– Придется еще раз ответить. Я, может, сегодня вообще пообедать не успел.
И примерно все то же стал спрашивать, только не так дотошно, и на мое выражение лица совсем не смотрит, не то что первый. Видно, все его мысли не со мной, а с этим Карасо. И отлично. Ситуацию в общих чертах я обрисовал так же, как в прошлый раз, но поменьше деталей, на тряпках особо внимание не концентрирую, эмоций никаких не проявляю. Ицика совсем удалось не упоминать. Вообще, по второму разу гораздо глаже получилось и достовернее. И волноваться почти перестал.
А под конец у меня возникла одна небольшая идея. Говорю:
– Может, посодействуете? Он у меня недоконченное панно и кучу моих лоскутов на анализ забрал, так чтоб вернули.
Этот только плечами пожимает и говорит без всякого интереса:
– Что за вздор. Какой тут может быть анализ?
– Не знаю, но он прямо всю кучу, которая из тех тючков, схватил и в пластиковый мешок запихал.
Он насторожился и говорит:
– А вы их разбирали? Рассматривали?
– То-то и оно, – говорю, – что нет. Не успел. У меня другие были, а теперь кончились, и мне те нужны. Скажите там, чтоб вернули поскорей.
– М-м, – говорит, – на анализ! Большой умник!
И в книжечку быстро записал.
Ерунда, конечно, но все-таки на Карасо этого некоторое подозрение. Вдруг хоть маленькая, да польза.
Панно мне скоро позвонили, забирай, и Ириска принесла, и даже не попорченное.
Считается, что музыка – это признак культурного человека. И все наши русские евреи считают себя очень культурными, прямо так и говорят: мы, мол, носители великой культуры. И очень может быть, что культура действительно великая, в конце концов, Россия такая огромная страна. А уж какие у нее носители, это не скажу, из культуры это никак не вытекает.
Ну, а здешние, мол, культуры и не нюхали, сплошной Восток, ни театра у них настоящего, про поэзию что и говорить. Насчет поэзии не знаю, но если по принципу музыки, то культура здесь огромная. А я тогда, значит, вообще некультурный, потому что музыку терпеть не могу.
Спасения от нее никакого нет. Такие все музыкальные стали, ни минутки без музычки прожить не могут. По радио только настроишься какую-нибудь интересную передачу послушать, только начнешь понимать, о чем речь, бах – «кцат мусика», немного музыки. Вставят какой-нибудь драный кусок, без конца, без начала, и радуйся. Тут пусть хоть что, хоть судьбы государства обсуждаются, хоть убитых-раненых перечисляют, настал момент – немного музыки, и хоть ты тресни. Вроде как для дефективных, которые больше двух минут ни на чем сосредоточиться не могут, обязательно нужно развлечение. А может, все и впрямь стали дефективные благодаря достижениям прогресса? Или такая жизнь стала веселая, все всё время пляшут и поют, как в лагерях?
Раз включил я радио, слышу, славную такую песенку передают. Нежный девичий голосок, вкрадчивый, немножко с хрипотцой, как тут говорят, «секси». Я нечаянно и сам разнежился, прислушался к словам – реклама средства от запора и газов. Господи, да от одного этого такой запор схватит, и газов-то никаких не выпустишь! Еще про геморрой и трещины в заднем проходе, тоже сладко поют. Поют-разливаются! А то номера телефонов начнут распевать. И что интересно, я мелодии ихние против воли все наизусть знаю, а номера телефонов – ни одного, слава Богу, не усвоил.
Но радио, телевизор, это ладно. Доводят они меня своей музыкой до белого каления, но хоть выключить можно. Ресторан меня мучил – затих. Но разве дадут человеку соскучиться, на минуту без музыки оставят? Чтобы у человека ничего в ушах не трендело? Что вы, как можно!
Я сегодня все занят был и внимания не обращал, хотя с самого утра что-то голову сверлило, а когда остался один и поел, потянуло меня немного отдохнуть. Прилег слегка, вот тут-то и услышал как следует. Где-то совсем близко флейта свиристит, тоненько, но въедливо, и сразу волной целый оркестр. И свиристит, и свиристит, придавил голову подушкой, все равно проходит насквозь и все мозги проедает. Об заснуть говорить нечего, но даже обдумать ничего не дает.
Встал, выглянул в окно – никого не вижу. Но понял, откуда идет, – у нас прямо за углом дома три остановки разных автобусов, там народу всегда много ходит, вот там, видно, и пристроился этот музыкант, причем наверняка из наших. Музыкантов из российской империи сюда привалило – видимо-невидимо, даже больше, чем врачей и художников, как же, самая нужная профессия.
Меня, между прочим, в этой связи давно интересовал вот какой вопрос.
В Израиле, говорят, шесть с чем-то миллионов человек. Ну, миллиона, кажется, полтора арабов – этих отбросим. Младенцев и детей дошкольного и школьного возраста тоже наверняка с миллион наберется. Стариков, больных, инвалидов, идиотов уж наверняка не меньше миллиона, из одной России, говорят, тысяч двести доставили. Затем армия, авиация, флот, полиция, пограничная охрана, разведорганы и секретные службы. Вместе с обслугой тоже небось не меньше миллиона. Потом весь бюрократический состав, министерства, кнессеты всякие, управления, комиссии, комитеты и проч. Уж наверное с полмиллиона будет. Прибавить врачей и всех медицинских работников, учителей, адвокатов, банковских служащих, радио-телевидение, кино, театр, писателей-поэтов, вообще искусство, музыкантов, конечно, не забыть. Плюс все работники торговли, магазины, торговые центры, лавочки, базары, кафе и рестораны. Еще охрана, которая стоит у каждого входа и копается в сумках против террористов. Сколько этих всех, я уж и не знаю, но по-моему мы общее число населения давно превысили. Да, религиозных чуть не забыл, которые по ешивам над Торой сидят. И я еще безработных не считал, их тоже с четверть миллиона наберется. И все эти люди что-нибудь да получают, но производить ничего вещественного не производят.
А кто же производит? Ну, положим, кибуцы, но их, говорят, всего два, не то три процента населения. А вот на хайтек, про который столько шуму, или, скажем, на производство искусственных цветов просто уже людей не остается. А ведь этих цветов по стране огромная масса, куда ни глянь, в любом учреждении, например, куда я в поликлинику хожу, они прямо длинными рядами везде стоят и висят. И их машинами не склеишь, тут порядочно людей руками должны возиться, а где эти люди? Есть, правда, иностранные рабочие, но они больше на стройке или со стариками сидят.
Вывод делаю такой, что правительство скрывает настоящее количество населения, вероятно, из стратегических соображений, и на самом деле евреев тут как минимум вдвое больше.
И значительная часть из них музыканты.
Лежать под музыку больше не стал, а вскипятил воды и побросал туда весь свой вишневый лед. Необходимости больше нет, поскольку полиция уже побывала, и даже дважды, а в коврик заплести по-прежнему считаю надежнее всего. И даже лучше придумал, чем коврик, гораздо меньше работы.
Сходил в спальню и вынул из комода наш с Татьяной свадебный фотопортрет. Он у нас все время висел на стенке, но после ее ухода я сразу снял, чтоб глаза не мозолил. Так-то я его давно уж не замечал совсем, висит и висит, как предмет обстановки, но тогда от сильных нервов вдруг заметил и бросил в комод. А сейчас посмотрел и сам себе удивился – и где у меня глаза были? чего это я тогда так на Светке Шикиной зациклился, когда у меня была такая красотка? Рядом столько лет прожил, и портрет каждый день видел, и не отдавал отчет, что жена у меня просто красавица! Не сейчас, конечно, а тогда, хотя кто знает, может, и сейчас ничего, давно ведь не приглядывался. Жить с ней жил, и очень даже нормально жил, был доволен, но по-настоящему не порадовался и не погордился, какая у меня жена. Не говоря уж, чтоб ей хоть разок сказать, что является крупным недосмотром с моей стороны. Ну, да это не убежит, пусть только вернется.
Камушки вынул, сполоснул, завернул в тряпку, чтоб подсохли. Заготовки у меня кое-какие оставались, наделал еще сколько-то, как раз эти серовато-голубенькие лоскуты и пригодились, в сочетании с черным получится ничего. Стал камушки закатывать, это в который уже раз? А в ушах зудит и зудит эта флейта со своим оркестром, и даже красивая музыка, но у него там попурри штук всего из пяти-шести, и я эту красивую музыку сегодня раз, наверно, двадцать уже слышал.
Взял я наш портрет, обмерил сантиметром и стал плести ему рамку, такую с бахромой, макраме называется. Бахрома вниз свисает, и у каждой бахромки на конце декоративный узел. А в узле – понятно что. Симпатично получается, вот Татьяна обрадуется, когда увидит! Повешу на стенку прямо против двери, чтобы сразу, как войдет, обратила внимание.
Плету, тороплюсь, до прихода Азама обязательно закончу. Узора никакого особенно не придумываю, так, заплел косичками, попеременно черными и голубыми, и концы вниз спускаю. Втянулся, даже от музыки на время раздражаться перестал. Вроде даже как подпевать слегка начал, не по своей воле, а просто мотивчик в голове крутится непрерывно, так само получается.
