— Тебе что? — фамильярно спросил Анатолий. — Не видишь, что ли, я занят? Никого не принимаю.
Тамара за стенкой подозрительно молчала. Я уже была готова к тому, что она начнет орать во весь амбар: «Режуть! Убивають!» Но женщина оказалась понятливей, чем я думала. Наверное, мой прыжок через окно и захват заложницы (уж не знаю, видела ли она эту сцену в подробностях или только слышала из-за стола) произвели на нее сильное впечатление и убедили, что сигать так могут только девушки из милиции. Но это хорошо, что пока Тамара молчала, давая возможность пристально разглядеть ученика Павла Андреевича.
Препротивная у него была рожа, у этого Толика Томилина. Маленький, вертлявый, он был похож на человекообразную обезьяну. Великан Володька произвел на меня более благоприятное впечатление, несмотря на свои первобытные манеры. А этот монстр был похож на какую-то помесь гнома (если взять во внимание рост и название фирмы) со злым троллем. Торчащие над маленькой головкой с редкими волосами большущие уши, узкие губы, беспокойно бегающие бесцветные глазки. Бр-р-р… Не человек, а летучая мышь какая-то, разве что только в брючках и пиджаке. Интересно, а что эта мышь делает по ночам, какие свои делишки обстряпывает?
Решительно все с первого взгляда было мне противно в господине конфетном директоре Томилине, что-то почудилось в этом человеке скользкое и подозрительное. Неужто даже с такой особью еще и женщины спят? Невозможно представить, чтобы он дружил с Павлом Андреевичем, был симпатичен ему и хоть чем-то интересен. Ничего понять невозможно… Я стояла перед Анатолием Томилиным молча, потому что не решила, как лучше построить диалог, чтобы заставить его честно ответить на ряд вопросов…
— Томка, кто это сюда пришел? Немая, что ли? — крикнул Томилин неприятным, каким-то скрипучим голосом. — Что ей надо?
«Интересно, что та скажет, — подумала я, скосив глаза на знакомые пустые коробки в шкафу. — Нужно хоть немного потрепать нервы…»
— Это из газеты какой-то… Газетчица, насчет рекламы, — послышался голос Тамары. Я услышала, что та пытается свободной рукой набрать номер телефона. Интересно, для кого у нее появилось вдруг срочное сообщение? Ясно, что надо торопиться, некогда больше комедию тут разыгрывать.
— Тебя что, звали, что ли? Давай катись отсюда! — небрежно махнул рукой в мою сторону Томилин.
И тут я взбесилась. Честное слово, и впрямь почувствовала себя оскорбленным рекламным агентом, которому директор, образно говоря, плюнул в душу. Какое хамство, какое неуважение все-таки встречается в нашей рекламной работе! А мы ведь тоже трудимся в поте лица, с утра до ночи ноги сбиваем в поисках рекламодателей, вам же двигаем торговлю, свиньи! И такое отношение! А вдруг и правда на моем месте сейчас была бы какая-нибудь юная особа, которая после встречи с этим орангутангом побежала бы по зимней улице в слезах? И это перед самым Новым годом, накануне праздника.
Томилин и понять ничего не успел, как я в два прыжка очутилась у него за спиной, резким движением опрокинула назад плешивую головенку, с хрустом вывернула руку. «Хам, убийца», — так и клокотало у меня внутри.
Серенькие, как само воплощение житейской тоски, глаза господина Томилина закатились от боли и страха. Никаких комедий и сюсюканий. Только допрос. А если понадобится — с применением болевых приемов.
— А-а-а… пусти. Ты чо? — прохрипел в моих руках хозяин «Гнома», оставшийся директором в единственном числе. Рано обрадовался, гад! Прежде времени чужое место обсиживаешь. Интересно, по каким это деревням ты вчера в продмаги ездил? Уж не в Пупырловку ли с Нечаевкой, чтобы подготовиться к встрече Володьки на высшем уровне? Сейчас все сам расскажет как миленький. Я несколько ослабила хватку, чтобы Томилин мог говорить…
— А-атпусти, — снова попросил он, но уже более жалостливым тоном.
— Только после того, как все скажешь…
— Что, сейчас многие так рекламу добывают? Новая мода пошла? — спросил он сквозь зубы, и я даже усмехнулась от такого предположения. А что, в таком способе есть свои преимущества! Несколько приемов карате, газовый пистолет к уху или финку к печени — и дави на свои педали, пой соловьем… «В настоящий момент мы проводим широкомасштабную рекламную кампанию и одновременно ищем спонсора…» — И ножичек по миллиметру вперед двигаешь, чтобы внимательнее слушали. Да, забавную фигуру я представляю сейчас в глазах Анатолия Сергеевича Томилина — новая генерация рекламного рэкета.
— Ладно, сделаю что надо. Только отпусти. Больно же, — попытался вывернуться из моих рук Томилин, но с этим человеком я почему-то была особенно неумолима, словно вершитель правосудия.
— Отпущу, когда ответишь по порядку на все вопросы. Вопрос первый: в какой деревне ты вчера был в командировке?
— В деревне? — удивился Томилин. И правда, обычно ревнивые жены задают такие вопросы: с кем был, где был? Но вряд ли обезьяна имеет какую-нибудь жену, даже ревнивую стерву. — Я много мест объехал. Был в Горшкове, в Негорюевке, потом сразу проехал в Красновку к одному пасечнику знакомому. У меня мед дома закончился… И мяса к празднику надо было хорошего взять.
— А в Нечаевке?
— Так это же совсем в другой стороне, на левом берегу! Зачем мне туда надо? Слушай, отпусти, я сейчас милицию вызову. Тамара, набирай ноль-два, здесь бандитка какая-то! — закричал Томилин, но я рукой обхватила ему горло сзади и на время перекрыла кислород.
— Милицию уже без тебя вызвали. Видишь, я уже здесь? — сказала я тихо, но убедительно. — Второй вопрос: зачем тебе понадобилось вводить в детский фонд «Открытое сердце» Кривина? Какая преследовалась цель?
— Да никакой! Отпусти руки, я нормально говорить буду, — возмутился Анатолий, и я увидела, что он действительно готов говорить. Понял наконец-то, что идет процедура несколько необычного, прямо скажем, садистского, но все-таки допроса. Но как прикажете по-другому действовать с негодяями? Целовать их в маковку? От одной этой мысли меня слегка передернуло, и я с готовностью убрала от Томилина свои руки.
— Никакой цели я не преследовал, — опять недовольно повторил Анатолий. — Хотел помочь одному человеку, вот и все…
— Вы имеете в виду Павла Андреевича Ежкова? Вашего бывшего учителя истории? — спросила я быстро.
— А вы откуда знаете? — поежился Томилин, разминая свои затекшие плечи. — Ну да, Павла Андреевича. Что тут криминального?
— Только то, что Павел Андреевич этой ночью был убит. Есть предположение, что это связано с деятельностью фонда «Открытое сердце». И в тот же день, немного раньше, был убит, буквально расстрелян в упор ваш компаньон — Владимир Кривин. Такие вот… совсем некриминальные дела, — сказала я, глядя в водянистые, неприятно бегающие глаза Томилина.
Показалось, что после моих слов они стали совсем белыми. Анатолий Сергеевич весь вдруг сморщился, словно от резкой боли — как будто бы его с силой кто-то ударил сверху, — обхватил голову обеими руками и застыл с этим диким выражением на лице. Неужто он ничего об этом не знал? Или так ловко притворяется? Прошла минута, потом еще одна, а Анатолий Сергеевич Томилин так и сидел неподвижно, зажмурившись, со страдальческой гримасой на лице. Я слегка толкнула его в плечо, но он никак не реагировал. Черт возьми, тоже что-то вроде обморока, не иначе. Не забыла ли я в квартире Ежковых нашатырный спирт? Пузырек нашелся в сумке-выручалочке, и я быстро поднесла его к лицу Анатолия.
— Не надо, — отмахнулся он. — Все в порядке. Но как же… Павел Андреевич? Как на такого человека могла подняться рука? Вы ничего не напутали? Может, все-таки… ну, инфаркт, инсульт, мгновенная смерть?
— Выстрел в подъезде. Как в Галину Старовойтову, — уточнила я непонятливому Томилину, на глазах которого (я ничего не путаю!) теперь тускло заблестели слезы. — Разница лишь в том, что та была депутатом, а Павел Андреевич — просто пенсионером. Кому он мог понадобиться? Вы существенно поможете следствию, если расскажете все, что вам известно, в подробностях.
Анатолий Сергеевич кивнул и начал говорить. Павел Андреевич действительно учил его когда-то истории и был самым любимым учителем в школе. В то время Толик Томилин мечтал заняться археологией, штудировал исторические монографии и справочники, вовсю готовился к поступлению на истфак. Но завалил сочинение и в университет не прошел по конкурсу. А потом — армия, женитьба, попытки самостоятельно зарабатывать на жизнь, развод, алименты, торговля, коммерция… Томилин вспомнил про Павла Андреевича, когда получил письмо из детского фонда «Открытое сердце», подписанное рукой учителя. Ностальгические воспоминания о школьной жизни, дерзких неосуществленных мечтах особенно навеяла закорючка росписи Павла Андреевича, в точности такая же, как возле давних пятерок в дневнике. Они встретились и по-настоящему обрадовались друг другу. Толик был удивлен, увидев своего любимого учителя в отличной форме: бодрым, по-прежнему деятельным и переполненным идеями. Володьку Кривина ничего не стоило уговорить отстегнуть от фирмы пару раз денег на благотворительность для фонда, уверив того, что это необходимо в целях рекламы и торговой политики. Но чтобы еще больше заарканить генерального директора, однажды учитель и ученик придумали идею включить Кривина в попечительский совет и совет председателей «Открытого сердца», что и было сделано в октябре. Кривин дал согласие, так как во всем доверял стратегическому уму компаньона, и больше про детский фонд в фирме «Гном» никто не вспоминал. Процедура принятия Кривина в какие-то там председатели или попечители прошла чисто формально, была сделана на бумаге, но после этого Анатолий Сергеевич уже не считал нужным обсуждать каждую переводимую в фонд мелкую сумму.
