«Сейчас он уедет, — думала я. — Появится с двумя чемоданами из спальни и выйдет в дверь. Хотя как же он дотащит свою поклажу до шоссе? Меня-то он явно не попросит. Наверное, поймает машину, а потом заедет за вещами. И все, больше мы не увидимся».
Я вдруг совершенно отчетливо вспомнила, как мы с Роальдом волокли эти чемоданы, только собираясь вселяться в загородный дом. Тогда казалось, что все будет хорошо… Что ж, не получилось.
Может быть, еще есть способ как-то все поправить? Пойти на мировую, кому-то сделать один шаг навстречу. Ведь это же так просто!
Вот если бы сейчас открылась дверь и Роальд вышел ко мне и сказал: «Женя, милая, я вел себя как свинья. Ты, конечно, тоже была ко мне несправедлива, но давай не будем вспоминать старое. Ты мне очень дорога, и я не хочу с тобой расставаться. Я не знаю, что будет с нами дальше, но я должен сказать, что я тебя…»
— А ты случайно не помнишь, я вчера в столовой три бутылки пива купил или четыре? — высунулся Роальд в проем двери.
Я уже открыла рот, собираясь сказать все, что я о нем думаю, как вдруг зазвонил телефон. Услышав в трубке голос Барсукова, я позвала Роальда.
Присутствовать при разговоре я не желала и вышла в свою комнату. Но Роальд ворвался ко мне через несколько минут и, запрыгнув на кровать, сжал меня в объятиях. Он был на седьмом небе от счастья.
— Ты представляешь! — захлебываясь, рассказывал мне он. — Меня пригласили в Голливуд! Теперь ты видишь, что я был прав!
И я все ему простила.
Когда ты видишь счастливое лицо ребенка — пусть даже вполне взрослого ребенка, каким был Роальд, — на него невозможно сердиться.
— Барсуков сказал, что Фиштейна убрали где-то на Кайманах и теперь его дело поглотил кто-то еще. В общем, все нормализовалось, — вдохновенно посвящал меня в новые реалии Голицын.
«Нормализовалось, но только не для Гарика Фиштейна», — заметила я про себя, еще раз убеждаясь в полном и окончательном эгоизме Голицына.
— В общем, — продолжал Роальд, — один деятель из нового руководства Союза кинематографистов сбил деньгу на фильм, и теперь режиссер набирает штат под картину — русско-американский проект. У меня, к сожалению, не главная роль, но все же…
— Рада за тебя, — вздохнула я, погладив Роальда по голове. — Когда едешь?
— Барсуков сказал, что меня ждут послезавтра. Он посоветовал съездить к Муханову и дать интервью по «Эху столицы» насчет новых планов.
— Что ж, я могу тебя подвезти, — предложила я с грустной улыбкой. — Мой «Фольксваген» в твоем распоряжении, дорогой…
* * *
Пока Роальд распинался в прямом эфире о своих блистательных перспективах и мосфильмовско-голливудском проекте, я ходила по коридору студии «Эха столицы» и курила в не отведенных для этого местах.
Мне было не по себе.
Какое-то смутное предчувствие нехорошо шевелилось в груди — словно медленно разворачивающаяся змея, готовая поразить жертву.
Жертву…
«Голицын обречен, — неожиданно для себя вдруг поняла я. — Его непременно убьют. Здесь, в этом городе, в самое ближайшее время».
Почему я так четко сформулировала эту мысль — сама не знаю. Но я чувствовала, что это убеждение возникло не на пустом месте.
Все эти дни, несмотря на суету и нервотрепку, я продолжала анализировать попытки покушения — и все вместе, и одну за другой.
И теперь подсознание вытолкнуло на поверхность вывод. Но что заставило меня прийти к такой неутешительной констатации? Смогу ли я предотвратить то, что теперь казалось мне неизбежным?
Голицын выскочил из аппаратной едва ли не вприпрыжку. Он подскочил ко мне и, схватив за руки, закружил по коридору. Отдышавшись, он предложил:
— Поедем домой?
И хитро при этом подмигнул, намекая на продолжение наших отношений.
Интим, который зависит только от минутного настроения партнера? Причем партнер этот, то есть я, — не более чем подвернувшийся под руку субъект противоположного пола, с которым можно радоваться своим удачам и на физиологическом, так сказать, уровне? Нет, Ромочка, давай быть честными.
— Знаешь, я немного устала, — проговорила я растерянно. — Я не хочу сейчас заниматься любовью, не тот настрой. Тем более что мне надо с тобой обсудить наши дальнейшие планы.
— Дальнейшие планы! — возбужденно шептал мне на ухо Роальд, увлекая меня по лестнице к выходу. — Я же говорю: поехали домой! Ну, что же ты?!
Он буквально выволок меня из подъезда на крыльцо и потащил к автомобилю. Честно говоря, мне было противно. Хотелось больше никогда не видеть Голицына, его смазливой физиономии и этой похотливой ухмылки. Наконец, мне просто хотелось остаться одной.
— Пусти меня, — вырвала я руку. — И попробуй хоть на немного опуститься с небес на землю. Давай обсудим наши с тобой отношения.
— Зачем обсуждать? — не унимался Роальд. — Лучше наши отношения реализовать на практике! У тебя такая удобная постель…
Пока он нес всю эту околесицу, мимо нас просвистел мотоцикл, несшийся по центру шоссе. Поравнявшись с моей машиной, человек на «Юпитере» поднял руку и… и я едва успела схватить Роальда за голову и пригнуть его к ручке левой дверцы.
Да, это был выстрел… И то, как он был произведен, и само оружие — я уже нашарила глазами пулю — ставило ряд новых вопросов.
— Ты что, драться? — вырвался из моих рук Роальд. — Прямо на людях, да?
— Дурак, — тихо сказала я. — В тебя стреляли. Видишь этот кусочек свинца?
Я отошла на шаг, подняла с асфальта еще теплый плевочек металла, размером с ноготь мизинца, и продемонстрировала его Роальду.
— Ты уверена? — нахмурился Голицын. — Слушай, по-моему, это уже слишком…
— По-моему тоже, — согласилась я. — Хотя, знаешь, мне сдается, что этот человек вовсе не хотел тебя сейчас убивать.
— Я ничего не понимаю, — закричал Голицын, размахивая руками. — С тобой я чувствую себя полным идиотом! То меня хотят убить, то не хотят!
— Тем не менее все обстоит именно так, — заявила я. — Пока что можешь поверить мне на слово. Но ты сам в этом скоро убедишься.
— Интересно, когда? — язвительно поинтересовался Роальд. — После того как мне перережут горло? Или продырявят череп?
— Постой-постой, — нахмурилась я. — Кажется, я что-то начинаю понимать…
— Да что тут понимать! — завопил Голицын. — Ты для чего ко мне приставлена? Охранять или что? Почему ты стоишь тут как вкопанная, а не мчишься на машине в погоню за убийцей?
— Я нанималась именно охранять тебя, а не ловить твоих врагов, — уточнила я. — И вообще, если ты хочешь остаться в живых — а шансов у тебя, честно говоря, не так уж много, — то изволь меня слушаться. Впрочем, тебе мои слова что горох о стенку.
Голицын не замедлил обидеться. Он надул щеки и отвернулся, но все же чувствовалось: он понял, что я права. И опасается, что если начнет спорить со мною, то я могу и просто оставить его на произвол судьбы.
— Ага, — кивнула я, — кажется, я все просекла. Значит, так, сейчас мы заедем в одно место, а потом — сразу домой. В качестве жеста доброй воли с моей стороны разрешаю тебе купить шесть бутылок пива.
— А почему так много?
— Две — мне, — пояснила я. — И вот еще что. Из дома ты позвонишь Муханову и договоришься с ним об очередном прямом эфире.
— Это еще зачем?
— Так надо, — ответила я, не вдаваясь в объяснения. — Главное, чтобы он объявил об этом заранее. Желательно — несколько раз. И пусть будет указано точное время передачи. Ну, допустим, у тебя появилась какая-то новая информация по проекту.
— Но у меня ее нет!
— Ничего, пофантазируешь, расскажешь какие-нибудь байки про старые съемки, — внушала я Роальду. — Главное — чтобы о завтрашней передаче сегодня объявили несколько раз, указывая точное время прямого эфира. Поверь мне, дорогой, это наш последний шанс!
Роальд недоверчиво посмотрел на меня, и, чтобы окончательно его убедить, я вынула из рукава свой последний, самый главный козырь.
— Хочешь знать, как тебя убьют? — спросила я, хитро прищурившись.
— А то нет!
— Тебя собьют мотоциклом!
* * *
Я не стала заезжать домой и решила заскочить в пункт проката видеокассет, который располагался как раз по маршруту нашей трассы.
Когда я попросила продать мне «Крутую разборку» и «Печальные глаза осени», мне напомнили, что я не так давно уже покупала эти кассеты.
— Засмотрела до дыр, — пошутила я. — И не спрашивайте, все ли у меня в порядке с головой, а то я к вам больше не приду.
Мне предложили купить сразу по два экземпляра фильмов, обещая тридцатипроцентную скидку — и «Разборка», и «Печальные глаза» были неходовым товаром. Но я ограничилась одной копией каждой ленты.
— Вот смотри, — говорила я Роальду, — когда мы сидели на даче и прокручивали «Печальные глаза осени» на видеомагнитофоне. — Как ты себя ведешь, расправляясь с бандитами, которые преследуют героиню? Сначала ты пуляешь в них из лука — по-моему, здесь цитата из «Командос», когда ты стоишь перед зеркалом своей возлюбленной, которую украли плохие дяди, вдруг начинаешь наносить ее помадой боевую раскраску на лицо.
