– Очень хорошо помню.
– Какое у него было место?
– У него было два места, пятое и шестое.
– Вы хотите сказать, он ехал в купе один?
– Один. Поэтому я его и запомнил.
– Этот пассажир объяснил, почему он один занимает целое купе?
– Объяснил. Сказал: он человек больной и пожилой. Поэтому специально взял два билета, чтобы его никто не беспокоил.
– Его действительно никто не беспокоил? Не подсаживался? Или, может быть, вызывал в коридор? Вспомните?
– Ничего такого не было. Пассажир почти все время сидел в купе. Вечером десятого я подал ему чай. Одиннадцатого днем Челия, мой напарник, по просьбе пассажира сходил в ресторан за едой. Вечером одиннадцатого и утром двенадцатого я снова подал ему в купе чай. Все. Больше мы его не беспокоили.
– Когда поезд пришел в Москву, этого пассажира кто-нибудь встречал?
– Никто. Я никого не видел. Он вышел, и все.
– С чемоданом? Тем же самым?
– Да, с чемоданом. Тем же самым.
– В пути этот пассажир разговаривал с вами или с напарником?
– Нет. Попросил принести ему еды, и все.
– Пожалуйста, опишите внешность этого пассажира. Волосы, глаза, нос, рот, подбородок. Общее сложение, рост, комплекцию.
– Волосы седые, редкие. Зачесаны набок, чтобы прикрыть лысину. Глаза не помню. Нос какой-то бугристый. Рот и подбородок – обычные. Сам не маленький. Солидный такой человек, внушительный.
– Особых примет не заметили? Родинок, родимых пятен? Шрамов, рубцов?
– Особых примет? – Шарабидзе задумался. – Не заметил.
Задав еще несколько вопросов, Рахманов понял: больше ничего ценного проводник ему не расскажет. Протянул ему протокол на подпись.
Когда секретарша сообщила о появлении Люки, он сразу же был приглашен в кабинет.
Внешне Ларион Рогава был типичным хозяином жизни: высокий, голубоглазый, с ежиком русых волос, одетый в обтягивающий мускулистый торс тонкий серый свитер и модные брюки. Еще молодой, он тем не менее уже успел обзавестись двумя резкими морщинами у углов рта, придававшими ему особую мужественность.
Войдя, Люка прежде всего настороженно посмотрел на Рахманова, явно пытаясь понять, кто это. Спросил, крутанув брелок с ключами:
– Заурбек Владимирович, я что, помешал? Вы заняты?
– Нет, нет. Давай, Ларион, проходи. Вообще, будь как дома. Вот стул, садись. Чаю хочешь? – Нажал кнопку селектора: – Калбатоно Этери, дайте нам чайничек. И три стаканчика. Разливать не нужно, мы сами.
– Насчет чая спасибо, Заурбек Владимирович, не хочу. – Люка сел на стул. – Вы сказали, есть короткий разговор. С вами? Или с товарищем?
– Со мной и с товарищем. Познакомься: Андрей Викторович Рахманов. Следователь по особо важным делам. Из Москвы.
– Чем это я мог заинтересовать следователя по особо важным делам? Да еще из Москвы?
– Ничем. Ничем абсолютно. Просто нам нужно выяснить пустяковую деталь.
– Пустяковую деталь… Что ж, слушаю про пустяковую деталь.
– Причем обещаю: о том, что ты нам скажешь, никто не узнает.
– Что же вам нужно выяснить? От меня, бедного?
– Пустяки. Масть[22].
– Масть?
– Да. Масть человека, который летом наводил у тебя справки. Об Азизове.
Люка изобразил раздумье своеобразным жестом: оттопырив щеку языком. Покачал головой:
– Не пойму, Заурбек Владимирович, о чем вы? Какой человек? Простите, но никто никаких справок у меня не наводил. Тем более об Азизове.
– Вот что, Люка… – Габелая подождал, пока поставившая на стол поднос с чаем секретарша уйдет. Наполнил стаканы, отпил из своего, снова поставил его на поднос. – Как ты думаешь, откуда мы знаем про этого человека? И про то, что он наводил у тебя справки об Азизове?
– Заурбек Владимирович, я вообще не знаю, о чем вы говорите.
– Решил отпираться. Боишься?
Взяв все же стакан, Люка посмотрел чай на свет:
– Да нет, Заурбек Владимирович, здесь другое слово.
– Какое?
– Ну а честно, вы сами бы не боялись?
– Я? А чего?
– Как чего? Ведь за это знаете, что бывает? – Пригубив, Люка поставил стакан.
– За что «за это»?
– Ясно, за что. За заклад[23].
– За заклад. Вот только за заклад кого?
– Как кого? Понятно, кого. Мы же не дети.
– Верно, не дети. Но ведь ты сам не знаешь, кто к тебе приходил, чтобы узнать об Азизове?
Люка задержал взгляд на стакане. Хмыкнул:
– Знаю, не знаю, мое дело.
– Может, это просто был черт[24], который взял тебя на гецилло[25]?
– Ничего себе черт.
– Значит, не черт? Ну тогда ты его уже заложил. Раз все рассказал Азизову.
Скривившись, Люка сделал вид, что изучает что-то в окне. Сказал, не поворачиваясь:
– Кто докажет?
– Доказывать не нужно. У нас есть протокол показаний Азизова. Хочешь почитать? – Поскольку Люка не ответил, Габелая добавил: – Точнее, ты рассказал об этом не Азизову, а Деренику Аракеляну. Чтобы тот передал Азизову. Ты ведь не хотел ссориться с Робертом Арутюновичем. Правильно?
– Ладно. – Покрутив брелок, Люка спрятал его в карман. – Ладно, Заурбек Владимирович, ваша взяла. Спрашивайте.
– Спросим. Только зря ты насчет «наша взяла». Что он к тебе-то пошел? Он же гопник[26]. Разгонщик стопроцентный[27]. Должен же он в мастях разбираться? А, Люка? Тем более, просить близец[28] на Азизова? То есть на своего же. И у кого. У тебя!
– Заурбек Владимирович, я же сказал, спрашивайте.
– Сейчас. Только вопросы будет задавать Андрей Викторович. Не возражаешь?
– Мне без разницы.
– Вы помните точную дату? – спросил Рахманов. – Когда это было?
– Точную дату… – Люка какое-то время смотрел в потолок. – Не помню. Где-то в середине мая. После праздников.
– Как этот человек вышел на вас?
– Очень просто. Утром я выхожу из дому… Да, утром…
– Не помните точно, во сколько?
– Точно не помню. Часов в одиннадцать. А он сидит около дома, на скамейке. Я на него сначала никакого внимания не обратил, мало ли кто может сидеть. Сел в тачку. Смотрю, он подходит.
– Вы сказали: мало ли кто может сидеть. То есть вы этого человека не узнали?
– Да я вообще его не знал. В первый раз увидел.
– Опишите, как он выглядел?
– Сейчас… Такой немолодой. Лысый. В смысле, волос почти нет. Беки[29] светлые. Нос ни большой, ни маленький. Кругляшком. Губы тонкие. Вроде все.
– Во что он был одет?
– Одет… Сейчас… На нем была куртка. Темненькая, «прощай молодость». С алюминиевыми пуговицами. И брюки – серые, по-моему. Рубашка то ли в полоску, то ли в клеточку. На ноги не смотрел. Но, наверное, в том же примерно роде. Все брон-ю[30]. В смысле не новое.
– Вы заметили какие-нибудь особые приметы? Родинки? Шрамы? Татуировки?
– Наколок у него нет. Родинок тоже. Шрамы… – Рогава прищурил один глаз. – В смысле шрамов, вот здесь… – Провел ладонью по правой стороне шеи. – То ли пописали[31]Пописать (вор. жарг.) – нанести ранение бритвой. его когда, то ли что. След остался. Слабый, но остался. Я как раз под ним сидел. В тачке. Ну и заметил.
– Значит, этот человек подошел, когда вы сели в машину?
– Да. Подгреб, остановился. Ну и так, с подначкой: «Люка, привет. Как жизнь?» Я сначала не врубился. Смотрю на него – что за лох. Нормально, говорю, жизнь, только вот чем обязан? Что надо от меня? Ну, а он: «Привет тебе от Додона». Я чуть не упал.
– Додон, это кто? – спросил Рахманов.
– Додон? Мой ближайший кореш. Самый ближайший.
– Додон это Гела Алексидзе, – пояснил Габелая. – В настоящее время находится в Кулунде. В ИТК строгого режима. По сто пятьдесят третьей.
– Значит, этот человек сказал, что знает вашего друга… – напомнил Рахманов. – Дальше?
– Ну я спросил его кое-что про Додона.
– Что именно?
– Да ничего особенного. Кто он есть. Какая у Додона масть. Как выглядит. Где сейчас.
– Не спрашивали, где они познакомились?
– Спрашивал. «Мы с детства знакомы». Вы же знаете: деловые об этом никогда не говорят.
– Понятно. А на остальные вопросы ответил?
– Ответил. Так, будто они братья. И смотрит на меня с улыбочкой. Я, говорит, могу еще пару приветов передать. Только, может, разрешишь сесть рядом? Я прикинул: по виду и разговору вроде деловой. Пожалуйста, говорю, садитесь. Он сел, и я сразу просек, что куда. Понял, кто это. И как вести с ним толковищу[32].
– Что же вы поняли?
– Понял, что это зычара[33]. Наикрутейший. Блатняк[34], каких в зоне раз-два, и обчелся. Знает все. Все, от и до. У меня сразу язык обсох и очко заработало[35].
– Почему? – спросил Габелая.
– А кто его знает, что он сделает. Вынет сейчас волыну[36], и где мои семнадцать лет…
– Он как-нибудь назвал себя? – спросил Рахманов.
– Назвал. Говорит: знать тебе меня не нужно, главное, я тебя знаю. Для разговора называй Вадим Павлович. И довези до аэропорта, если не трудно. Я, конечно, повез. В пути он спрашивает: знаю ли я Азизова? Мне деться некуда, ведь не скажу же: не знаю. Говорю: знаю. Тут он начал: что, куда, почему. Что за человек, есть ли бабки, не связан ли с конторой[37]. Конечно, я особо не раскалывался. Но в общем объяснил. Да и тут объяснять нечего. Азизова все знают. Крутизна[38].
