Ознакомительная версия.
Он просунул руки в рукава пиджака. Плечи, подбитые ватой, мешковатость костюма надежно прятали мускулистую спортивную фигуру. Тарасов, надел наручные часы на кожаном ремешке, взял с кровати трость, ещё раз прошелся по комнате, наблюдая за собой в зеркало. Ни дать, ни взять – светский лев на прогулке. Пора выходить.
На Тверской большой выбор женщин.
К пяти часам бабочки начинают слетаться. На роль подружки наверняка найдется подходящая кандидатура. А столичная проститня просто обожает степенных клиентов, работы с ними немного, запросы традиционные, деньги есть. Главное же, пожилые люди – самые надежные, не кинут.
Тарасов вышел из подъезда, неторопливо перебрался на противоположную сторону улицы и не стал поднимать руку, когда мимо проезжали «Жигули». Ему казалось, что сейчас подобает проехаться в более солидной машине. Наконец, из-за поворота появилась темная «Волга, Тарасов сделал отмашку. Когда машина остановились, проблеял: „На Тверскую, молодой человек“. Водитель кивнул головой.
Через четверть часа Тарасов, велев водителю ждать, с видимой натугой выбрался с заднего сидения. Он встал на тротуаре и стал разглядывать девочек.
Эти двое, стоящие у самой лестницы в гостиницу, слишком молоды, почти дети. У другой девки, делающей вид, что гуляет по тротуару, вызывающий вид: много косметики, высокая прическа, бордовая цыганская блузка. Эта отпадает. А вот та, дальня, что стоит возле колонны, ничего.
Грива рыжих волос, тигровая блузка, короткая светлая юбка плотно обтягивает выпуклую задницу. Корма хорошая. Тарасов, постукивая тростью о тротуар, сделал несколько шагов вперед. И перед у девочки хороший, все при всем. Он приблизился к проститутке.
– Мадам, разрешите пригласить вас на скромный ужин.
Тарасов изобразил нечто вроде реверанса. Женщина подняла брови и смерила клиента оценивающим взглядом.
– Двести за ночь, папаша. И я вся твоя.
– Без проблем, милочка. Можно даже денежку вперед.
Скорее всего, сегодняшним вечером эта цыпочка умрет, – Тарасов всмотрелся в женские глаза. Красивая, даже жаль её. Но сколько стоит жизнь проститутки? Недорого. Цену она сама назвала – двести баксов. Пусть будет так.
– Вперед денежку – это необязательно, – великодушно разрешила проститутка. – Меня зовут Ира.
– Очень приятно. А меня зовут Станислав Васильевич. Пойдемте, Ирочка, к машине.
Тарасов показал наконечником трости на темную «Волгу».
* * * *Важный разговор с Германом Семеновичем Старостиным, главным режиссером театра, Локтев начал плохо, не на той ноте, начал с пререканий.
Старостину настроение с раннего утра испортила жена. Она объявила, что не едет вместе с театром на гастроли в Питер, как уславливались раньше, а отправляется в Крым к дальней родственнице. После утренней размолвки с женой Старостин был на нервном взводе и не собирался даже в мелочах уступать просьбам Локтева.
Старостин побродил по собственному тесному кабинетику, окна которого выходили в пыльный театральный дворик, упал в кресло и стал массировать виски кончиками пальцев.
– Вы, уважаемый, давите мне на психику, – сказал Старостин. – Не приходите на художественный совет, не являетесь на читку. Вы всегда отсутствуете. То вы болеете… То понос, то золотуха – так это называется. А теперь, когда мы решили, что ваша гениальная пьеса нуждается в доработке…
При слове «гениальная» Старостин презрительно скривил губы.
– Когда мы так решили, вы вдруг обиделись. У вас звездная болезнь. Вы зазнались. Решили вдруг, что вы второй Вампилов. С чего вы это взяли? Кто вам сказал такую глупость?
– Я не обиделся, я не зазнался, у меня нет звездной болезни, – Локтев поджал губы. – А про Вампилова вы мне сами сказали.
– Я сказал?
Старостин сморщил некрасивое лицо и превратился в совершенную копию обезьяны.
– Я не мог сказать такой глупости. Я говорю это вам в лицо: вы далеко не Вампилов. Вы с ним и рядом не сидели в одной грим уборной. А ваш опус утвержден в нашем театре только потому, что сейчас дефицит… Впрочем, хватит словоблудия. Вы соглашаетесь на изменения?
– Я только прошу не кромсать пьесу вдоль и поперек, – подал голос Локтев. – И не изменять место действия.
– Тогда объясните, почему действие пьесы происходит в небольшой военном гарнизоне?
Старостин запыхтел сигаретой.
– Почему бы и нет? Мой отец был военным строителям. Мои детство и юность прошли в небольших военных гарнизонах…
– Если бы ваш отец был космонавтом, действие пьесы разворачивалось в космосе? Артисты в скафандрах, на заднем фоне симпатичные звездочки. Но вот только трудно на театральной сцене сыграть невесомость.
– При чем тут космос? – застонал Локтев.
– А при чем тут военные гарнизоны? – крикнул Старостин. – Мы перенесем действие на подмосковную дачу, точнее в интернат для престарелых работников культуры. Мы так решили.
Локтев не нашел слов. Он глубоко вздохнул, придумывая достойный резкий ответ, но тут во внутреннем кармане пиджака запикал пейджер. Локтев вытащил пейджер, глянул на экранчик: «Все готово. Как договорились, сегодня в семь в ресторане „Домино“. Подписи нет. Локтев посмотрел на часы. Три сорок пять по полудню.
Он поднялся со стула, попросил у Старостина разрешения позвонить. «Лишь бы он был на месте», – подумал Локтев и накрутил номер Журавлева. Трубку подняли после третьего гудка, голос частного детектива, как всегда, казался сонным.
– Агентство «Северная звезда».
– Это я, – сказал Локтев. – На ваш пейджер только что поступало сообщение? Хорошо. Тогда я срочно к вам еду.
Локтев положил трубку.
– Куда это вы едете? – удивился Старостин. – Мы ещё не договорили.
Локтев, уже выходивший из кабинета, застыл в дверях, только сейчас вспомнив о прерванном споре с режиссером.
– Мне передали срочное сообщение. Моя родственница при смерти.
– Смотрю, у вас все семейство какое-то хилое, болезненное. Что ж, передавайте родственнице привет и пожелания. Чтобы она скорее того… В смысле, выздоравливала. Жду вас завтра.
Локтев не дослушал. Он слетел вниз по лестнице, выбежал из здания театра, сел за руль и через минуту уже мчался к Сретенке.
* * * *Журавлев зевал, всем своим видом демонстрируя, что в данный конкретный момент видеть посетителя ему не очень хочется. Но Локтев, плотно усевшись на стуле перед письменным столом Журавлева, был неумолим.
– Сегодня в семь вечера мы должны быть в ресторане «Домино», – объявил он.
– Слушайте, молодой человек, почему бы вам не сходить в этот ресторан одному? – Журавлев широко распахнул пасть и зевнул. – Там наверняка собираются симпатичные девочки. Вы хорошо проведете время.
– Я выдал вам аванс за работу, – твердо сказал Локтев. – Пока что вы эти деньги не отработали. Единственное, что вы сделали, – это выдали мне двойник пейджера Тарасова. И теперь хотите устраниться от дела. Вы должны меня сопровождать. Если вы не пойдете со мной, аннулирую наш договор к чертовой сраной матери.
Журавлев курил, пепел падал на клетчатую безрукавку.
– У вас, молодой человек, появляется собачья хватка. Но не будем горячиться. Если вы настаиваете, я пойду. Только хочу поинтересоваться. Неужели вы так богаты, чтобы тащить с собой в кабак лишнего человека, оплачивать угощения. «Домино» заведение категории Б, но цены там довольно высокие. Я много ем. В вашем возрасте у меня совсем не было денег. А откуда у вас деньги? Недавно похоронили любимую бабушку? А старушка имела отношение к нефтяному бизнесу?
– Я никого из родственников не хоронил. У нас мало времени. И вот ещё что, пока не забыл. У меня есть для вас новое поручение. Нужно узнать все о некоем Мизяеве Олеге Иннокентиевиче. Судимый, кличка Мизер, москвич, отроду лет тридцать с небольшим. По моим сведениям, пару дней назад его насмерть сбила машина.
– Что вы хотите знать о покойнике? На каком кладбище похоронили Мизяева? Или сколько человек присутствовало на похоронах? В какую сумму обошлись поминки?
Журавлев засмеялся.
– Дело в том, что за рулем той машины был я, – вздохнул Локтев. – Я хочу узнать, сбил я Мизяева или кого-то другого. В милиции мне показали альбом с фотографиями. На карточке был тот самый человек, которого я задавил. Следователь сказал, что этот Мизяев правая рука какого-то вора в законе. И блатные якобы заочно приговорили меня. Только пока не знают, где искать. Мент меня заставил написать агентурную подписку о согласии стать добровольным осведомителем. Я хочу убедиться, что сбил именно того человека. Хочу убедиться, что менты меня не кинули.
Журавлев снова рассмеялся, но смех оборвал приступ икоты.
– Кажется, вы единственный человек в этом городе, кто верит милиции, – Журавлев сделал запись в блокноте. – Подписку-то вы все равно уже дали. Значит, вы милицейский соловей?
– В какой-то степени соловей, только песен милиции ещё не пел.
Ознакомительная версия.
