Анна печально улыбнулась.
— Не буду вам лгать. Один раз. В первый вечер. А потом ему стало так плохо… Вы с ним очень близки, да?
— Уже, пожалуй, не очень, — ответила я, подумав. — Но любила я его еще с детства. Это — моя первая любовь.
— Как это все ужасно, — потерянно проговорила она. — И что вы собираетесь теперь делать?
— Теперь я собираюсь его спасать, — сказала я. — Но пока не знаю как. Мне необходимо несколько дней. Если мы все будем осторожны, все обойдется. Вы живете одна?
— Видите ли, — отводя глаза, сказала Анна. — У меня есть друг. Вы его видели. Чернов. Он очень богатый человек. И очень занятой. Эту квартиру он снимает специально для меня, но появляется здесь редко — раз или два в месяц. Иногда мы выбираемся с ним в город — подальше от центра, понимаете? В общем, можно сказать, что я живу одна.
— Часто выходите из дома?
— Очень редко. Все, что нужно — продукты, вещи мне привозит Костя. Вы его тоже видели, рыженький такой. Я, знаете, вообще домоседка. У меня в жизни было большое несчастье, — на лицо Анны набежала тень. — Я как-то потеряла ко всему интерес, понимаете? Иногда, правда, мне бывает очень одиноко и хочется с кем-то поговорить, повеселиться… Когда я увидела вас в парке, то сразу почувствовала к вам симпатию. Вы показались мне такой необыкновенной — даже не знаю, как сказать — такой прекрасной, чистой парой… И я не жалею. Если люди нуждаются в помощи, а я ничего не могу для них сделать, мне становится не по себе.
— Ну, теперь вы сделали столько, — сказала я, — что на небесах это вам непременно зачтется.
— Вы полагаете? — все так же печально спросила Анна. — Вряд ли. Я вообще-то ужасная эгоистка и думаю только о себе. От меня всем одни несчастья. Вот и вам я причинила зло. Но…
— Не думайте об этом, — отмахнулась я. — Все уже в прошлом. С Оваловым меня связывают теперь только деловые отношения. Если, конечно, этот бедлам можно назвать деловыми отношениями.
— А кто эти люди? — вдруг спросила Анна. — Ну те, что хотят его убить?
— Этого я вам не скажу, — твердо ответила я и, усмехнувшись, добавила: — Многознание умножает печали. Вообще, когда мы уйдем, забудьте обо всем — не было нас в вашей жизни, и точка!
— Как вы интересно сказали. Умножает печали… — с удовольствием повторила Анна. — Это надо обязательно запомнить.
На пороге неожиданно появился Овалов. Он выглядел бодрым и умиротворенным одновременно. Эта волшебная перемена поразила Анну. Глаза ее радостно заблестели.
— Тебе уже лучше? — спросила она.
— Значительно, — небрежно ответил Овалов и, глядя мимо нее, сказал: — Женя, нам нужно поговорить. Тет-а-тет.
— Я выйду, — покраснев, сказала хозяйка.
— Нет-нет, — вмешалась я. — Это мы выйдем. На кухню. Извините. Мы ненадолго.
Когда мы уединились, я довольно резко спросила:
— Что ты хочешь мне сказать?
— Я скучал по тебе, — проникновенно ответил Овалов, делая попытку меня обнять.
Отстранившись, я холодно поинтересовалась:
— Даже в постели с Анной?
Овалов остановился, словно наткнувшись на стеклянную стену.
— Вот как? — насмешливо протянул он и, шагнув назад, прислонился плечом к дверному косяку. — Она тебе уже исповедалась?
Я промолчала.
— Это случайность, — хмуро сказал он немного погодя. — Я был не в себе, ты же знаешь. А она… Ты не представляешь, что это за существо! Оказывается, тогда, в парке, она приняла меня за Антонио Бандераса! Честное слово! Или за Роберта Редфорда… У нее в голове ничего не держится. Прекрасное, но дремучее создание!
— Странно ты отзываешься о человеке, благодаря которому ты все еще жив, — заметила я.
— Я жив благодаря тебе, Женя! — с чувством поправил меня Овалов.
— Женю можешь теперь забыть, — отрезала я. — Отныне я для тебя — работник по найму, и только! Кстати, я принесла все твои деньги.
— Надеюсь, ты взяла себе, что полагается? — озабоченно спросил он.
— Гонорар я беру, успешно закончив работу, а пока я не уверена, что мне удастся уберечь тебя от пули.
— А я — уверен, — твердо сказал Овалов. — Ты сумеешь это сделать. И поэтому настаиваю — возьми деньги сейчас.
— Давай не будем об этом. Тем более оплата у меня посуточная, и я намерена потянуть время. Давай подумаем лучше, как тебе выбраться из этой передряги. За мной следят. Может быть, тебе переехать в другой город?
Он махнул рукой.
— Ты не понимаешь — в России я везде как на ладони. У меня единственный шанс — заграница. И желательно подальше. Скажем, меня бы устроил Парагвай.
— Почему же ты сразу не поехал туда?
— Я не успевал оформить документы. А теперь и подавно не успею.
Я внимательно посмотрела на его помрачневшее лицо. Все-таки он чертовски привлекательный мужчина. Будь боевики Иван Иваныча женщинами, за моего клиента можно было бы не беспокоиться — ни у одной не хватило бы духу пристрелить этого шалопая.
— Ладно. Не умирай раньше времени, — сказала я ободряюще. — Что-нибудь обязательно придумаем. За такие деньги я всегда что-то придумываю.
Он посмотрел на меня исподлобья, с затаенной обидой. Кажется, мои разговоры о деньгах коробили его.
— Только заруби себе на носу, — продолжала я как ни в чем не бывало. — Инструкции мои выполнять строжайшим образом. Никаких контактов с внешним миром — ни живых, ни телефонных. Ничего самому не предпринимать. И постоянно быть наготове — я могу прийти за тобой в любой момент.
Он слушал, безразлично уставившись в угол.
— Будь благоразумен, — уже мягче продолжала я. — За стенами этого дома тебя караулит смерть. А я даже не знаю, сколько у нее лиц и как эти лица выглядят. Мы должны быть предельно осторожными.
— Да понял я, — буркнул Овалов. — Или ты думаешь, что я собрался подыхать? Не хочу я подыхать! — заявил он и вдруг улыбнулся ослепительной, почти детской улыбкой. — Я еще не все успел повидать на этой земле!
— Неужели не все?! — с притворным ужасом удивилась я.
— Представь себе! — кивнул Овалов и с энтузиазмом продолжил: — И вообще, знаешь, как я хотел бы умереть? Как Гоген — на далеких островах. В окружении беззлобных людей, глядя, как огромное солнце проваливается в Великий океан, и вспоминая тех, кого я в этой жизни любил…
— И обманывал! — подсказала я.
Овалов посмотрел на меня печально и оскорбленно.
— Ну вот — опять ты за свое! — проронил он безнадежно и махнул рукой.
Я легонько дотронулась до его ладони.
— Не обижайся. Это шутка. Пойдем к хозяйке, а то неудобно.
Мы возвратились в комнату. Анна смотрела на нас в напряженном ожидании и рассеянно терла пальцами лоб.
— Может быть, все-таки угостить вас чем-нибудь? — осторожно спросила она, переводя взгляд с меня на Овалова.
— Пожалуй, — сказала я с признательностью. — И если вы не возражаете, Анна, я побуду у вас до темноты, ладно?
— Конечно! — воскликнула она обрадованно. — Мы зажжем свечи, откроем шампанское. Устроим маленький праздник!
Овалов смотрел на нее с легкой усмешкой. Мне не понравился его взгляд, и я сочувственно спросила:
— Анна, а ваш Чернов не имеет привычки следить за тем, как вы проводите время в его отсутствие? Он не мог приставить к вам шпионов?
— Нет, — спокойно ответила Анна. — Ему все равно. Просто я обязательно должна быть свободна в его день. Но вы не беспокойтесь, теперь он появится не скоро.
— Вы тоже не беспокойтесь, — заявила я обнадеживающе. — Думаю, мы у вас не задержимся. Дня через два-три мы испаримся навсегда.
Анна опустила голову.
— Для меня это будет очень грустный момент, — тихо проговорила она.
…Мертвенный свет ночных фонарей уже наполнил опустевшие улицы и резко очертил черные кроны деревьев на тротуарах, когда я покинула дом гостеприимной Анны. Стоянка возле Управления образования тоже была пуста — лишь мой одинокий «Фольксваген» мирно дремал в тени старого вяза. Кругом не было ни души — только на другой стороне проспекта, удаляясь, торопливо стучали девичьи каблучки.
Я отперла дверцу и села в кабину. Переодевание заняло у меня не более двух минут. Вернув себе прежний облик, я завела мотор и поехала домой. Там вряд ли меня ожидали какие-то сюрпризы — преследователи теперь твердо убеждены, что Овалова следует искать где-то в городе, и будут следить в основном за моими перемещениями. Да еще за выходами из города. Вполне возможно, что у них имеется договоренность с администрацией вокзалов и с работниками ГАИ. Просто так мимо них не проскользнуть — это ясно.
Но ничего ценного мне пока в голову не приходило. Я оставила поиски решения до утра и просто покаталась по ночному городу, чтобы расслабиться и успокоиться.
Измена Овалова почти не огорчила меня — я ее предчувствовала. И все яснее понимала, что наша встреча была ошибкой судьбы, редкостной аномалией, диковинной нежизнеспособной зверушкой. Овалова нельзя было полюбить по-настоящему — он был призраком экрана, порождением девичьих ночных фантазий. При тесном прикосновении он исчезал, улетучивался, как, впрочем, и положено призраку.
