— Мы обязательно там будем. Род поднялся со стула.
— Да, признаться, я ожидал испытания похуже. Здесь никаких ассоциативных тестов, ни детектора лжи, ни психоанализа. Вы задаете вопросы как заурядный полицейский.
Базиль, услышав эту реплику, не преминул воспользоваться представившейся ему возможностью.
— Вы хотите ассоциативный тест? Я готов предложить вам один из них, очень краткий. Вы должны мне дать немедленно, сразу же, ответ, то есть назвать первое слово, которое придет вам в голову. Готовы?
— Начали! — Род ухмыльнулся, словно это была прочая, безобидная игра для развлечения гостей, но Полина заметно волновалась.
— Канарейка!
— Кровь!
Лицо Базиля не потеряло своего обычного, безразличного, выражения.
— Можете ли вы объяснить, почему образ канарейки подсказал вам такое слово?
— Когда я был ребенком, то в нашем доме жила любимица семьи — канарейка. Однажды она вылетела из клетки и принялась летать по комнате. Я хотел поймать ее, но был страшно неловок. Мне тогда было шесть или семь лет. Я схватил ее за ножку… и… — Род поморщился, как будто то далекое происшествие все еще саднило ему душу. — И… ножка осталась у меня в кулачке. Бедная птичка тут же сникла, а кровь лилась и лилась. Но она все не умирала. Тогда отец сделал ей укол хлороформа. Самое страшное в жестокости, проявляемой по отношению к животным, заключается в том, что они судят о вас лишь по вашим действиям, а не по словам. Нельзя извиниться перед ними, объяснить, что вы это сделали ненароком, нечаянно… Впервые тогда я увидел, что такое смерть, и впервые увидел, как течет кровь в результате совершенного мной насилия. Тот факт, что мой поступок был необдуманным, вовсе не умерял моего чувства вины. И с тех пор я постоянно испытываю его по отношению к канарейкам.
Полина наблюдала за выражением лица Базиля.
— Ну скажи, разве может убийца разговаривать полным образом? — спросила она его.
— К сожалению, убийцы не обладают какой-то особой манерой разговора, — ответил Базиль, стараясь своей ровной, беспристрастной интонацией смягчить резкое суждение, сделать его как можно безобиднее. — Если бы это было иначе, то нам было бы значительно легче работать…
Когда они ушли, Базиль опять отправился к себе в спальню и начал рыться в своем архиве, где хранились газетные вырезки за последние годы. Наконец он наткнулся на одно воскресное издание, которое отводило много места информации о жизни на сцене и экране. Он обнаружил то, что искал, в том разделе, где обычно помещаются снимки прогуливающихся в пасхальное воскресенье прихожан, всего за несколько дней до того печального события, которое произошло в Королевском театре.
«Мисс Ванда Морли на Пятой авеню рядом со своим главным партнером по сцене Роднеем Тейтом. По слухам в ближайшее время ожидается их помолвка…»
Фотография была не очень ясной, расплывчатой, так как была снята против солнца. Ветер спрессовал платье вокруг фигуры Ванды и далеко в сторону отнес длинную ленту, украшавшую ее широкополую весеннюю шляпу, Она придерживала ее одной рукой, а другой опиралась на руку Рода. Они весело смотрели в глаза друг другу и задорно смеялись. Вероятно, они были счастливы. Базилю показалось, что такая поза для молодого человека, который помолвлен с другой, была несколько фривольной…
Нахмурившись, Базиль вырезал из газеты фотографию и отложил ее в сторону. После чего он засунул под мышку текст пьесы «Федора» и пошел одеваться в коридор. Он решил нанести визит Ванде Морли в ее собственном доме.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПЕРВАЯ ДАМА СВЕТА
Ванда Морли обитала в маленьком домике с садом, который доходил до самой набережной Истривер. Не дом, а совершенство в миниатюре. Игрушечный домик для принцессы из сказки. Его стены были выложены из покрытых известью кирпичей, крыша и ставни были выкрашены в зеленый цвет, а двери — в желтый. На звонок Базиля ответила служанка-мулатка. Он передал ей свою визитную карточку, строя догадки, примет ли его Ванда или же укажет на дверь. Вскоре служанка вернулась и знаком пригласила его следовать за собой. Хотя уже был почти полдень, Ванда завтракала на балконе — обычный швейцарский легкий завтрак: кофе с горячим молоком, разогретые булочки, намазанные тонким слоем масла, и мед. Она казалось, совсем не была утомленной.
Утреннее солнце освещало морщины на ее лице, которых раньше Базиль не замечал.
— Доктор Уиллинг! — приветливо встретила она Базиля. — Как я рада, что вы пришли. Как приятно, что вы принесли мне мой текст пьесы… Все сегодня покинули меня, — плаксивым голосом начала жаловаться Ванда. — Ни Сэм, ни Род, ни Леонард — никто из них не соизволил даже позвонить по телефону, не говоря уже о личном визите. И все же Сэм — мой любимый продюсер, а Леонард и Род — лучшие друзья. Леонард стоял у истоков моей артистической карьеры. Это он представил меня когда-то Сэму и уговорил его дать мне какую-то роль. То же самое я сделала с Родом, но значительно позже… Хотите кофе?
— Нет, спасибо. Я уже позавтракал.
Базиль сел в плетеное кресло.
— Это абсолютно светский, неофициальный визит, — начал он объяснять цель своего прихода. — Не могли бы вы сказать, когда в последний раз видели этот текст пьесы?
— Вчера вечером в ваших руках.
— А до этого?
— Днем он лежал в моей гримуборной.
— Кто мог взять его оттуда?
— Как это кто? Да любой. — Ванда бросила один за другим четыре кусочка сахара в чашку с кофе. — Все было в таком беспорядке. Вы же знаете, какой хаос царит в театре накануне премьеры. Все время кто-то приходит в артистическую, кто-то уходит. Столько народу…
Базиль внимательно наблюдал за ней, чувствуя себя так, как чувствует себя солдат, которому предстоит выдернуть чеку из ручной гранаты. Правда, граната могла и не взорваться, но все же…
— Мисс Морли, — продолжал он, глядя ей прямо в лицо, — рано или поздно полиция обязательно опознает в убитом Владимире Джона Ингелоу. Так не лучше ли, не мудрее будет с вашей стороны опередить ее в этом?
Глаза Ванды заблестели на солнце, но лицо, носившее привычную эмоциональную маску, оставалось абсолютно неподвижным, бесстрастным. Наконец после продолжительной паузы она заговорила.
— Итак, вам все известно. Как вам это удалось выяснить?
— Вчера вечером перед началом премьеры я случайно видел одну женщину в черно-белом платье. Из моего описания ее внешности Полина заключила, что речь идет о Маргарет Ингелоу. Портрет мужа этой дамы, нарисованный Полиной, целиком соответствовал внешнему виду Владимира.
Казалось, Ванда была чем-то разочарована.
— Вы хотите сказать, что сумели опознать Владимира располагая лишь каким-то описанием его внешнего вида? Но это лишь догадки! Если я стану все отрицать…
— Нет, речь идет не об описании внешности Владимира, — заметил Базиль, покачав головой. — Я в течение нескольких минут видел Владимира и предположил, или как вы говорите, догадался, что он был единственным сыном в богатой семье, родился в Филадельфии, получил образование во Франции и совсем недавно возвратился из Панамы. Кроме того, он был хороший наездник. Портрет, нарисованный Полиной, включал все вышеназванные детали, которых, как видите, слишком много, чтобы считать их простым совпадением.
— Но если вы утверждаете, что видели Владимира всего несколько минут, то как же вам удалось «догадаться» о столь многом?
— Я видел его в коктейль-баре возле театра вчера вечером. Было еще рано. Оставалось достаточно времени до начала, я зашел туда, чтобы выпить что-нибудь и почитать вечернюю газету. Войдя туда, он нисколько не скрывал привычной наглости. Адлер, этот великий психолог, друг и ученик Зигмунда Фрейда, обычно объясняет такое поведение исключительным положением индивидуума в семье: либо это единственный, либо младший сынок. Потом Владимир заказал экзотический напиток — ром, жвачка, лимон, тростниковый сироп. Это, как известно, любимый заменитель виски с содовой среди младшего офицерского состава армии, проходящего службу в Панаме. Ром, тростниковый сироп и лимонный сок — это очень дешевые продукты местного производства. Только старший офицерский корпус может позволить себе пить в тех местах дорогой импортный виски. Загар на лице Владимира говорит о том, что он недавно побывал в Панаме. Когда он спросил меня, как пройти к служебному входу в театр, то сказал, что искал его «повсюду на площади». Житель Нью-Йорка в этом случае вряд ли употребит слово «площадь», а непременно скажет «блок». Гортанный звук «р» выдавал в нем уроженца Филадельфии, именно уроженца, а не временного жителя, так как акцент приобретается с рождения и не зависит от того, сколь долго человек путешествует, расставшись с родными пенатами. После медицинского обследования эксперт заметил, что ноги его немного искривлены. В облике такого здорового, процветающего юноши этот малозаметный дефект мог указывать только на то, что он долгие часы проводил в седле, а не на последствия рахита, перенесенного в детстве. Полиция обнаружила в о бумажнике клочок бумаги, на котором было написано ЈK.T.F.:30.
