– При чем тут Чехов? – холодно произнесла я. – Ты еще Льва Толстого вспомни. Там был, кстати, один такой… толстый.
– Вы не так поняли, – мягко улыбаясь, проговорил Павел Николаевич. – Дело в том, что моя фамилия действительно Чехов.
– Так ты ж давно умер от алкоголизма, – сказал Курилов. – Это какими судьбами?
– Ты, Курилов, в своем репертуаре, – строго сказал Чехов. – Какой в школе был, такой и сейчас.
– Так вы что… одноклассники? – спросила я.
– Да, он не про ту школу, – сказал Константин, пожимая Павлу Николаевичу руку. – Он имеет в виду высшую школу ГРУ. Так что там случилось с Женькой… с Евгенией Максимовной, Паша?
Тот потер пальцами аккуратно выбритый подбородок и ответил:
– Ничего хорошего. Но, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается…
– Кто хорошо кончает, тот кончает минимум пять раз, – пробормотал Курилов и только смущенно улыбнулся под моим строгим взглядом.
* * *
– Ты, Паша, тоже мало изменился. Все так же строишь из себя рыцаря без страха и упрека. Хотя, может, оно и верно: положение обязывает.
– Какое еще положение? – уточнила я.
– А он что, не сказал тебе, кто он такой?
– Да нет… только ты мне говорил, что он учился вместе с тобой в спецзаведении при управлении внешней разведки. А кто он такой?
– Не знаю, кто он сейчас, но года два назад он был сотрудником питерского ФСБ. Да и сейчас, вероятно, живет в Питере, хотя я не знаю, по-прежнему ли он работает в органах госбезопасности, – серьезно проговорил Курилов.
Мы сидели в отдельной кабинке ресторана «Вега». Втроем. Чехов только что куда-то вышел, а мы с Костей воспользовались свободной минутой, чтобы поговорить о Павле Николаевиче.
Откровенно говоря, это я пригласила его отобедать с нами. Тем более, что Константин был явно не против. Благо по его глазам было видно, что относится он к своему старому товарищу по высшей школе ГРУ неплохо и определенно рад его видеть.
– Теперь что касается Клинского и Ольховика, – проговорила я. – Совершенно очевидно, что у них общие дела. Почти так же очевидно, что они, эти дела, имеют прямое отношение к чертовщине, творящейся в Заречном. То есть я предполагаю, что…
– Что Клинский и Ольховик промышляют наркоторговлей.
Я осеклась и посмотрела на Константина, произнесшего эту короткую, четкую фразу. Его лицо было сумрачно и неподвижно, глаза, обычно веселые и светлые, теперь смотрели холодно и серьезно.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду то, что вся эта чертовщина, творящаяся в Заречном, может быть объяснена только одним способом – а именно…
– А именно попаданием в окружающую среду огромного количества какого-то сильнодействующего синтетического наркотика, так? – тихо произнесла я.
Он кивнул.
– У меня такое же мнение. Но каким образом все это…
– Кладбище, – тихо сказал он.
– Кладбище?
– Вот именно. Все идет от него. Вся эта жуть с массовыми самоубийствами началась после того, как половодье размыло кладбище.
– То есть…
– То есть я хочу сказать, что партия наркотика зачем-то была спрятана на кладбище. Возможно, даже в гроб и похоронена под видом покойника. А половодье размыло могилу, добралось до наркотика – черт бы побрал того, кто его так негерметично спрятал! – и началось вот это все.
– Что же это за наркотик?
– А об этом надо спросить у профессора Клинского.
Я задумалась.
– Может, нам стоит привлечь к этому делу Чехова? – наконец произнес Курилов. – Все-таки у человека такой опыт и такие связи. Не сомневаюсь, что его люди и люди из местного управления ФСБ – с его подачи, ведь приехал-то он именно к ним! – перевернут вверх дном весь город и достанут-таки этого Клинского и его лабораторию.
– Ты думаешь?
– Почему бы и нет? По крайней мере, хуже не будет. Тем более, что я его довольно хорошо знаю, так что не получится, что мы доверяемся первому встречному.
В этот момент подошел Павел Николаевич.
– Если не ошибаюсь, – мягко улыбнувшись, проговорил он, – если не ошибаюсь, тут было упомянуто мое имя?
– Не ошибаешься, – сказал Курилов и посмотрел на меня. Я кивнула. – Вот что мы хотели тебе сказать, Паша. Люди, которые только что едва не разделали под орех Евгению Максимовну, принадлежат к своре некоего Ольховика. Я с ним сильно повздорил в прошлом году.
– Ольховика? – подняв брови, переспросил тот. – Да, мне известна эта фамилия.
– Откуда?
– Ну, я же не первый раз в этом городе. Проводим совместные операции с региональными управлениями ФСБ. А Ольховик тут не самый малоизвестный человек.
– Это точно, – сказала я.
– И что же Ольховик?
– Дело в том, что этот замечательный человек решил расширить сферу своей деятельности. У нас есть некоторые основания думать, что Ольховик вышел на какого-то то ли питерского, то ли московского авторитета с внушительным погонялом Ариец.
– Как? – переспросил Павел Николаевич. – Арийца? Забавное прозвище. И чем я мог бы быть вам полезен?..
Глава 11 Котельная поселка Заречный
Я вернулась домой около пяти вечера. Уже темнело. Вернулась я на отремонтированной машине – Павел Николаевич сдержал свое слово. Более того, мне не только отремонтировали ее, но и перекрасили в темно-вишневый цвет, потому что прежнее покрытие безнадежно испортилось.
Павел Николаевич оказался безукоризнен во всем: каким-то невероятным образом он угадал, в какой именно цвет я давно собиралась перекрасить свой «Фольксваген».
Я пыталась отдать ему деньги, но он заявил, что если я сделаю это, то он наймет людей, которые разобьют мою машину, а потом подарит новую.
По-моему, примерно в таком же духе в свое время высказывался граф Монте-Кристо.
– Что, в ФСБ повысили зарплату? – улыбнулась я.
– Ведь все время жалуетесь, что денег мало платят, – ввернул Курилов, который одновременно разговаривал с каким-то сомнительным автодилером о покупке «Мерседеса» – того самого, по взаимозачету за десять процентов стоимости.
Чехов только загадочно улыбнулся…
…Первое, что я увидела, войдя в квартиру, был Докукин – трезвый и мрачный. Он сидел на самом краю дивана на смятом пледе, сжимая голову обеими руками, и тихонько раскачивался взад-вперед. Вокруг него бегали тетя Мила и только что вернувшаяся с работы Олимпиада Кирилловна.
– Во всем виноват Чубайс! – агрессивно восклицала последняя, потрясая пакетом с молоком, который она принесла своему племяннику для опохмелки. – До чего народ довели… паразиты!
Я покачала головой и вознамерилась уж было проскользнуть в свою комнату, как тетя Мила позвала меня:
– Женя… тут Коле нужно чего-нибудь от головы… а ни у меня, ни у Олимпиады Кирилловны что-то не оказалось. Тут такое…
– Да ну? – отозвалась я. – Че, совсем ничего, что ли? Даже какого нибудь пенталгина?
Тетя только развела руками:
– Да не в этом дело. Только что передали в сводке новостей, что сегодня было совершено нападение на институт, где работает Коля. Убиты двое охранников и лаборантка.
– Вот это номер! – вырвалось у меня. – А зачем… причины нападения?
– Сказали, что еще не выяснено. Коля как услышал, ему аж дурно стало. То есть… еще хуже, чем было, хотя я думала, что дальше некуда.
– В смысле, мне нужно сходить в аптеку? – проговорила я, ощупывая все еще ноющую шею в том месте, где к ней приложился толстый ублюдок из команды Ольхи.
– Да, если ты не очень…
– Ну хорошо, – проговорила я и стала надевать обувь, размышляя об очередном преступлении, наверняка совершенном бандитами Ольховика…
* * *
Аптека находилась в нескольких кварталах от дома, и потому путь туда и обратно плюс две минуты в магазине занял примерно минут пятнадцать. Машину я брать не стала – в этом случае нужно было бы делать большой крюк.
Но, как оказалось, мой успешный визит в аптеку еще не означал, что Докукин получит вожделенное лекарство, призванное спасти его от дикой головной боли.
…Первая, кого я встретила на подходах к подъезду, оказалась Олимпиада Кирилловна. Она стояла на ступеньке и воинственно потрясала руками, а из уст ее лились выражения, чья шикарность раздвинула передо мной границы великого и могучего русского нелитературного языка.
Такой экспрессии я не ожидала даже от моей экспансивной и воинственной соседки, помешанной на внутриподъездных разборках и политике.
– Что случилось, Олимпиада Кирилловна? – не без тревоги спросила я.
– Да эти замудонцы, Чубайс их задери, счерномырдили Кольку, луди их в конский корень!
– Какие замудонцы?
– Да такие… на белой этой… иномарке!
– Чер-рт!! – вырвалось у меня. – Давно?
– Да только что за во-он угол завернули, лысые педрилы! Только ты ушла, в дверь звонок! Я-то думала, это ты зачем-то там вернулась, а это гориллы энти блядские, шлеп их мать перетудыт! Кольку хвать – и след простыл! И еще про тебя спрашивали… волки позорные! Я сказала, что тебя нет и не будет.
