— Если ты такой прозорливый, Слава, — Павлов скептически вздохнул, — скажи, где Киреева искать?
— А зачем его искать? Он вот-вот с повинной явится Охота за тещиной телеграммой — это так, на всякий случай.
— За что я тебя всегда любил, друг Быков, так это за романтику...
— В тайгу Киреев не побежит. И по вокзалам ночевать не будет. Интеллигент как-никак!
Из-за угла появилась машина с автогенной установкой.
Входили в квартиру, лавируя в маленьком коридоре тамбуре между наставленных друг на друга коробок и мешков. В кухне — допотопный столик со следами мышиного помета: первый этаж есть первый этаж. В комнате стояла старая продавленная тахта, несколько разнокалиберных стульев, колченогий стол и детская кроватка со снятыми колесиками. Во вторую комнату квартиры-распашонки зайти оказалось непросто — сразу за дверью громоздились коробки и старые чемоданы. Оперативники кинулись раскрывать их.
— Ну вот, а ты говорил, — пробормотал Павлов, с интересом заглядывая через плечо участкового.
— В коробке, которую тот разбирал, лежал старый гусь-хрустальский набор рюмок и фужеров. В других коробках были сложены крепдешиновые и кримпленовые отрезы, палехские шкатулки, старые нейлоновые мужские сорочки в нетронутой упаковке, нераскрытая упаковка французских духов — тонкий бельгийский целлофан обтягивал двадцать нарядных коробочек «Кристиана Диора», пакетики с гэдээровскими дамскими колготками...
— А ведь все любовницам, большой, видно, маэстро, — посмеивался милиционер-водитель.
Быков крякнул:
— Еще одна форма помещения денег, только и всего. Нечего тут разглядывать, начинаем осмотр.
Аритмично застучали молоточки, кулаки и ладони — по стенам, по полу, по потолку.
— Тут какая-то коробка старая, — услышал полковник голос из ванной. — Ой! Вот это да!
Все кинулись на возглас.
Молодой лейтенант стоял на коленях на кафельном полу перед блекло-синей, с маркой «Цебо», коробкой из- под дамских сапог. В ней лежали деньги. Аккуратные пачки купюр.
Вячеслав Иванович бросил небрежно:
— Для Киреева это не деньги. Тут тысяч пять.
— Александр Павлович, — к Павлову подошел участковый, — посмотрите, что я обнаружил. Документы вроде. Может, для следствия как раз то, что надо?
В фанерном чемодане без ручки навалом лежали листы и листки, покрытые старинным, давно утраченным в обиходе бисерным почерком, выцветшими фиолетовыми чернилами. Чертеж от руки, колонка расчетов, беглые записи, слова с сокращениями, с ятем, дата — 6.XII.1915.
Павлов медленно покачал головой:
— По-моему, это архив генерала Киреева. Сыновний долг, горячие слезы... Квартира-музей! Не должно пропасть ни единой книги, ни единой картины, говорил. Да... Слава, ты только посмотри! Вот подлец!
— Что, накладные? — подлетел Быков и тут же остыл, потер подбородок.
— М-да... Как любишь говорить ты, Саша, — «что характерно»... Штрихи к портрету любящего сына. Ладно, я поехал.
Уходя, Быков благодарно пожал руки понятым.
У подъезда в растерянности стояла старая женщина. В ее авоське перекатывались пакет молока и два апельсина. Увидев Быкова, она несмело подошла:
— Извините, здесь некого спросить. Могу ли я пройти? Я здесь живу. Пойдемте со мной, покажу документы.
— Пожалуйста, проходите!.. — обескураженно проговорил Вячеслав Иванович Быков, предупредительно потянув к себе дверь подъезда. — Проходите...
— Какой неприятный переплет! — поморщилась старая женщина. — Не зря я видела дурной сон. Утром приносят странную телеграмму, а вслед за этим милиция вскрывает соседнюю квартиру! Прямо не знаю... — Она пожала плечами.
Быков насторожился:
— Минутку. Вы читали телеграмму? Что в ней было?
Киреев видел, как полковник Быков говорил с его соседкой. Видел выражение лица полковника. И все понял «Теперь они знают о телеграмме, — думал он. — Ну что ж... Закономерно и это. Лиды в Москве нет, я скрываюсь чтобы меня найти, они начнут «трясти» тещу, поскольку только она из всей компании обнаружила себя. Но ее они не подозревают, иначе перехватили бы с чемоданом в поезде, на вокзале, да где угодно! Значит, все в порядке. Телеграмма самого житейского содержания, адекватная ситуации, ну, ошиблась старуха номером квартиры, в которой зять лишь прописан... Даже если они будут интересоваться тещей всерьез, то только ради того, чтоб найти меня. Она, конечно, кадр железный. Но их внимание к ней совершенно излишне. Переключить же его может только одно: мое появление. Что ж, явка с повинной — это очень смягчающее обстоятельство. Я им чистосердечно покаюсь в грехах гражданина Балакина и в некоторых своих заблуждениях, — он усмехнулся. — Вот только не многовато ли я им оставил? Впрочем, пять тысяч есть сейчас у любого уважающего себя слесаря».
Он увидел, как черная «Волга» с полковником Быковым отъехала от его дома, и начал спускаться по лестнице.
Он шел к метро перелеском.
«А подземкой я доберусь до центра, пожалуй, быстрее, чем он на своем телефонизированном лимузине», — прикинул Киреев и почувствовал, как сзади кто-то ускорил шаг. Он невольно обернулся. Нет, не милиция. Его догонял молодой человек в спортивной куртке ярко-лимонного цвета. «Японская или фээргэвская», — невольно отметил Киреев.
Только опытный взгляд смог бы определить, что куртка двойная — если ее вывернуть, из желтой она становилась голубой. Киреев осмотрелся. Ни души. У него екнуло сердце. Он втянул голову в плечи и побежал.
На труп Киреева едва не наступила женщина, акушерка расположенного рядом роддома. Она не растерялась и привела в лесок постового милиционера. Тот узнал в убитом человека, вчера объявленного в розыск. Через час о случившемся стало известно в МВД СССР.
...Полковнику Быкову казалось, что кто-то умышленно выбил почву у него из-под ног.
Телефон зазвонил в тринадцать десять. Лейтенант услышал в трубке шум, разноголосицу и хорошо поставленный, но взволнованный женский голос:
— С вами говорят из пятьсот девяносто третьей школы.
— Слушаю вас. Лейтенант Сиволодский.
— На моем уроке ученик седьмого класса «В» Вадим Саблин сделал заявление, что в прошлую пятницу видел убийцу, о котором написала газета... В лесочке на стыке улиц Даргомыжского и Бородина. Вадим гулял там с собакой. И видел одного и того же человека сначала в куртке желтого цвета, а потом в такой же, только голубой.
Я сейчас приеду. Где вы находитесь?
— На улице композитора Бородина, рядом магазин «Овощи», стандартное школьное здание, белое, блочное...
Утром в субботу Федор Филиппович Преснецов как обычно вывел машину из гаража и поехал на Арбат за минералкой. Он всегда ездил туда, в фирменный магазин. Заодно в киоске «Союзпечать» покупал «Неделю», «Огонек», «Крокодил», чтобы потом, потягивая «Арзни», наслаждаться разоблачениями, на которые ныне стала щедра пресса. Читая, злорадствовал — дураки попались, допрыгались, а вот он — нет, значит, умен...
Но сегодня он подошел к киоску «Союзпечать» сразу, еще не отоварившись минералкой. В «Неделе» за прошлую субботу появилась заметка об убийстве Киреева, призывающая откликнуться свидетелей, находившихся в такое-то время в том треклятом лесочке. Артем клялся, что его никто не видел — никто! Ну а вдруг?
Получив в руки пачку газет, Преснецов направился к магазину. Купил воду и все же не утерпел, зашел в недавно открытую кофейню.
Отхлебнув кофе, сразу же раскрыл предпоследнюю страницу «Недели». Нет, он не упал, даже не вздрогнул. Он только хотел было сказать бармену: «Сто коньяка!..» — но вспомнил, что до двух теперь не подают, а вообще здесь не подают — Арбат не только пешеходная зона, но и безалкогольная.
Со страницы «Недели» на Федора Филипповича смотрел Артем. Преснецов чисто автоматически единым махом заглотил весь кофе и начал читать текст под снимком. И тут от сердца отлегло: на снимке, оказывается, всего лишь фоторобот! Господи, фоторобот! Федор сам читал раньше, сколько следственных ошибок с этими фотороботами... Суета сует... Стал разглядывать снимок пристальнее, всматриваться в несколько искусственные черты и вдруг подумал, что портрет похож на Артема только по первому впечатлению. А так... Так он может смахивать на... «А ведь это мысль! — вдруг подумал Преснецов. — И не просто мысль, это спасительная мысль!»
Зашел на почту и заказал срочный разговор с Астраханью. Переговорив, доехал до Арбатской площади и в кулинарии при ресторане «Прага» купил все, что там имелось из готовых закусок и горячих блюд, в расчете на шестерых. «Сколько водки у меня осталось от ящика? — прикинул. — Впритык, должно хватить. И повод достойный — сегодня как раз девять дней покойничку, рабу божьему Виктору. Пожалуй, и вдове будет уместно брякнуть. Как-никак старые друзья... А кафе, говорят, перешло к Борьке Пастухову. Эх, золотое дно!» — но Пастухову не надо завидовать. Натерпелся парень.
