Ознакомительная версия.
И наверное, что-то это да значит, но что именно, Илья не мог понять. Пока.
– Идем, – сказал он. – Нехорошо заставлять себя ждать.
Тем более на чужих поминках.
Стучало сердечко, того и гляди вылетит из груди пташкою непослушной, попробуй, поймай такую… и Матрена Саввишна то и дело касалась темной ткани, пытаясь успокоиться. Только как тут…
Она больше не холопка.
Не вещица забавная самодурки Мизюковой… Все переменилось. И что сказала бы ныне сестрица дорогая, которая в поместье осталась? Нет, можно было бы и за нее просить, чтоб отпустила ее барыня на волю, чай, не отказала б племяннику в этаком подарке, но…
Но к чему Аксинье воля?
Она к кухне своей привыкла, приросла, как разлучить? А разлучивши, что делать? С собой везти, в Петербург? Сама эта мысль показалась Матрене Саввишне донельзя презабавною… Где Аксинья, а где Петербург? Смешно… и кем ее представлять будущей родне? Родственницею близкой? И будет она жить в доме графском, видом своим, привычками простыми и манерами, коии напрочь отсутствуют, Матрену позорить? Нет, лучше позабыть… сестрица как-нибудь да сама в жизни устроится, она крепко на своих ногах стоит. А у Матрены ныне зыбко все…
Как еще примут?
Без особой радости, тут и гадать нечего… неравный брак. И батюшка, венчая, на невесту поглядывал с неодобрением, потому как где это видано, чтоб из холопок и в графини?
А Матрене что до взглядов?
Вынесла.
Главное, что все позади осталось, и поместье-клетка, и Мизюкова с ее капризами, и дворня… В новом доме она хозяйкою станет.
Точно станет.
Она робко улыбнулась супругу, который выглядел хмурым, небось тоже предчувствовал непростое знакомство. Матушке отписался, да и Мизюкова, надо полагать, не смолчала… Пускай. Теперь-то ничего не переменить. Было венчание. И перед господом они с Давидушкой – муж да жена. Она, ища утешения и поддержки, а может, сама утешая, коснулась ладони мужа. До чего холодна… Неужто так боится он своей матушки? А если все же… Он единственный сын, но… Вдруг да гнев родичей будет столь велик, что откажут Давиду от дома? Выставят с неугодною женой? Наследства лишат?
Кольнуло.
И отпустило.
Пускай лишают… Он же офицер, а офицерам жалованье положено, и немалое. Конечно, Давидушка на те деньги жить непривычный, но если с умом подойти… Все лучше на свободе, чем по чужой указке. Поживется, притерпится, а там, глядишь, как-нибудь и с родичами сладится.
Главное, не терять лица.
Пусть видят, что Матрена хоть и бедна, но норовом обладает ласковым, почтительна и мила… С Мизюковой-то как-никак уживалась Матрена столько лет. И с Давидовой матерью сладит.
Старушки бывают скверны характером…
…На старуху графиня Бестужева вовсе не походила. Она была высока, выше двоюродной своей сестрицы на голову. И голову эту держала горделиво, так, что ни у кого не оставалось и тени сомнений – вот истинная владычица, чьей воле покорны все, от распоследнего конюха до самого графа.
Матрена, узрев эту женщину, оробела.
– Ну что же вы, милочка, – ледяным голосом промолвила Бестужева, сыну ручку протянув, которую тот поцеловал со всею почтительностью. – Не стойте на пороге, подойдите… Чай, не чужой теперь человек.
Она глядела на Матрену, как глядит барышник на кобылу, разом подмечая все ее недостатки. И неловко вдруг сделалось, и руки заледенели, и ноги, и поняла Матрена, что и шагу ступить не способна.
– Подойдите. – Графиня не терпела отказов.
Матрена подчинилась.
– Да, сынок… Я полагала, ты умней. – Графиня подняла лорнет. Она разглядывала наглую девицу, которая посмела покуситься на святое – матримониальные планы графини – и отчаянно пыталась понять, как надлежит поступить.
Выказать свой гнев?
Простить?
Прислушаться к сестрице дорогой, от которой графиня подобной подлости не ожидала… Ах, и не почуяло материнское сердце беды, когда сынок любимый – а Давида графиня любила, пожалуй, искренне – отписал, что желает подольше погостить у тетки…
А потом вдруг письмецо это… Его Бестужева, давая волю своему гневу, в камин отправила. После же долго маялась бессонницей, все не шло из головы… Девку нашел… любовь приключилась… Господи, да какая любовь в его положении?! Неужто не понимает Давид, в какую неловкую ситуацию этой женитьбой всех поставил?
Скандал!
Ах, до чего не любила графиня скандалов… Нет, конечно, имелась в них своя прелесть, но исключительно когда скандалы случались в иных семействах. Бестужевы были идеальны. И сколько усилий графиня приложила, чтобы создать эту иллюзию идеальности!
Ее супруг, слабохарактерный, тихий, ныне склонный к злоупотреблению вином. Сын, отправившийся на Кавказ, что было почетно, но опасно… А ведь графиня составила ему протекцию, мог бы ради матушки и в столице послужить… Ей та протекция многих нервов стоила.
Неблагодарный.
А ведь простила, одобрила даже, скупо, как одобряла всегда, полагая, что излишняя похвальба лишь портит мальчика… и теперь вот женитьба.
Нет, девка была хороша… Случись ей родиться в приличном семействе, и думать нечего, в первый же сезон составила б себе хорошую партию. Личико округлое, смуглота, но не пошлая, а такого… таинственного толку, который заставляет искать в корнях – будто бы были те корни, право слово, – испанскую кровь. Волосы черны, глаза темны… Смотрит кротко, только кротостью этой графиню не обманешь.
Все-таки как поступить?
Прогнать прочь, как намеревалась? Отказать непокорному сыну от дома? Пусть попробует пожить на свое жалованье… К этому он не привык. Бестужевы никогда не знали стеснения в деньгах. Как скоро Давид осознает, сколь неосторожно было его решение…
Или не выход?
Поступи так, и осудят… Найдутся те, кто обвинит графиню в излишней жестокости. И без того прозывают бессердечной… В обществе любят истории об истинной любви, будто кто-то там знает, какая любовь истинна. Да и мальчик, отлученный от дома, способен глупостей натворить… Еще вернется на этот свой Кавказ, а там ведь и убить могут…
Девица стоит смирно.
Глазки потупила…
Принять? Скандала, как ни крути, избежать не выйдет, так, быть может, лучше сделать вид, что история сия тронула сердце матери? Единственный сын… Ах, какие надежды Бестужева на него возлагала… Амалия опять же… Бедная девочка. Она всерьез рассчитывала на предложение… и графиня рада была бы видеть ее невесткой, но теперь ничего не изменить…
Или все-таки?
Сестрица, пусть и глуповата – в этом графиня была свято уверена, иначе почему из всех поклонников она выбрала неудачника Мизюкова? – но порой дело говорит. Любовь проходит… Пусть мальчик поживет рядом со своею избранницей, пусть увидит истинное ее обличье, и тогда, быть может, задумается, сколь неосмотрительным был его поступок.
Развод обойдется дорого, но…
…Главное, чтобы Бестужевы не выглядели дурно.
– Что ж, – промолвила графиня, приняв все же решение и на том успокоившись. – Не буду лгать, Давид, что я счастлива… Но я понимаю, почему ты не смог устоять. Девушка и вправду чудесна.
Она говорила, не глядя на Матрену Саввишну.
– Это бриллиант, но ему, как всякому драгоценному камню, нужна огранка. Медлить не стоит. О твоей женитьбе вскоре узнают… В свете захотят познакомиться с будущей графиней. – Она произнесла это так, что Матрена всею сутью своей поняла: графинею стать ей не позволят. – И нам придется удовлетворить их любопытство… Но мы должны постараться, чтобы девушка не только хорошо выглядела…
– Она справится, матушка. – Давид поклонился. – Спасибо вам…
– Я делаю это не только ради тебя…
Это было истинной правдой.
«…дорогая моя сестра Аксинья.
Пишу тебе с тем, чтобы рассказать, как чудесно сложились все обстоятельства нынешней моей жизни».
Матрена прикусила перо.
Писать сестрице не хотелось, но графиня требовала, чтобы Матрена Саввишна уделяла время корреспонденции. Будто бы иных занятий не было! А корреспонденция… Помилуйте, откуда? Это Бестужевой каждый день доставляют поднос писем, и она часы тратит, разбираясь с ними.
Визитки, приглашения… коротенькие записочки, которые требуют всенепременного ответа. Открытки и письма… и старуха к этой бумажной возне относится серьезно, будто бы и вправду от дела этого чья-то судьба зависит.
Ознакомительная версия.
