Ознакомительная версия.
Я внимательно присмотрелась к шагающему уже вдалеке старику.
Дым шел прямо из почвы… Я не знала точно, правильна ли моя догадка, но тут же закричала вслед мелькавшему вдалеке старику:
– Эй! Вернись!
Старик, видно, услышал, но даже не оглянулся, только досадливо махнул рукой…
Кто-то из стоявших рядом с нами дернулся было ему вслед, но Гиря поймал его за руку и рванул обратно так, что тот отлетел в ручей.
– Обожди! – крикнул Гиря. – Пусть этот мухомор дорогу нам покажет…
– Почему ты его не остановил? – спросила я Гирю возмущенно. – Ты же знаешь, что он не пройдет! Верни его, пока не поздно!
– А они? – Гиря махнул рукой на стоявших поодаль заключенных, не сводящих глаз с фигуры старика. – Они на слово не верят! Им нужно своими глазами увидеть, как человек сгорит заживо…
Все мы напряженно следили, как старик шагал по прогоревшему лесу…
Это мне напомнило, как весь лагерь наблюдал за охранником, шедшим к воротам. Гиря тогда тоже знал, что тот идет умирать.
Внезапно старик остановился и что-то закричал… Слов не было слышно, но кричал он в нашу сторону…
Кто-то рванулся опять к старику, может быть, подумал, что тому нужна помощь, но его тут же остановил резкий Гирин окрик:
– Стоять, падлы! Душу выну!
Старик почему-то начал двигаться обратно, но как-то очень странно. Он щупал землю руками, словно искал дорогу на ощупь…
Но вот он снова выпрямился, сделал в нашу сторону два шага и исчез…
Он провалился так быстро, что я даже не успела понять, как это произошло, – наступил куда-то неудачно, или упал, споткнувшись обо что-то, или еще что-то, но больше мы его не видели…
Из того самого места, куда он провалился, вырвался вверх сноп искр, полыхнул язык пламени и повалил густой белый дым…
– Торфяник… – сказал Гиря. – Пекло…
Я представила, как почва под ногами у меня проваливается, едва я только делаю шаг, нога уходит в пустоту, откуда волной обдает меня жаром, и я падаю прямо в раскаленную бездну, в горящий торф…
Толщина торфяных пластов может достигать порой десятков метров. При подземном пожаре в торфе возникают обширные участки, где процесс горения происходит под землей, не выходя на поверхность. Это ужасная ловушка для непосвященного человека.
Земля сохраняет прочность над торфяным пожаром, поскольку над ним образуется прочная корка, которая до конца не прогорает, а только становится хрупкой и ломкой. По трещинам через нее проходит дым, а процесс горения протекает без доступа кислорода. Пламени как такового нет, но температура в горящем торфе может развиваться такая, что плавится металл. Человек сгорает в таком подземном пламени меньше чем за минуту…
Я представила, как это происходит, и мне стало дурно… Не-ет! Никто и никогда теперь меня не заставит идти в ту сторону, куда отправился провалившийся и, конечно же, сгоревший старик!
– Ну теперь валите кто куда хочет, придурки! – закричал Гиря и уселся на берегу ручья, отвернувшись от всех, словно ему было совершенно безразлично, какое решение примет его необычный отряд.
Потом бросил на меня странный взгляд и приказал таким тоном, что я просто не могла ослушаться – настолько жесткий приказ прозвучал в нем:
– Сядь рядом…
Скандал, переходящий в войну, я затевать не хотела, поэтому мне ничего другого не оставалось, как усесться рядом с ним и ждать, что будет дальше…
А дальше не было вообще ничего. Мы сидели с ним рядом на берегу ручья, а за спиной у нас остались растерянные и испуганные промелькнувшей перед ними неожиданной смертью их спутника люди… Они молчали. Мы тоже молчали и вроде бы ждали от них чего-то…
Не знаю, чего ждал он, а я ничего не ждала. Мне вдруг стало смешно. Вспомнилась старая детская считалка: «На золотом крыльце сидели: царь, царица…» Вряд ли я была сильно похожа на царицу, но Гиря держался очень величественно – ни дать, ни взять «император всея Великия и Малыя, и Белыя…». При его фигуре и развороте плеч царственную осанку приобрести не так уж и сложно, нужно всего лишь почувствовать вкус к этому.
Эта мысль показалась мне интересной: он же и в самом деле чувствует себя каким-то правителем этих людей, распорядителем их судеб. И меня рядом с собой посадил, чтобы подчеркнуть мой статус, который он же мне и определил: «особа, приближенная к императору…».
«Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно…», – процитировала я кого-то и тяжело вздохнула. Не иначе как в наказание за какие-то неведомые мне грехи провидение посылает мне эти испытания! Наверное, за желание знать о людях слишком много.
Конечно, понимать человека гораздо полезнее для меня, чем не понимать его. Все дело – в степени понимания… Иногда это становится так тяжело, что хочется просто почувствовать себя последней дурой, которая не понимает вообще ничего и для которой желания и побуждения, стоящие за поступками людей, – непостижимая загадка! Но говорят же, что развитие – это процесс необратимый. Если уж ты научилась понимать людей на уровне формирования их желаний, на уровне внутренних интенций, – неси свой крест до конца жизни, от этого тебе уже не освободиться… С этим пониманием и помрешь!
Все дело в том, что я наконец поняла Гирю.
Я поняла психологию его поведения. Он точно так же, как и убитый им Профессор, хотел власти. Над всеми, с кем встречался. Над теми, с кем жил в лагерных бараках. Надо мной. Над охранником Петром, прозванным им Дохляком. Над Профессором, с которым боролся за эту власть и сумел победить. Даже над Кузиным, власти которого отчаянно сопротивлялся, пусть большей частью лишь внутренне. Властвовать было сутью его натуры.
Не знаю, какое преступление он совершил, но уверена, что в лагерь его привело все то же необузданное стремление к власти… Очень сильная натура. Из таких получаются диктаторы, а те, которым не повезло и в диктаторы они не попали, идут в контролеры на общественном транспорте… Тоже можно от души оторваться! «Мы все глядим в Наполеоны; Двуногих тварей миллионы для нас орудие одно» – это, по-моему, еще Александр Сергеевич сокрушался по поводу несовершенства человеческой натуры…
Гиря не попал ни в диктаторы, ни в трамвайные контролеры. Наверное, преступление, которое он совершил, для контролера оказалось слишком «крутым», а до диктаторского уровня явно недотягивало… Что-нибудь типа разбойного нападения на коммерческий киоск особо крупных размеров… И попал Гиря в лагерь.
Но натуру-то не скроешь. Натура требовала… Уважения, выражающегося в подчинении, и любви, выражающейся в страхе… По-моему, это и есть психологическая основа любой власти – страх и подчинение, ханжески прикрытые любовью и уважением…
В лагере Гиря завоевал себе положение с помощью пудовых кулаков и чрезвычайно сильной воли, направленной на подавление противостояния. Но не тупого, бычьего упрямства, а умной и целенаправленной воли… Он не щадил людей, когда ему нужно было добиться своего, но и не толкал их на смерть, а предоставлял им свободу выбора. Он чувствовал, что найдется тот, кто полезет в петлю сам, и всегда оказывался прав…
А теперь он сидел, как отрекшийся от царства Иван Грозный, и ждал, когда его подданные приползут к нему на коленях и начнут умолять его не оставлять их своими заботами и править дальше так же, как он правил до того, – мудро и справедливо.
Мне вдруг стало противно от его заботы и покровительства надо мной. Все это ложь! Ни о ком, кроме себя, он не заботится! Он использует людей, словно марионеток, переставляя их с одного места на другое и заставляя делать то, что нужно ему…
Пока я шла в том направлении, которое его устраивало, он был моим союзником. Мы шли вместе. Но сейчас положение изменилось. Для меня наилучший выход – встретить отряд спасателей или, на крайний случай, милиционеров. И сдать всех этих людей из рук в руки…
Они – преступники. Оттого, что им грозила опасность, они не перестали быть преступниками. Я помогла им избежать этой опасности, но меня же никто не уполномочил объявить им амнистию.
Мне придется отвечать, кстати, за то, что я фактически организовала побег из лагеря. Хоть это и полный абсурд, но на юридическом языке то, что мы совершили, квалифицируется именно как побег… Единственная надежда, что попадется умный человек в системе исправительно-трудовых учреждений, поймет, что у меня не было другого выхода. А если не найдется?.. Перспектива, открывающаяся в этом случае, ужасно мне не понравилась…
Сейчас Гиря, может быть, и понимает, что наилучший выход – дождаться, когда их обнаружат и увезут в другую зону. Но стоит ему об этом подумать, наверняка, словно зубная боль, набрасывается на него ненавистная мысль о том, что ему вновь придется подчиниться чужой воле. А подчинение для него может быть связано только с унижением, так уж устроена его психика.
Вот он и сидит, оставаясь командиром этого маленького отряда лагерных заключенных. То, что они оказались за пределами колючей проволоки, в лесу, открытом на все стороны света, не говорит совершенно ни о чем. Стоит им только продвинуться на несколько десятков метров в сторону от этой речушки, и для будущего следствия, которое неизбежно будет разбирать их действия и определять по ним их намерения, этого будет достаточно, чтобы приписать им желание не возвращаться в лагерь, то есть совершить побег…
Ознакомительная версия.
