Он закрыл блокнот.
— Нанять кого-нибудь? Никогда никому вы не дали бы в руки такое оружие против себя.
— Эта сестричка не бросает деньги на ветер. А может, я избавился и от человека, которого нанял, разве нет?
— В таком случае вы нашли бы лучшее место, чем озеро среди бела дня, куда в любую минуту может кто-то заявиться. Судя по обстоятельствам, убийство заранее не планировалось, Сэм.
— Но все прекрасно сошлось. Не будь этого письма сестре, ничто не вызвало бы подозрений.
— Непредумышленные убийства иногда удаются не хуже, чем заранее обдуманные.
— А как насчет Хансона?
— Я жду подтверждения еще от одного лица, где он был в данное время. У Луэлл был ключ от вашей дачи?
— Да.
— И ключ от приемной доктора Нила. Если предположить, что кто-то взял ее ключ от квартиры с общего кольца, он должен был знать, как этот ключ выглядел, или действовал методом исключения. Те два не были никак обозначены.
В дверь постучали, и Энджи Пауэлл показалась в дверях.
— Мистер Сэм, у вас для меня есть еще что-нибудь?
— Боже мой, девочка, ведь уже больше семи.
— Матч начинается в восемь. Еще есть время. Может, вы подпишете эти письма, чтобы я могла их отправить? — Она положила на стол тонкую пачку бумаг.
Энджи стояла рядом, пока он просматривал листы, быстро ставя подпись. Вежливо улыбнулась Станиэлу.
— Ну вот, пожалуйста, — произнес Сэм. Энджи взяла бумаги.
— С мистером Маккейбом я говорила по его домашнему телефону, они с мистером Брунером-младшим могут быть здесь завтра в три часа. Если вам удобно.
— Очень хорошо. Вам будет не хватать Джеса?
— При чем здесь я, мистер Сэм? Может, вам без него станет хуже. Он проделал для вас изрядную часть работы.
— И прозевал одну мелочь.
Она смущенно посмотрела на Станиэла.
— Я догадываюсь — какую, и если вам будет угодно, вы найдете время и место, чтобы сказать мне. Только я думаю, что Джес... не доставит ли нам он хлопоты, мистер Сэм?
— Непременно доставит.
— Доброй ночи, мистер Сэм. Доброй ночи, мистер Станиэл.
Девушка-великанша вышла, послышался шорох одежды, стук двери; в прохладном воздухе после нее остался запах живых цветов. Они помолчали, потом Станиэл сказал:
— Сэм, я уже отнял у вас достаточно времени...
— Подождите. Письмо, которое она послала сестре... Мне представляется, то лицо, знавшее о деньгах, человек, которого она называет В, должен был узнать все от Джеса.
— Очевидно. Но и она тоже могла сказать кому-то.
— Составьте список людей, которые хотели бы мне навредить. И включите в него мужчин, которые пробовали ухаживать за ней, но она их отбила. Список получится огромный. Думаете, сможем его ограничить?
Станиэл кивнул.
— Завтра люди станут обсуждать убийство. И кто-то что-нибудь вспомнит. Раньше этот факт ему ничего не говорил, а теперь начнет раздумывать, потом кому-то передаст. Давление усилится.
— А я еще нажму на Джеса. Может, он сказал кому-то, даже не понимая этого. Попробую освежить его память.
Последние лучи заходящего солнца вдруг погасли, закрытые огромной тучей, и в комнате сразу стало темно. Послышался треск и раскаты грома. Кимбер, поднявшись, посмотрел в окно. В полумраке был виден лишь его силуэт с засунутыми в карманы руками.
— Весь день шло к грозе, — заметил он.
— А теперь не пройдет стороной? — спросил Станиэл.
— Нет, будет хороший ливень.
Когда дождь усилился настолько, что Станиэл перестал различать дорогу, он осторожно съехал с обочины и выключил мотор. Из-за шума дождя невозможно было разговаривать, на машину налетали мощные порывы ветра. Сверкали молнии, но раскатов грома не было слышно. От их дыхания окна запотели изнутри. Он раскурил две сигареты, передав одну ей. Ширли Фельдман, опираясь спиной о переднюю дверцу, сидела, поджав под себя ноги на сиденье, на ней была темная блузка и светлые шорты. Шум дождя вдруг сменился барабанным стуком крупы.
— Ой-й! — с восторгом взвизгнула Ширли. — Как в сказке!
Быстро повернувшись, она спустила стекло, затем, распахнув дверцу, высунулась из машины и через секунду вернулась на сиденье с горстью тающей крупы в ладони. Захлопнув дверцу, стала подхватывать губами крупинки с ладошки.
— Гурманка несчастная, — сказала она с усмешкой.
— Поедем дальше, Ширли?
— Слишком хорошо на улице, мистер Станиэл, чтобы сидеть в душном ресторане. Если проехать метров пятьсот, будет площадка для пикников, там остановимся.
Добравшись, они вышли из машины. Дождь кончился. Ширли уселась на бетонный стол, поставив ноги на скамейку, и велела ему посмотреть вверх. Половина неба была черной, а вторая — чистая, усеянная звездами. Гроза удалялась на запад, унося с собой слабые раскаты.
— Как я уже говорила, Келси мне нравится, — заговорила она. — Кое-кто считает его пустышкой, но все не так просто.
— И в чем же диагноз оказался ошибочным?
— В понимании. Здесь была ошибка. Я не профессор философии, но знаю, что многих людей беспокоит феномен праздного, пустого человека в западной культуре. Рейсман пишет о личности, ориентированной — от себя, которая, если приспособится к критериям коллектива, осознает свою праздность. Чувствительный человек вроде Келси постоянно испытывает такое сознание... никчемности. По-моему, он раздумывает, не стать ли ему последователем Швейцера. Немного похож на того архитектора из романа Грэма Грина, который отправился в резервацию для прокаженных, но хоть убей не мог объяснить, что ему там нужно. Конечно, этот архитектор по развитию на голову выше, чем Келси. Но бедняжка Келси не просто животное, способное мыслить. Он способен анализировать, но до известной границы, а потом ему все начинает казаться зряшным, и он плюет на все. Вы не поверите, но я считаю себя более сообразительной.
— Думаю, что да.
— Поэтому Келси стал для меня вроде подопечного. Придется сказать, что я его получила из рук своей лучшей подружки — у нее лопнуло терпение. Знаете, она умная девочка, но, по ее мнению, Келси придуривается. А это не совсем так. Конечно, многое он только изображает, но внутренне — страшно интересный. И еще она не поняла его сексуальную сферу. Вообразила, что он ее просто использует. А сама сексуально закомплексована, слишком занята собой. Считает себя совершенно объективной, но стоит вам чуть засомневаться в ее разглагольствовании, сразу злится и начинает орать... А Келси не хватает самоуверенности, он блуждает по свету с ужасным сознанием вины. Я рядом с ним чувствую себя гораздо старше. Наверно, мне придется признать — человека не излечить от сознания своей вины. Приходится только наблюдать их ужасную потребность испытывать вину. Его жена была символом вины. Я уверена, он ее вообще никогда не любил. По-моему, Келси и не может никого любить, потому что сам себе не очень нравится.
— Думаете, он хотел бы уничтожить ее как символ?
— Кто знает. Ведь это был бы признак прогресса, правда? Значит, он старался бы избавиться от неизбежности чувствовать вину. Я в основном пробовала доказать ему, что по сути он вполне милый человек и был бы в порядке, если бросит причитать и возьмется за какое-нибудь дело. И из-за моей подружки чувствовал себя виноватым и передо мной. Никак не вобьешь ему в голову: если два человека испытывают влечение, они имеют право и обязаны испытать взаимное наслаждение. У Келси в самом деле нездоровое отношение к сексу. Господи, большинство несчастий на свете идет от того, что люди воображают, будто секс ужасно важная и серьезная вещь... Нет, не думаю, чтобы он хотел ее уничтожить. Разве что в подсознании, но это было бы запрятано так глубоко, что сам он никогда не догадался бы, скорее попытался бы уничтожить самого себя. И конечно, он постепенно губит себя. Если он опять ко мне сунется, мне не хочется его обижать, но я чувствую, у меня с ним все кончено. Наверно, я его переросла.
— В тот день вы были с ним?
— Да. Утром зашел в библиотеку, у меня в одиннадцать по расписанию лекция, но было наплевать. Дядя прислал изумительный сыр. Мы отправились на яхту, были там уже перед двенадцатью. Съели сыр и кексы, выпили море чудесного мексиканского вина. Болтали, ласкались, а потом пошли загорать на палубу и там заснули. Потом пришел Короли и сказал о телефонном звонке. Келси умчался как сумасшедший, а Короли объявил, будто его жена умерла. С тех пор у меня странное чувство. Конечно, я не стыжусь отношений с Келси. Если ведете себя откровенно, вам нечего стыдиться. Конечно, он меня не совращал. И я ему ничего не обещала. И мне это доставляло удовольствие. Но все равно чувствую себя как-то неловко. Понимаете?
— Разумеется.
— Надеюсь, вы не станете рассказывать о нашем разговоре, правда?
— Я уже говорил вам, Ширли, меня интересует, не покончила ли с собой миссис Хансон. И не намекал ли когда-нибудь Келси, что она была склонна к этому?
