Ознакомительная версия.
Однако лопух — не лопух, а жизнь мне он все-таки портил. Взять хотя бы тот факт, что ему становились известны все мои перемещения. При известном усердии он мог даже проанализировать и мои контакты тоже. Я не знала, какую цель этот человек преследует, но делиться с ним информацией и планами не испытывала никакого желания.
Поколесив еще немного по тихим улочкам, я стала соображать, как мне отделаться от настырного преследователя. Устраивать гонки в центре города не хотелось — новые неприятности с правоохранительными органами нам совсем не требовались. Я стала вспоминать, где поблизости может быть удобный проходной двор, через который я смогу незаметно улизнуть. И в этот момент зазвонил мобильник.
Я поспешно взяла трубку и сообщила, что нахожусь на связи. Знакомый голос Кряжимского неторопливо проговорил:
— Это мы, Ольга Юрьевна, вернулись… У меня для вас имеются новости. Не знаю только — приятные или не очень. Я только что заходил в прокуратуру. Видите ли, какое дело, лицо этого парня на фотографии… Я отчетливо помнил, что где-то его недавно видел, но никак не мог вспомнить где… А поскольку за последнее время я мало куда выходил из редакции — только в прокуратуру, — то я и предположил, что мог видеть его именно там. Представьте себе, так оно и было!
— Так вы его и сейчас там видели? — недоверчиво спросила я, косясь на изображение в зеркале. — Потому спрашиваю, что в данный момент этот тип упорно плетется у меня за кормой, и, по-моему, я узнаю этот светлый чуб…
— Нет-нет, сейчас я его не видел! — поспешно возразил Кряжимский. — Но я как бы невзначай показал его фотографию своему знакомому, который там работает. Он очень удивился, потому что на снимке, Ольга Юрьевна, изображен его коллега. Понимаете? Этот человек, который следит за вами, работает в прокуратуре!
— Ни фига себе! — огорченно сказала я и в сердцах ударила по тормозам.
«Ока» за моей спиной тоже остановилась. Нас разделяла дистанция метров в пятнадцать, не больше.
— Значит, опять прокуратура, — упавшим голосом сказала я. — Чего они хотят теперь? Оштрафовать за неправильное вождение автомобиля?
— Не знаю, — честно сказал Кряжимский. — Но будьте осторожнее!
— Постараюсь, — со вздохом пообещала я. — А вы случайно никаких больше подробностей об этом человеке не выяснили, Сергей Иванович?
— Кое-что, — скромно ответил Кряжимский. — Он следователь. Зовут его Роман Дмитриевич Гоголев. Здесь же в прокуратуре работает его дядя — занимает довольно высокий пост. Между прочим, наша статья вполне могла задеть лично дядю. Так что делайте выводы.
— Да-а, выводы… — сумрачно откликнулась я. — Интересно, на что они теперь рассчитывают? Может быть, учитель Старостин — тоже их затея? Может быть, нас заманивают в какую-то ловушку? К чему все эти фотоаппараты, «хвост» зачем?
— Увы, Ольга Юрьевна, тут я умываю руки, — печально сказал Кряжимский. — Никаких на этот счет соображений. Потому и призываю вас к осторожности. Правда… — он как будто замялся.
— Что еще? — не вытерпела я. — Не томите, выкладывайте, какие еще неприятности?
— Нет-нет! Скорее даже наоборот, — ответил Кряжимский. — Это касается личности Романа Дмитриевича. Несколько колоритных штрихов, так сказать… Дело в том, что мой знакомый отозвался об этом человеке немного странно. Похоже, Гоголев не пользуется среди коллег никаким авторитетом, несмотря на своего влиятельного родственника. Под «коллегами» я подразумеваю и начальство тоже. По-моему, он там вроде шута. Знаете, как это принято у психологов — ролевое деление в коллективе? Тот — лидер, этот — рабочая лошадка, третий — шут. Может быть, я не совсем верно излагаю, но моя мысль вам, наверное, понятна? Я хочу сказать, впечатление такое, что серьезных дел ему практически не доверяют.
— Дожили, — проворчала я. — Нас уже стажеры пасут. Шуты гороховые. Скоро на нас городских сумасшедших напустят!
Кряжимский неопределенно хмыкнул.
— Будем надеяться, что этого не случится, — сказал он. — Но я вас предупредил. Распоряжения какие-нибудь будут?
— Нет пока, — ответила я. — Мне надо прийти в себя. Вернусь — тогда поговорим.
Закончив разговор, я задумчиво посмотрела назад. Следователь Гоголев откровенно скучал за рулем. Лобовое стекло «Оки» отсвечивало, и поэтому я не могла рассмотреть, какое у Гоголева выражение лица. Вдруг неожиданно для самой себя я решительно распахнула дверцу и, выйдя из машины, направилась к «Оке».
Замечтавшийся следователь среагировал на это с некоторым запозданием. Я заметила, как он, спохватившись, пытается завести мотор, но у него ничего не получается. Теперь мне было хорошо видно его лицо — на лице была паника. Гоголев беспорядочно хватался за рычаги, но было уже поздно — я подошла к машине и постучала согнутым пальцем по боковому стеклу.
Гоголев оставил свои бесплодные попытки и открыл дверцу. Взгляд у него был виноватый, как у нашкодившей собаки.
— Я вам помешала, Роман Дмитриевич? — с ядовитой любезностью спросила я. — Вы куда-то собирались ехать?
Он несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем смог вымолвить хотя бы слово.
— Вы меня знаете? — выдавил он наконец. — Вроде мы не знакомы?
— Как сказать, — хладнокровно заметила я. — Встречаемся каждый день, знаем кого как зовут, вы бродите за мной буквально по пятам… Мне кажется, нам уже можно переходить на «ты».
Я обошла машину и уселась на переднее сиденье рядом с Гоголевым.
— Признавайтесь, какого черта вы за мной следите?! — потребовала я. — Все равно вы провалили задание, так и передайте своему начальству!
Роман Дмитриевич казался очень расстроенным. Он даже слегка побледнел. Его голубые глаза растерянно забегали, а потом разом уставились на меня.
— А может, мы с вами договоримся? — умоляющим тоном сказал он. — Я готов вам все рассказать. Но и вы должны пообещать ничего не докладывать моему начальству.
— Вообще-то я никому ничего не докладываю с тех пор, как стала хозяйкой своей газеты, — заметила я. — Но настучать могу. Если вы попытаетесь вкручивать мне мозги…
— Ну что вы! — краснея, сказал Роман Дмитриевич. — Я никогда себе этого не позволю. Если честно — вы мне очень понравились. Правда-правда! Как только я вас впервые увидел…
— Ничего себе признание в любви! — фыркнула я. — Шпионите за мной именно по этой причине?
— Мне самому это ужасно не нравится! — горячо сказал Гоголев. — Но что поделаешь, если я такой несчастливый человек? Понимаете, мне всю жизнь не везет! Наверное, я таким уродился. Родители меня с малых лет опекали так плотно, что у меня не осталось ни капли воли. Не делай то, не дружи с этим, не смей так разговаривать! Знаете, я всегда мечтал стать музыкантом…
«Один — ноль в твою пользу, Ольга», — самодовольно подумала я, а вслух спросила:
— Почему же не стали?
Гоголев развел руками:
— Я же говорю! За меня всегда все решали. Считали, что так будет лучше. А теперь я стал всеобщим посмешищем. То есть вслух этого не говорят, но я же знаю, о чем шепчутся у меня за спиной… И никаких серьезных дел мне не поручают, потому что знают — я их запорю. По настоянию родителей я закончил юридический, а дядя пристроил меня в прокуратуру. Теперь он кусает локти, я знаю, но сделанного не воротишь…
— Понимаю, о своей горькой судьбе можно говорить часами, — перебила его я. — Но мне бы хотелось чего-то более конкретного — у меня мало времени.
— Да, конечно, — виновато сказал Роман Дмитриевич. — Вам это неинтересно. Просто иногда так хочется излить душу человеку, который может тебя понять…
— Возможно, попозже я выслушаю вашу исповедь, — обнадежила его я. — Но давайте сейчас к делу! Зачем вы за мной следили?
— Понимаете, это дядька, — смущенно признался Гоголев. — Все равно, говорит, от тебя нет никакого толка, так хоть понаблюдай за этой ба… — он испуганно покосился на меня и поправился: — За женщиной, значит. Смысл тут такой: у нас знают — вы иногда проводите собственные расследования. Ну и вроде не всегда действуете по закону…
— Ах, вот оно что! — воскликнула я. — И вам поручено поймать меня с поличным — теперь понятно! Неплохо задумано, но исполнение ниже всякой критики. Например, зачем вы всюду таскали с собой фотоаппараты?
— Ну как же, — замялся он. — Чтобы заснять, куда вы ходите и с кем встречаетесь. Только с этим делом у меня тоже ничего не вышло. Первый раз я вообще забыл вставить в аппарат пленку, а второй раз поспешил и уронил камеру. А это была казенная. Она три тысячи стоит. Теперь, наверное, с меня высчитают…
— И поделом! — безжалостно сказала я. — Преступников нужно ловить, господин следователь! А то преступники у вас как по Лас-Пальмасу разгуливают…
— Да я бы с удовольствием, — тоскливо сказал Гоголев. — Только где мне! Я вон даже с вами не справился. Хотя я не больно-то и старался. То есть сначала я старался, а потом, когда вас как следует рассмотрел, мне уже противно стало, что я за вами слежу…
Ознакомительная версия.
