На пешеходном отрезке Мостовой улицы Фредрик споткнулся о банку из-под колы, не удержался на ногах и упал боком на железную ограду вокруг дерева. Почувствовал колющую боль в боку и решил, что сломал ребро. Во всяком случае трещина есть. Тяжело дыша, посмотрел на банку. Точно споткнулся? Или просто потерял равновесие, стараясь не наступить на нее? У него кружилась голова. Он поднял взгляд на небо, но не увидел никаких куропаток.
Разумеется, он не станет показываться в Национальной галерее. Хитрый Фредрик договорится по телефону о встрече с фрёкен Хауг. Даже если полиция усиленно допрашивала ее, все равно остались детали несущественные для видимых, но которые могут оказаться очень ценными для него, невидимки.
Он зашел в телефонную будку.
Девушка на коммутаторе сообщила, что фрёкен Хауг не пришла на работу. Последние дни не показывалась. Он спросил, известен ли ее домашний адрес. Подождав, услышал, что фрёкен Хауг живет на улице Швейгорда, дом 77. Около площади Харалда Хордроде.
Необходимо было где-то согреться. Он дрожал так, что люди могли подумать, будто у него Виттова пляска. А потому он взял курс на «Красную Мельницу» на Малой площади и, войдя в зал, опустился на стул у ближайшего от двери столика.
Заказав кофе и два рогалика, снял сапог с левой ноги. Стал растирать ее, пока не восстановил кровообращение, и сразу почувствовал себя лучше. Образ жизни фантома давался нелегко.
Около часа он просидел над листом бумаги, составляя список вероятных врагов. Прикидывал, какую роль могли играть его интересы, полемические высказывания и гипотезы. Перебрал людей, имеющих хотя бы отдаленное отношение к его жизни, и не нашел никаких вероятных вариантов. Только невероятные. А потому Каан де Берг был прав: в рамках закрытой системы невозможное так же вероятно, как возможное. Теорема Гёделя. Гениальный логик Курт Гёдель свихнулся и умер зимой 1978 года, лежа в позе эмбриона и отказавшись от еды.
Фредрик подавил отрыжку и осмотрелся, проверяя, не привлекли ли его сапоги внимание других посетителей.
Попросил официанта вызвать такси и через несколько минут вышел из машины у дома 77 на Швейгордской улице. Дом был старой постройки, кирпичный, недавно отреставрированный. Посмотрев на доску с фамилиями жильцов, Фредрик выяснил, что С. Хауг живет на третьем этаже. Дверь в подъезд была открыта, он вошел и поднялся по лестнице.
Дверь квартиры фрёкен Хауг украшали расписанные золотом и красной краской рейки, фамилия была написана готическим шрифтом.
Он позвонил.
Не услышал ничьих шагов. Приложил ухо к двери — ни звука. Снова позвонил, долго не отпуская кнопку. Тишина. Удрученно пожал плечами. Выходит, ее нет дома. Тем не менее он продолжал стоять, тихо прислушиваясь.
Где-то внизу хлопнула дверь. Послышался сердитый женский голос, детский плач.
Он легонько нажал ладонью на дверь.
Она беззвучно отворилась.
Он удивленно посмотрел на открытую дверь. Вход открыт? Фредрика Дрюма не надо было дважды приглашать. Он юркнул в коридор и закрыл за собой дверь.
Его ноздри затрепетали от мягкого сладкого запаха. Камфора? Сандаловое дерево? Нет, тогда уж скорее высушенные листья плауна, Ликоподиум. Напоминающие запахом перестоялое бургундское.
Он быстро осмотрелся. Коридор был заставлен книжными полками, вешалками и зеркалами, искажающими перспективу, так что он тут же натолкнулся на стоячую вешалку и уронил ее на себя. Освободился от голубого халатика с драконами, и сердце его сжалось от тревоги.
Невидимка Фредрик, сказал он себе, быстренько все проверь и уноси ноги. Он вошел в гостиную.
В глубоком кресле посреди комнаты лицом к нему сидела женщина. Сидела неподвижно, откинувшись на спинку кресла. Но оранжевые волосы по-прежнему напоминали пылающий костер, и на подбородке сверкал кристалл. Глаза удивленно смотрели на потолок, не следуя за вращением висящей над ней бабочки.
Фредрик сразу узнал ее. Дикке, вожак хяппи. Мертвая.
Он, не дыша, подкрался к ней.
Не стал прикасаться к телу руками.
Увидел красное пятнышко на правом виске. Капелька крови величиной с булавочную головку. На левой щеке возле носа такая же крохотная капля. И еще две на шее.
Как будто поры сами раскрылись, выпуская кровь.
В комнате царил сплошной хаос. Мебель опрокинута, на полу — разбитые вдребезги вазы, всюду разбросаны книги. Драка. И, судя по всему, яростная. Но Дикке безмятежно сидела в кресле — мертвая, без видимых признаков насилия.
Только четыре капельки крови.
У Фредрика зашевелились волосы на голове. Тревога прибывала. Ему стало страшно. Давно уже он не испытывал такого страха. В смерти этой молодой женщины было что-то нереальное. Невозможное. От чего Фредрика словно обдало ледяной водой, чья-то рука будто легла на сердце, грозя в любую минуту сдавить его.
Все же он добрался до телефона, набрал номер полиции и «скорой», сообщил о злодеянии. Предупредил, что будет ждать. Ни шагу не сделает за дверь до прибытия полиции. Время невидимки закончилось. Фредрик Дрюм приготовился бросить на ринг полотенце. Ему было что порассказать полиции, сбросить обузу с плеч.
После чего он отправится в горы стрелять куропаток.
И пригласит Анну на праздничный ужин у камина.
Отвернувшись от телефона, он вдруг почувствовал, что запах сухих листьев плауна усиливается. У него щипало в носу, он растерянно озирался, закружилась голова, Фредрик сделал шаг-другой, споткнулся о кучу книг, но не упал, а наткнулся на какую-то стену там, где не должно было быть никакой стены.
И это была вовсе не стена, это было зеркало. Он уставился на свое собственное лицо, и голова закружилась еще сильнее. Круто повернулся — еще одно зеркало. Он стоял между двумя зеркалами и видел уходящие в бесконечность, повторные отражения своей фигуры. Зеркала двигались, сотни Дрюмов качались влево-вправо, становились на голову, потеряв равновесие.
Он выбросил вперед руку, чтобы разбить зеркало, но не попал. Зеркало отпрянуло назад вместе с его отражением.
Куда ни повернись — всюду зеркала, он был со всех сторон окружен самим собой в самых разных позах. Он ощутил тошноту, вслепую размахивал руками, ноги отнялись, но он продолжал стоять, не чувствуя опоры под ступнями.
Все движения замедлились, как при съемке рапидом, он попытался поднять руку к лицу, она стала страшно тяжелой, поднималась так медленно и не дотянулась до лица.
Затем он начал падать, это было бесконечно долгое падение, но он не ударился об пол, он падал вверх, вверх, выше и выше, он превратился в перышко, в пушинку, в ничто, паря куда-то в кромешную тьму.
Фредрик не почувствовал рук, которые подхватили его, когда у него подкосились ноги.
7. Даже круг не может быть совершенно замкнутым, Мать-Земля наконец-то являет свою доброту, и Фредрик Дрюм клянется, что видел, как сверху упала сельдь
— Гравитация — полная загадка. Даже Эйнштейну до конца не удалось понять, что это за сила, в чем ее смысл, и что, собственно, ее составляет. Все прочие силы, действующие во Вселенной, так или иначе становятся зримыми и постижимыми посредством анализов и измерения частиц. Все, кроме гравитации…
Монотонный гул. Песня? Или вовсе не песня? Может быть, мелодия? Кто ее исполняет? Голоса — или не голоса? Да нет же, просто кровь шумит в ушах.
— Есть гравитационное поле, но из чего оно состоит? Из волн или частиц? Ученые рассуждают о гравитонах, но экспериментально они не обнаружены. Однако через что-то сила тяготения должна воздействовать? Реши мы эту загадку, могли бы многое сотворить…
Смех. Кто это смеется так весело? Почему кругом темно? Куда подевалось его тело? Кровь. Ровный приятный гул.
— Вспомни про свет. Ты ведь специалист в этой области, показал нам, как предметы могут парить…
Почему он лежит с закрытыми глазами? Почему не откроет их? У него есть глаза? Как ни силился Фредрик Дрюм оживить своя «я», ему это удавалось только частично. Он продолжал левитировать. Плыть на волнах ровного гула. Песни. Нет, это не песня, а голоса. Голоса обитают в нем самом?
— Возьми двух мух не оконном стекле. Они снова и снова летят на стекло. К свету. И могут продолжать так, пока не умрут. Ни за что не хотят смириться с тем, что их отделяет от света незримая преграда…
Откройте окно. Выпустите мух наружу! И вообще они ходят по потолку, потому что у них липкие ножки, а не потому, что преодолели тяготение. Ему хотелось говорить, но он не мог произнести ни слова.
— И к тому же они ходят по потолку, потому что у них липкие ножки, а не потому, что преодолели тяготение…
Бросьте повторять за мной! Я уже сказал это. Кто это поет, говорит?
— Он уже десять минут лежит без сознания. Мы не можем принять его в Круг, ему пришлось бы там оставаться. А я не думаю, чтобы он этого захотел. Как-никак…
