время от времени долетает хмыканье, впрочем, может быть так просто стучит ложка, ударяясь о стеклянную кружку. Наверняка с ее точки зрения мы оба шляпники — и я, и Вадим.
Возвращаюсь к столу как раз в тот момент, когда Семенихин закончил свой рассказ. Соколов сидит с округлившимися глазами, в отличии от меня, он с первого слова поверил профессору.
— Итак, — беру инициативу в свои руки, пока Вадик не углубился в мистические фантазии, — на сегодня у нас расклад такой. Едем к твоему участковому, Вадим Леонидович, и с пристрастием допрашиваем его. Наша цель получить у него всю информацию, касающуюся загадочных смертей в вверенном ему районе города.
Про себя думаю, что такие убийства вполне могли иметь место, и их запросто могли скрыть. Если поставить себя на место участкового, то такое решение немудрено. Зарезали на пустыре какого-то забулдыгу, у которого нет ни родственников, ни друзей. И свидетелей нет. По себе понимаю, плавали — знаем, что отыскать убийц при таком раскладе не представляется возможным, а начальство будет кричать и давить. В конце концов, преступники все равно останутся безнаказанными, а премию снимут, вполне возможно, что снимут вместе с погонами. И это, не говоря о тонне бумаг и ненужных рапортов, которые после такого преступления придется заполнить и по всем инстанциям разослать, после чего отчитаться за оперативно-следственные…
— Как, кстати, вчерашнего участкового по имени-отчеству зовут?
— Игнатьев Серега, — Вадим опустил взгляд.
— Знаешь его? — осторожно утоняю у Соколова.
— Когда-то вместе патрулировали вокзал.
— Золотой ты человек, Вадим Леонидович. Одевайся, с нами поедешь!
Пока я рулю, Вадим звонит участковому в Фрунзенский район. Не по собственному желанию, но по моей настоятельной просьбе. Знаем мы ихнего брата, уедут с обходом и затеряются по району, потом и с собаками не найдешь.
И все же участковый оказался на месте, как и весь его личный состав. С каждым из них здороваюсь за руку, с целью установить очный контакт. Контакт — это нужно, контакт — это важно, мне сейчас нечем прижать их к стене, если станут отнекиваться, то дело швах. Садимся за стол и начинаю осторожно вводить их в курс дела, лишнюю информацию выдавать ни к чему. Вкратце обрисовываю основные моменты и останавливаюсь. Вадим молчит. Толкаю плечом своего помощника, — ну мы же договорились, мол, выручай!
— Такое дело, ребята… очень ваша помощь нужна, — Вадим Леонидович заходит издалека, я бы сказал, что слишком издалека он заходит. Но слушаю его, не перебиваю. — В общем, если вам известны случаи, которые подходят под ритуальное убийство, или близки к нему, прошу сообщить, — заканчивает он.
— Мужики, я понимаю вашу мотивацию, — вношу свою долю в речь Вадима, — но нам необходимо, — делаю паузу после этого слова, — знать, если такие случаи у вас происходили.
Слева от старшего участкового испуганно опустил глаза молодой сержант. Совсем еще юный и не испорченный, — не битый жизнью, — приходит на ум.
— Лично даю вам слово офицера, что все сказанное останется между нами! — и снова толкаю плечом Вадима.
— Выручай, Серега, — просит он.
Игнатьев смотрит на своего сержанта и обращаясь к нему, — ну рассказывай, Стас!
И Стас начинает рассказывать, случилось все в точности, как я и предполагал. Патрулируя район, он зашел в двор жилой девятиэтажки, — там на лавочке постоянно сидят алкаши, — поясняет Семенов причину визита. К нему подбежали дворовые мальчишки и сообщили о криках, доносившихся из подвала. Участковый с опытом им бы навряд ли поверил, но молодой Семенов решил в подвал заглянуть. А дальше он достает мобильники, колдует над ним и сопит, потом протягивает телефон мне. Увеличиваю изображение и смотрю.
Картинка мелкая, да и покрытый трещинами дисплей не располагать к получению информации. Но основной мотив мне удается разобрать. На фотографии труп худого, раздетого до гола мужчины. Покрытая язвами дряблая кожа туго обтягивает впалую грудь, по бокам которой выступают ребра. Присматриваюсь внимательней — кажется бедняге перерезали горло. Тело убитого расположили своеобразно: руки раскинуты в сторону на уровне плеч, ноги раздвинуты, образуя треугольник. Вокруг тела обведен красный круг. Круг неровный, больше походит на овал, но линия замкнута.
— Местный бомж, — поясняет Семенов.
— Проводишь нас в этот подвал? — спрашиваю я, передавая телефон в руки профессора.
Все, как в моем сне, вернее в том обрывке, который я запомнил после пробуждения. Спускаемся вниз по ступенчатой лестнице, внизу царит кромешная темнота. Наяву первым движется участковый и освещает дорогу сотовым телефоном, а не восковой свечой. Да и я обут по всей форме, но под ногами каменный пол.
— Сюда, — говорит Семенов, скрываясь за поворотом, повернув в который, мы упираемся в глухой тупик.
Никаких следов случившегося жертвоприношения на полу уже, естественно, нет, но на потолке, примерно по центру помещения, вижу вполне ожидаемый знак.
— Пошли, Стас, — хлопаю по плечу притихшего полицейского, — поможешь нам человека найти.
…
На улице я осматриваюсь по сторонам, стараясь мыслить, как мыслит преступник, тем более, если преступник еще и наркоман. Он бы не стал убивать жертву в своем подъезде, на счет этого у меня нет никаких сомнений. Значит нужно искать убийцу в крайнем подъезде, или в соседнем доме. Смотрю на соседнее девятиэтажное здание и решаю начать поиски с него.
Чутье не подвело. Показываем фотографию старушкам на лавочке, и они дружно киваю головами, — мол знаем, это наш сосед. Две из трех женщин указали на угловой подъезд дома, но дальше этого дело не пошло. Ни имени, ни фамилии пенсионерки не знают, как не знают и номер квартиры, в которой проживает мужчина с фотографии. Уклоняюсь от стандартных в такой ситуации вопросов из серии — а что же он натворил, и замечаю шайку пацанов, гоняющих мяч на спортивной площадке.
— Ждите тут, — обращаюсь к своим коллегам и иду к мальчишкам в гордом одиночестве. Не нужно, чтобы они видели со мной помощника участкового, в таком деле его присутствие не к добру.
Пацаны не видят во мне угрозы, тем более, что удостоверения я не предъявлял, — а вы кто, а зачем, а для чего вам? — слышу звонкие голоса, кричащие наперебой. Но я быстро нахожу с ними общий язык и уже через пять минут возвращаюсь обратно — итак, дядя Вася, девятый этаж, квартира сто сорок два.
Поднимаемся вверх на заплеванном лифте, по дороге он трясется и дребезжит. Но на боковой стене повесили зеркало, как говорится — все, как в лучших домах. До девятого этажа лифт не ходит, нам приходится выходить на восьмом и идти пешком по неровным
