— Как вы встретились с Дженни?
— Нас познакомил коллега, так… знакомый по научной работе. Я был тогда беден. Мне требовалась помощь человека, который помог бы финансами в экспериментах, а также с технической стороной дела. И кроме всего прочего, человека, которому я мог бы доверять. Доктор Дженни соответствовал всем этим требованиям. Он загорелся моей идеей. Остальное вы додумаете сами.
— Почему вдруг миссис Дорн решила прекратить субсидировать ваш проект?
На переносице Кнайселя появилась тонкая белая линия.
— Она устала. Две недели назад она вызвала нас с Дженни на беседу к себе домой. Шесть месяцев экспериментов — срок, который мы первоначально поставили, — обратились в два с лишним года. И мы все еще не завершили. Она сказала нам, что потеряла интерес к нашей работе. Она очень деликатно сообщила о своем решении, и нам нечего было возразить. Это и определило ее решение.
Мы были, конечно, обескуражены. Но какие-то деньги еще оставались. Мы решили прекратить эксперименты, только когда они совсем закончатся, а до того времени работать так, как если бы ничего не изменилось. Тем временем доктор Дженни решил каким-то образом пополнить фонды…
Внезапно в разговор вступил окружной прокурор:
— Когда она вам это сказала, она говорила, что ее адвокат вносит изменения в завещание?
— Да.
— Вам известно — было ли написано новое завещание и было ли оно подписано? — Инспектор Квин похлопал Кнайселя по колену.
Кнайсель пожал плечами:
— Я не знаю. Я только надеюсь, что нет. Ситуация значительно облегчится, если первое завещание все еще в силе.
— А разве вам неинтересно, подписано ли новое завещание? — тихо спросил Эллери. — Почему вы не спросите об этом прямо?
— Я не позволяю земным интересам пересекаться с моей работой. — Кнайсель спокойно поглаживал бородку. — Я не только металлург, но и философ в некотором смысле. Чему быть — того не миновать.
Эллери устало встал.
— Вы столь невероятно порядочны, доктор, что трудно в это поверить. — Он в задумчивости растрепал свою шевелюру и смотрел на Кнайселя сверху вниз.
— Благодарю, мистер Квин.
— И все же мне не верится, что вы настолько лишены эмоций, как это показываете. Например, — Эллери навис над Кнайселем, фамильярно опершись на спинку его стула, — я убежден, что, если к вашей груди подвесить кардиометр, доктор, он бы отметил учащенный пульс при таком заявлении: «Абигейл Дорн была убита до того, как успела подписать второе завещание…»
— Напротив, мистер Квин. — Кнайсель блеснул белыми зубами на смуглом лице. — Я вовсе не удивлен, поскольку и ваша методика, и ваша мотивировка столь очевидны… Я совершенно убежден, что инсинуации недостойны вашего интеллекта… Это все, сэр?
Эллери внезапно выпрямился.
— Вы в курсе того, что доктору Дженни причитается приличный кусок недвижимости по завещанию миссис Дорн?
— Разумеется, в курсе.
— В таком случае можете идти.
Кнайсель легко поднялся и поклонился Эллери с континентальной грацией. Отдельно и столь же грациозно он отвесил поклоны окружному прокурору, инспектору, Кронину и Вели, а затем с невозмутимым видом вышел из комнаты.
— А теперь, — вздохнул Эллери, обессиленно опускаясь в кресло, — я вынужден признать, что встретил достойного противника…
— Ерунда! — Инспектор взял понюшку табаку. — Просто классический «ботаник».
— Он — та еще загадка, — произнес Сэмпсон.
Харпер, газетчик, за все это время не произнес ни слова, сидя в своем кресле и надвинув на глаза шляпу. Но ни разу за все время опроса ученого он не перевел взгляда с его лица на другой объект.
— Ну что, старик, — сказал вдруг Харпер, — тебя можно поздравить: ты получил горячую информацию. Не возражаешь против газетной метафоры? «Горячая информация от айсберга».
— Склонен согласиться с тобой, Пит. — Эллери вытянул ноги, улыбнулся. — Ты, наверное, знаешь научный факт: восемь девятых айсберга скрыто под водой…
ДЕЛА СЛЕДСТВЕННЫЕ
Накачанная рука сержанта Вели покоилась на ручке двери, в то время как он препирался с неизвестным в коридоре.
Эллери Квин впал в некий ступор, поглощенный своими нелегкими мыслями. Инспектор Квин, обхватив себя руками, также размышлял о чем-то; окружной прокурор и Тимоти Кронин были поглощены дискуссией о сложности расследуемого случая.
Только Пит Харпер, положив голову на грудь, обняв ногами ножки стула, казалось, находился в совершенном покое и согласии с окружающим миром.
То была сцена-натюрморт, полная тишины, в которую весьма скоро ворвутся полицейские фотографы и судебные эксперты.
Комната наполнилась официальными лицами.
Сэмпсон и Кронин взяли со стула свои пиджаки и шляпы и встали поодаль.
Главный полицейский фотограф что-то пробормотал про «другую работу» и без получения разрешения начал фотографировать.
Они наводнили и амфитеатр, и предоперационную, и кабинет анестезии. Они ходили вдоль операционного стола; двое на лифте спускались в подвал — фотографировали труп. Бело-голубые вспышки магния и приглушенные хлопки высвечивали общий бедлам. Едкий запах магниевого порошка смешивался с острым медицинским запахом холлов и комнат, создавая тошнотворную атмосферу.
Эллери, погруженный в свои мысли, словно Прометей, возвышался на стуле среди этой неразберихи и вряд ли замечал то, что творится вокруг…
Инспектор что-то сказал полицейскому, отослав его с поручением. Почти незамедлительно тот вернулся с моложавым русоволосым человеком:
— Вот он, шеф.
— Вы — Джеймс Парадайз, управляющий госпиталем?
Человек в белой униформе кивнул. Глаза его были влажными, что придавало ему полусонный или едва ли не плачущий вид. Копчик носа был ненатурально мясистым, большие уши пылали огнем. При этом лицо управляющего не было лишено привлекательности. Он казался слишком простым, чтобы быть неискренним, и слишком испуганным, чтобы говорить неправду.
— Моя жена… — запинаясь, начал он. Он был смертельно бледен, исключая пылающие уши.
— Ну так что? — пробормотал инспектор.
— Моя жена Шарлотта… — управляющий нервно ухмыльнулся, — у нее всегда видения… Этим утром она сказала, что у нее было не только видение, но она и голос слышала. Голос сказал: «У нас будут неприятности этим утром!» Забавно, правда? Мы…
— Конечно, конечно, очень забавно. — Инспектор был раздражен. — Послушайте, Парадайз, вы нам много помогали этим утром, и вы вовсе не так тупы, как хотите казаться. Мы заняты, и мне нужны быстрые ответы на мои вопросы. Итак, ваш личный кабинет находится прямо напротив восточного коридора, верно?
— Да, сэр.
— Вы были там все утро?
— Да, сэр. Утро — самое напряженное для меня время. Я сидел за столом, пока не прибежал доктор Минхен…
— Знаю, знаю. Как я понимаю, ваше кресло и стол находятся как раз напротив двери. Ваша дверь была открыта все утро?
— Ну… наполовину.
— Вы могли… вы видели телефонную будку через свою полуоткрытую дверь?
— Нет, сэр.
— Плохо, — пробормотал инспектор. Он кусал ус. — В таком случае… в поле вашего зрения с 10.30 до 10.45 проходил какой-нибудь доктор?
Парадайз задумчиво почесал кончик мясистого носа.
— Я… я не знаю. Я был занят… — Глаза его наполнились слезами. Инспектор почувствовал замешательство. — Ведь доктора снуют то и дело по коридору…
— Ну хорошо. Не плачьте, бога ради, вы же мужчина! — Старик отвернулся. — Томас! У всех дверей выставлена охрана? Пока все в порядке? Были ли попытки вырваться из здания?
— Ничего похожего, инспектор. Парни начеку, — прогремел Вели, грозно взглянув на управляющего.
Инспектор Квин величественно кивнул Парадайзу:
— Я бы хотел, чтобы вы глядели в оба. Работайте в связке с моими людьми. Госпиталь будет под охраной, пока мы не найдем убийцу миссис Дорн. Надеюсь на полное взаимное сотрудничество — тогда я обязуюсь создать вам нормальные условия для работы. Понятно?
— Д-да, но… — Уши Парадайза запылали еще сильнее. — Я… я… никогда еще не имел дела с убийством. Сэр… в нашем госпитале… Я надеюсь, вы… ваши люди не разрушат его…
— Не опасайтесь, ничего такого не планируется. И хватит! — Инспектор не без облегчения хлопнул Парадайза по плечу и проводил к дверям. — Прощайте!
Управляющий исчез из вида.
— Я буду через секунду, Генри, — пообещал инспектор.
Сэмпсон одобрительно кивнул.
— А теперь, Томас, — продолжал старик, обращаясь к сержанту Вели, — мне нужно, чтобы охрана была поставлена везде: в амфитеатре, в предоперационной и в кабинете анестезии. Никого не впускать, абсолютно никого.
