то эта версия не годится.
– Почему?
– В права вступают только через шесть месяцев после кончины.
– Это так. Но имея в руках такой козырь, мелкий бандит мог уговорить крупного обождать, обещая за ожидание проценты.
– В твоих рассуждениях есть логика, – согласилась Мирослава.
– Спасибо тебе, – раскланялся Наполеонов, – но это не всё. Студента, которому завещано всё движимое и недвижимое покойной, я пока тоже со счетов не сбрасываю.
– Алиби у него нет?
– Он говорит, что от дома девушки до дома убитой его подвозил частник. Но номера машины он не помнит.
– А водителя?
Наполеонов пожал плечами.
– Говорит, что это был мужчина лет 55, лысоватый. Он предполагает, что водитель живёт где-то недалеко от дома убитой.
– С чего он это взял?
– Вроде бы водитель сказал ему, что им по пути.
– И больше никаких примет?
– Представь себе. Хотя!
– Что «хотя»?
– Он утверждает, что у водителя на правой руке было большое кольцо, и на нём морда козла.
– Офигеть, сказала бы по этому поводу наша общая подруга Люся. – Мирослава бросила ироничный взгляд в сторону Мориса, но тот быстро отвернулся. Люсю он переносил с трудом, и даже упоминание о ней втыкалось занозой в его сердце. Он был уверен, что у подруги Мирославы был просто талант портить людям настроение. Хотя Люся, со своей стороны, была расположена к Миндаугасу и душой, и телом. Но это его ничуть не радовало. Скорее наоборот.
Наполеонова тем временем потянуло на философию:
– Я почему-то уверен, – задумчиво проговорил Шура, – что слово «офигеть» произошло от имени Ифигении, дочери царя Агамемнона, приведшего ахейское войско к стенам Трои.
– Что навело тебя на эту мысль? – изумилась Мирослава.
– Ну как же! – вдохновенно воскликнул Шура. – Сначала Ифигения чуть было не была зарезана жертвенным ножом собственного отца, потом Артемида, заменив её ланью, перенесла девушку в Тавриду, где сделала жрицей в своём храме и заставила приносить кровавые жертвы в её честь. Одной из таких жертв чуть не оказался брат Ифигении Орест. Как тут не офигеть, – вздохнул Наполеонов в заключение.
– Шура, – усмехнулась Мирослава, – по-моему, ты, глядя на своих обвиняемых, сам слегка сдвинулся по фазе.
– Никуда я не сдвинулся, – обиделся Наполеонов. И добавил: – Я ожидал от тебя совсем другого.
– Чего же ты ожидал от меня? – продолжала улыбаться Мирослава.
– Ты должна была разлить шампанское по бокалам и предложить выпить за нетривиальное мышление нашего гениального сыщика!
– Нашего? Кого ты имеешь в виду? – сделала она вид, что не понимает.
– Кого, кого! – запрыгал Шура на месте. – Себя я имею в виду, конечно.
– А-а, – протянула Мирослава и обратилась к Миндаугасу: – Морис, как ты на это смотришь?
– Положительно, – улыбнулся он и вскоре вернулся с шампанским и фужерами.
– Оно не слишком тёплое? – забеспокоился Шура.
– Нет, – успокоила его Мирослава, – в самый раз.
Морис бесшумно открыл бутылку и разлил шампанское.
– Что значит не гусар, – проворчал Наполеонов.
– Даже не надейся залить вином наши потолки, – сказала Мирослава.
– Скучные вы люди, ну да ладно.
– За тебя, Шура! – детективы подняли фужеры.
– Нет, нет, друзья, – Шура воздел руки, – здесь присутствуют три сыщика. Если пить, то за всех.
– Ну что ж, за троих так за троих.
Они сблизили бокалы, и раздался тихий приятный звон.
После того как шампанское было выпито, Наполеонов спросил:
– Так вы поможете мне?
– В чём?
– Найти водителя с козлом.
Морис улыбнулся, а Мирослава расхохоталась, потом пообещала:
– Мы подумаем над этим вопросом.
– Хорошо подумайте! – Шура нацелил на подругу указательный палец. – Ведь ты сама знаешь, что с кадрами у нас напряжёнка. Не хватает и рук и ног.
– Они что, у вас на складе по отдельности хранятся? – фыркнула Мирослава.
– Не волнуйся, всё в комплекте. Даже голова прилагается. Но умные головы не спешат направлять свои ноги и руки к нам. Работа изматывающая, а зарплата… – он махнул рукой.
– Ладно, не прибедняйся, – сказала Мирослава, – что-нибудь придумаем.
В этот вечер они засиделись допоздна. Уходя в свою комнату, Наполеонов был уверен, что подруга поможет сыскать ему то, не знаю что… У неё к этому большое призвание.
И Миндаугас со своей склонностью к анализу и пониманию психологии людей подсобит ей.
Шура даже как-то спросил подругу, как это литовец умудряется разбираться в переплетениях загадочной русской души. Но что она ответила ему, что надо меньше верить мифам. Все души одинаковые. А национальные и личностные наслоения всего лишь тоненькая оболочка.
Наполеонов готов был с ней поспорить. Но не стал. Потому что, зная её характер, не сомневался – себе дороже.
Глава 12
День постепенно убывал.
Любава Залеская и Ринат Ахметов сидели в маленьком уличном кафе напротив магазина, где работала Людмила Анатольевна Горбункова, сожительница Аркадия Селиванова, ели мороженое и пили кофе.
– Хорошо сидим, – сказал Ринат.
Любава только улыбнулась.
– Нет, я, конечно, понимаю, что ты предпочла бы сидеть здесь со Славиным, но придётся тебе удовольствоваться моей скромной персоной, – хмыкнул он.
– Не говори глупостей, – потупилась девушка.
– Я бы тоже предпочёл посидеть со своими девочками, – продолжал, точно не слыша, её Ринат.
Любава знала, что девочками оперативник называет жену Гузель и дочку Гулю.
– Посидишь ещё с ними в выходные. Погода установилась хорошая.
– Твои слова да богу в уши, – вздохнул он.
– Ты не знаешь, чего мы тут высиживаем?
– Это ты не у меня, а у Наполеонова спрашивай.
Любава тихо вздохнула.
На самом деле сомнения, которые заронила в душу Наполеонова Мирослава, дали всходы, и следователь решил, что неплохо узнать о Миле подробнее, с кем встречается, с кем дружит.
– Думаю, что он сомневается в алиби, которое сожительница предоставила Селиванову, – спустя какое-то время проговорил Ринат.
Любава согласно кивнула.
– Ты знаешь, я голоден, как дракон.
Залеская невольно улыбнулась.
– Зря смеёшься.
– Я не смеюсь…
– Ещё что-то будем заказывать?
– Я, пожалуй, жареную форель и мороженое.
– В Снегурочку не боишься превратиться? Холодно ведь уже для мороженого.
– Ничего, сегодня тепло.
– Ну смотри, а я закажу отбивные и булочки с корицей. Тебе ещё кофе?
Любава кивнула.
– А мне, пожалуй, чай чёрный.
– Тогда и мне чай, – сказала Залеская.
Им повезло, вечер действительно выдался тёплым, солнце лениво сползало с крыш и растекалось на асфальте или обрисовывало лучами контуры золотистых деревьев и фиолетовых кустов. Они ещё не допили чай, как Горбункова вышла из магазина и направилась к остановке.
Стремительно расплатившись с опешившим от такой поспешности официантом, оперативники забрались в салон автомобиля и последовали за объектом.
Горбункова села в автобус, но направлялся он совсем не в ту сторону, где они жили с Селивановым.
– Так, очень интересно, – тихо проговорил Ринат, – куда же она направляется…
– Скоро узнаем, – отозвалась Любава.
Вышла Горбункова на пятой остановке и, не оглядываясь, направилась к двенадцатиэтажному дому, вошла в средний подъезд.
Любава успела выскользнуть из машины в тот самый момент, как в дом входил мальчик с щенком неизвестной Любаве породы. И бегом метнулась за ним. Лифт в это время двигался вверх.
– Придётся подождать, – сказал ребёнок, обращаясь не к Любаве, а к своему четвероногому другу.
Но вот наконец лифт остановился, а потом пошёл вниз.
– Вам на какой? – спросил мальчик.
– На двенадцатый.
– И мне.
Они поднялись, и Любава в замешательстве остановилась. Она оглянулась на мальчика.
– Я, кажется, ошиблась…
– А вам к
