыслях, сможем предупредить плохие поступки. Ведь для этого советская милиция и существует – не дать преступлению совершиться! Ведь так?.. Ну что скажешь, Анна Сергеевна?
– А вы точно Петьку моего отпустите?
– Слово даю! – ответил искуситель. Анечка немного поерзала, повздыхала и, скромно потупив глазки, сказала:
– Ну… в морге часто выпивают врачи, потом еще из гаража приходят пить…
– Ну это я и без тебя знаю! Я тоже там бывал, это все пустяки, хотя…
– Ой, чуть не забыла, товарищ… дядя Ваня… я сегодня видела в сейфе у доктора большой пистолет… Как же он его назвал?.. Не помню.
– Ну да? Так уж прям и пистолет? – и увидев, как она кивнула головой, вытащил из шкафа большущую книгу и, положив на стол перед девушкой, стал листать:
– Как узнаешь…
– Да вот он, дядя Ваня, вот точно такой!
– А ты, дочка, не ошибаешься? – вроде бы как светлея лицом, переспросил майор и, повернув книгу к себе, переспросил: – Точно «ТТ»?
– Ой, правильно… они с Брячениновым так его и называли – «тэтэшник»! Вот!
– Интересно… – задумчиво сказал майор, – интересно!
Потом, встрепенувшись, сказал:
– Все, беги домой, девочка. Часам к восьми вечера жди своего хулигана дома. И чтобы в шесть утра следующего дня он был уже в «дежурке»!
После этого майор несколько минут с задумчивым видом сидел за столом, выбивая пальцами по столу нервную дробь. Затем взял чистый лист бумаги, ручку и, написав с десяток строк, сложил его пополам и спрятал в сейф. Тщательно замкнув его, он прошел по коридору и заглянул в один из кабинетов, где довольно молодой парень орал на сидящего в углу кабинета потрепанного мужичонку:
– Да ты урод, если не признаешься, я тебя… ты у меня…
– Антоша, – укоризненно сказал Иван Сидорович, – вежливее с людьми надо, вежливее… Через десять минут в скверике, на нашем месте жду. Давай, шибче, шибче…
Вскоре к сидящему на скамейке под большущей елью Деду – так звали сослуживцы старого опера – подошел Антон, старший лейтенант розыска.
– Садись, – похлопал по скамейке Дед, – разговор есть! – И, дождавшись, когда тот уселся, сказал:
– Значит, так. Эксперт, как я и ожидал, приобрел пистолет у того барыги из Покровки. Теперь надо точно убедиться, что это именно тот пистоль. А если все ж Барыга продал другой – надобно заменить его и положить нужный «ТТ», тот, что… ну ты понимаешь какой.
– Дальше! Петька твой обнаглел – напился, нахулиганил, и его посадили на пятнадцать суток. С Петькой что-то надо решать. Я его завтра выпущу…
– Как решать, Иван Сидорович?
– А вот так и решать! Или ты что, хочешь, чтоб нам всем лоб зеленкой вымазали? А Петька, сам понимаешь, психует, нервы у него врастопырку. Ведь если нам упадут на хвост опера из КГБ – слышал, что их тоже к этому делу подключили, – то Петька, сука гнойная, расколется до самой жопы. Поэтому нам надо ускорить проведение нашего плана – переключить все внимание на Эксперта и Касторку. У тебя письмо готово?
– Которое намалевано его почерком? – весело спросил Антон.
– Ты не скалься, не скалься, а отвечай как положено.
– Так точно, готово.
– Держи его в надежном месте. Дам сигнал – сделаешь, как уговаривались. А теперь – ноги в руки и дуй в морг. Там точно проверь, что за пушка и… ну, в общем, сам знаешь что делать! Все, свободен!
Оставшись один, Дед снова погрузился в воспоминания. Когда он переводился из ГУИНа в МВД, то в лагерь, где он отрабатывал последние дни, пришла новая партия осужденных и, листая вместе со своим преемником их дела, обратил внимание на осужденного по кличке «Касторка» и сказал:
– Ох и веселуха у вас начнется сейчас! Второй Вор в Законе на зоне? Скучать будет некогда, – и, хохотнув, добавил: – Впрочем, то уже не моя головная боль.
В МВД Иван Сидорович пришел после почти полугодового отпуска, и именно тогда, получив солидные отпускные, он впервые съездил на Батькивщину, на Львовщину. Ехал туда с тяжелым сердцем. Ему почему-то казалось, что земляки его живут в невыносимых условиях, что москали все повывезли оттуда, что люди голодают. Но все было не так, как он себе нафантазировал. Люди ничем не отличались от тех, кто жил в Сибири или Подмосковье (он как-то в санатории там по бесплатной путевке отдыхал). Все были веселы и довольно беззаботны. Украинская мо́ва слышалась на каждом углу. В общем, уехал он оттуда и радостный – живет Ридна Украина и грустный – по той же причине. Оказывается, москали вовсе не брехали о хорошей жизни своих земляков.
После этого он остался навсегда в Сибири. Да и сам стал настоящим сибиряком – неплохо узнал нравы тайги, стал завзятым охотником, даже говорить стал так же как и сибиряки – твердо и резко выговаривая слова. Так Иван Сидорыч дожил до середины 80-х, дожил в полном единении и с собой, и с окружающим миром. А потом началась – не к ночи будет помянута – перестройка, и он понял, что власть коммунистов заканчивается и что дальше будет в стране – никто, и он в том числе, и представить не мог. Но он знал лишь одно – ничего хорошего не будет. Эту нехитрую аксиому он – многоопытный розыскник и немало повидавший человек, знал твердо: коль власть пошатнулась, коль партийная верхушка ослабила вожжи, которыми понукала народ полвека, жди бардак, неразбериху, жди развал. Такое он видел и в лагерях – маленьких и закрытых мирках, когда по той или иной причине «Хозяин» выпускал бразды правления, и тогда начинались склоки и ссоры, доносы и стукачество друг на друга по поводу и без повода. Так же и среди заключенных – стоило откинуться сильному пахану и все! Порядок в Зоне кончался, или, как говорили, Зону держать было некому. В таком случае сразу находилась кучка горлопанов, которым ничего в общем-то не надо было, и в то же время все было не по их нраву, – смутьяны, одним словом.
И тогда Иван Сидорович решил, что единственным спасением в надвигающемся бардаке будут деньги, одни только деньги! И желательно большие деньги, которые надо будет раздобыть любым путем. В те же примерно дни он оказался в Зареченске, соседнем городке. Там они проводили совместное с тамошним РОВД оперативное мероприятие по поиску двух зэков, сбежавших из лагеря. И вот, толкаясь по рынку, он взглядом Опера выцепил лицо, показавшееся ему знакомым. Не теряя его из вида, он прошелся немного за ним и вспомнил – это «Касторка», вор в законе. А такие граждане просто так на рынках время не убивают. Значит, он не просто так. Вот это совпадение его мыслей о наживе любой ценой и абсолютно случайная встреча с вором в законе едва не привели его к провалу. Провалу того дела, которое хотел осуществить и которое даже еще не начинал осуществлять. У него в голове только смутные мысли бродили и не более того.
