— Мы встречаемся с ним в шестнадцать тридцать у памятника Ленину на платформе Белорусского вокзала.
— На виду у всех?.. Впрочем, пусть так. Кому надо, тот все равно увидит.
— Кому надо? — насторожился Мурзин.
— Не берите в голову…
Все время, пока колесили по Фрязину, чтобы выехать на загородное шоссе, Мурзин думал об этой оговорке Кондратьева. Значит, кто-то чужой будет следить за отъездом Новикова?..
И вдруг!
Это было похоже на молнию. Где-то Мурзин читал о фантастических возможностях мгновенного познания. Когда разрозненные факты внезапно свиваются в нечто единое, образуя взаимосвязанную цепь. И наступает прозрение. Убийство Миронова, непонятное бегство Маковецкого, а затем все, что было с ним, Мурзиным: странные карманники на Тверском бульваре, стычка в лесу, совсем уж ни на что не похожая попытка покушения, слежка в поезде и на Павелецком вокзале, намерение следователя упрятать его в СИЗО, «удачно» подвернувшийся «Москвич», — все это в один миг связалось с тем, о чем говорил тогда Миронов, с необходимостью найти германский архив. Но если все так, если Миронова из-за этого и убили, то почему жив он, Мурзин? Выбросить спящего можно было где угодно, положить хоть на ту же дорогу, под колеса грузовиков…
Черт-те что лезло в голову. Ведь если поверить, то должен быть кто-то слишком всезнающий и всевидящий, занимающийся этим? И, стало быть, поездка Сереги Новикова в Германию не так уж безопасна?
Он покосился на Кондратьева и увидел, что тот тоже с интересом наблюдает за ним.
— Что-то беспокоит?
— Я вот думаю, стоит ли встречаться с Новиковым на вокзале?
Кондратьев сбросил скорость, скатил машину на обочину, остановил.
— Подышим?
— Давайте.
Они вылезли из машины, перепрыгнули кювет, по мокрой траве отошли несколько шагов.
Запахи влажного леса, ароматы умытой хвои были ощутимо густы. Чистый сосновый лес подступал к самой дороге. Высокий умиротворяющий шорох наполнял пространство. Время от времени по дороге с обвальным шумом проносились машины, и опять обволакивал монотонный шелест сосен, в который хотелось вслушиваться.
— Я ведь должен буду что-то передать Новикову?
— Небольшой пакет.
— Больше ничего?
Кондратьев засмеялся.
— Интересуетесь, что в пакете? Обычный подарок. Шарфик, всякая бытовая мелочишка.
— Будет письмо?
— Обычные приветы. Ни шифров, ни симпатических чернил. Любому можно читать. А вот адрес надо будет запомнить… Для вашего друга риск, я думаю, минимален. Приехать, передать, взять ответный подарок, привезти в Москву. Ответное, правда, может быть посолидней, чемодан или что-то такое.
— Давайте вернемся. Я договорюсь с Новиковым, чтобы притормозил где-нибудь по дороге? Там и передам.
— Ну, что ж, — сразу согласился Кондратьев. — Тогда уж вам и провожать не надо. На Белорусском я посмотрю, что и как.
— Но ведь вы Новикова не знаете.
— Знаю, — с обезоруживающей уверенностью сказал Кондратьев.
— Откуда? — машинально спросил Мурзин, и смутился наивности вопроса.
Кондратьев сделал вид, что не заметил его смущения, спросил:
— Что вы потом намерены делать?
Мурзин понял, о чем речь. Но он сам не знал, куда теперь ехать и как себя вести, и потому неопределенно пожал плечами.
— В райцентр пока не ездите. Отправляйтесь домой и ведите себя так, будто ничего не случилось.
— А сигареты под подушкой?
— Они подумают, что «пачка» не сработала, и попытаются ее выкрасть. А мы попытаемся за ними понаблюдать.
— Мы — это кто?
— Я, вы и другие.
— Может, пожить пока не дома? Вдруг они еще какие-нибудь «сигареты» подложат?
— Не думаю. У них была такая возможность, когда взяли вас в «Москвиче». Но вы живы, и это значит, что вы нужны им живой.
— Зачем?
— Вот это нам и предстоит выяснить. Поехали.
Они вышли из леса, сели в машину и, круто развернувшись, помчались обратно, во Фрязино.
Печально, когда приезжающего не встречают. Но не менее грустно, когда тебя, отъезжающего, никто не провожает. Сергей всматривался в лица на перроне, надеясь увидеть хоть кого-нибудь знакомого. Но все были чужие. Прохаживались важные дамы и господа, то ли дипломаты, то ли раздобревшие на узаконенном воровстве "новые русские", которые чаще всего вовсе и не русские. Сгружали с тележек бесчисленные узлы и коробки картинные типажи международных барахольщиков негроидно-монголоидно-кавказского вида. Вагоны, похоже, набивались добром по самые крыши. Оказывается, было что вывозить из разграбленной России. Несмотря на истошный визг демократов, что-де пусто на российских просторах без западно-товарной мишуры.
Жена провожать не поехала, заявив, что он не маленький, а ей надо на работу. И Ленку не пустила: "В электричках полно хулиганья". Мурзин тоже сказал, что не приедет на вокзал, поскольку, де-так надо. Все было понятно и объяснимо. Однако же тошно было Сергею, тошно и одиноко. Согревал лишь маленький лучик — мысль о том, что уже послезавтра он увидит Эмку. Что-то странное творилось с ним, когда он вспоминал о ней. Девчонка каким-то образом умудрилась завладеть если не сердцем — больно громко звучало бы! а думами — точно.
Его место в вагоне оказалось в узком, как шкаф, купе на двоих, полки одна над другой. Был в купе игрушечный столик и даже умывальник, столь же крохотный. Посидев в одиночестве, Сергей выглянул в коридор. Пассажиры топтались возле своих купе, устраивались. А к нему никто не входил. Поколебавшись, он достал бутылку коньяка, из тех, что вез с собой. Требовалось все же отметить такое важное событие — благополучный отъезд. Разложил на столике закусь, налил пластмассовый стаканчик.
— Ну, Господи благослови! — сказал со вздохом. — Почнем. За то, что было, что будет, ну и, как положено, третью — на чем сердце успокоится.
Выпил и задумался. Что было? Много чего было, и давно, и недавно. Вспомнилась Эмка. Как она в тот раз, сидя перед ним, основательно набравшимся по случаю радостной встречи, составляла его словесный портрет: "Нос так себе, немножко картошкой, уши обыкновенные, глаза карие, насмешливые, но очень добрые, красивые, а губы… губы потрогать хочется". «Потрогай», — сказал он тогда и потянулся через стол. И поцеловал мягкие подушечки пальцев, пахнувших конфетами, и цапнул зубами, и тут же отпустил, испугался…
— Ладно, — одернул он себя. — Выпьем вторую. За то, что будет.
Опять налил стаканчик, проглотил содержимое, сжевал домашний пирожок. И снова подумал, что жена не так уж и не права была, намекая на Эмку. Эта тихая девчонка с большими задумчивыми глазами и в самом деле, как наваждение, привязалась к нему. Что же будет, когда увидит ее? Обнимет, ну, поцелует, не без этого. И на том что — сердце успокоится? Вряд ли…
Дверь внезапно резко отъехала в сторону, и на пороге возникло нечто ослепительное. Золотые волосы по плечам, какие показывают по телику, когда рекламируют шампуни, ноги, открытые по самое некуда, как на рекламе колготок. А посередине нечто туго обтянутое, готовое порвать блузку.
И голос у неожиданного видения оказался выдающимся.
— Проводник, так вот же свободное место.
— Но здесь же мужчина, — послышалось из коридора.
— Ну и что?
— Вам будет неудобно. И пассажиру тоже…В одном купе…
— Да? — Она бесцеремонно оглядела Сергея. — Вам что, обязательно нужен мужчина?
Вопрос был явно двусмысленный, и Сергей смутился.
— Разве я возражаю? Наоборот…
Из-за плеча нахальной пассажирки высунулась форменная фуражка проводника и показались глаза, недоуменные и восторженные.
— Слышите? Пассажир предпочитает наоборот. — И резко повернулась к проводнику. — Этот поезд куда идет? В Европу? А вы консервативны, как азиат.
— Да я что? Мне бы только не жаловались.
— Пассажир не будет жаловаться.
Она решительно втащила в купе чемодан и три разномастные коробки.
— Ложитесь внизу, — галантно предложил Сергей.
— А вам обязательно, чтобы женщина была внизу?
И опять откровенная двусмысленность вопроса заставила смутиться.
— О, да вы пируете! — воскликнула дама, будто только сейчас увидела бутылку на столе. — Охотно присоединяюсь.
Дверь отодвинулась, в щель просунулась восторженная физиономия проводника.
— Помощь требуется?
Дама расхохоталась.
— Нет, нам помощь не требуется.
Она с треском оторвала скотч от коробки, выкинула на сиденье несколько книжек в одинаковых черных переплетах, вытянула за горлышко длинную бутылку, принялась выкладывать на стол магазинные упаковки закусок.
— Закусывайте, не церемоньтесь. Мне нравятся бесцеремонные мужчины.
Сергей взял одну из книжек, погладил атласно нежную кожу обложки. Это была и не книжка вовсе, а большой блокнот-справочник с названием, оттиснутым золотом, «Adjutant». На рекламные надписи, на множество справочных наименований и цифр он не обратил внимания, а вот обложку, твердую и в то же время мягкую, как девичья кожа, хотелось гладить и гладить.
