Из первой встречи со старым сидельцем Таранов сделал два простых, но важных вывода: тюрьма – штука страшная, противоестественная, но жить и выжить в ней можно.
И – второй вывод: побег, в принципе, возможен.
После первой было у них еще несколько встреч. Герман Константинович действительно оказался «тюремной энциклопедией». Обладая замечательной памятью, он с легкостью восстанавливал события двенадцатилетней давности. Он знал множество реальных историй из криминальной жизни. И множество легенд. И, разумеется, он знал обычаи, традиции и правила среды. Он легко читал язык татуировок и виртуозно владел жаргоном.
Таранов не раз вспомнит добрым словом этого по-своему очень глубокого человека.
Глава 10
В ОПРОКИНУТОМ МИРЕ
Они сидели в кухне и пили чай. За окном падал тяжелый мокрый снег.
– Ванька! – сказала Светлана. – Что с тобой происходит, Ванька?
– А что? – очень натурально удивился Таранов. Его тон мог бы кого угодно ввести в заблуждение, но не Светлану. Можно научиться безукоризненно контролировать свои психомоторные реакции и обмануть даже опытного специалиста… Совершенно невозможно обмануть любящую женщину.
– А что? – удивился Таранов. Светлана покачала головой и ответила:
– Ты изменился, пивовар… ты сильно изменился.
– Я изменился?
– Ты перестал кричать по ночам… И тебя что-то гложет.
Таранов сдвинул брови, и на лбу его рельефно обозначились морщины. По кухне плыл синеватый сигаретный дымок, уютно светила лампа, а ветер с залива раз за разом остервенело бросался на оконное стекло. Он уже нес Таранова во Владимирский централ…
– Так что же с тобой происходит, Иван Таранов? – снова спросила Светлана… Зачем? Зачем ты спрашиваешь? Я все равно не могу сказать тебе правду. Не имею права… И не хочу. Я не хочу об этом даже думать. Я как будто снова стою в проеме люка и готовлюсь к ночному прыжку. И свистит в ушах ветер – черный, плотный. И неизвестность впереди. Но даже при самых опасных прыжках я знал хотя бы высоту… Сейчас я не знаю ничего. Я просто прыгаю в пропасть… темную, как жерло трубы крематория. Я прыгаю и не знаю даже, есть ли у меня парашют. Я знаю только, что не могу поступить иначе… Прости меня. Прости меня, любимая. Но я должен это сделать.
И она поняла. Или не поняла, но почувствовала эту тоску. Страшную зэковскую тоску. Она посмотрела ему в глаза и увидела в них приговор. Приговор, вынесенный самому себе. И заплакала вдруг. Беззащитно, беспомощно, совсем по-детски.
Таранов растерялся. Он всегда терялся от женских слез. Он вскочил и неловко опрокинул свою кружку. И стал целовать Светлану в лицо, в соленые глаза, в пшеничные волосы. И говорил какую-то банальную ерунду, которую говорим мы все, когда чувствуем свою вину перед женщиной.
Стервенел, стервенел ветер. Дымилась незатушенная сигарета на островке пепельницы. Тикали ходики… И нет уже дороги назад… И только слезы на твоем лице, любимая, солоны и горьки. Солоны… и горьки.
* * *
– Вы считаете, – спросил Председатель, – что Африканец справится с заданием?
– Да, – ответил психолог. Он, разумеется, ничего не знал о сути задания, которое предстояло выполнить Таранову. Он вообще не имел ни малейшего понятия об операции «Караван». – Да, я убежден, что ему по плечу задания любого уровня сложности. Результаты тестирования дают очень высокие показатели психологической устойчивости. Плюс невероятная сила воли.
Председатель подкинул в пасть камина полено. Взметнулись искры, огонь ласково лизнул древесину. Председатель повернул лицо к психологу:
– Я согласен с вами, Александр, в том отношении, что наш друг – человек неординарный. И потенциал его весьма велик. Но дело в том, что ему предстоит длительное время провести во враждебной среде. Сумеет он выстоять?
– В логове врага? – с улыбкой произнес психолог.
– В общем – да, – кивнул Председатель.
– Насколько длительное время?
– Трудно сказать. Возможно, пару месяцев, возможно, год.
Психолог подумал, что его предположение: Африканца готовят в «десант на нары», – кажется, подтверждается. Но Председателю он этого не сказал. А сказал только:
– Год, конечно, это большой срок. Но и человеческий «материал» исключительного качества. Хотя… длительное пребывание в экстремальных условиях без психологической поддержки не способствует поддержанию боевого духа. Если бы я имел возможность раз в два-три месяца встречаться с Африканцем, то я мог бы…
– Это исключено, – жестко отрезал Председатель. В организации он лучше всех понимал, чем они рискуют. – Это исключено, Саша. Как вы думаете: пытку Африканец сумеет вынести?
– М-м-м… кратковременную – да. Но длительное истязание ломает волю. Гарантировать не могу.
– А если у него будет выбор: предательство или самоубийство – что он выберет?
Психолог ответил не задумываясь:
– При наличии выбора он, несомненно, поступит согласно своим представлениям о чести.
– Благодарю вас, доктор, – сказал Председатель.
После этого разговора Председатель пришел к выводу, что у Африканца всегда, в каждый конкретный момент, должно быть под рукой средство для свободного выбора… что ж, нужно дать ему это средство.
* * *
Хирург снял перчатки, небрежно швырнул их в раковину и сказал:
– Одевайтесь, молодой человек. Ваша «торпеда» на месте. Сейчас след еще немножко виден, но через три-четыре дня никто ничего не поймет. Даже опытный хирург подумает, что это всего лишь заживающая царапина. Вы же при необходимости сумеете вырвать капсулу зубами.
Таранов осмотрел место посадки «торпеды» – действительно незаметно… От мысли, что под кожу вшита капсула со смертельным ядом, стало не по себе. Председатель, передавая невзрачный серый цилиндрик диаметром миллиметров пять, сказал:
– Даст бог, не понадобится. Но если понадобится, то, Иван Сергеич, можешь быть спокоен – хватит, чтобы убить слона. Мгновенно и безболезненно… Я и сам такую ношу.
От мысли, что в тело имплантирована смертельная доза яда, кожа покрылась мурашками.
– Спасибо, доктор, – сказал Африканец.
– Не за что, – улыбнулся врач. – Желаю, чтобы она никогда вам не пригодилась.
* * *
– Я не уверен, Игорь, что мы поступаем правильно, – сказал Председатель. – Может, отменить командировку Африканца?
– «Караван» – твое детище, Евгений Дмитриевич. Тебе и решать. Но что, собственно, тебя беспокоит? – отозвался Лидер. Они сидели в сауне, завернутые в простыни, пили пиво.
– Побег, Игорь Палыч, побег… я не убежден, что мы сумеем это осуществить.
– Я тоже.
– Тогда – отменяем?
– А зачем? Сам выберется. Африканец сам выберется. Мы, конечно, поможем, но… спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
– А если не выберется?
– Значит, судьба такая.
– Тебе не кажется, Игорь, что мы с тобой превращаемся в монстров?
– Дай, Евгений Дмитрич, пивка, пожалуйста… Спасибо. – Лидер открыл пиво, налил его в бокал. – В монстров? Возможно, Женя, возможно. Но кто-то должен чистить землю от мерзости. Что же касается Африканца, то, извини, он просто опасен. Он же неуправляем, Женя… Я считаю, что его нужно поставить в предельно жесткие условия. В безвыходные условия. Сумеет вырваться – молодец. Не сумеет – слава героям… Но, я думаю, он вырвется. Он по складу характера такой человек – чем сложнее обстоятельства, тем больше он мобилизуется. Он – подожди – еще создаст нам проблем. – Лидер сделал глоток, спросил: – Ну что? Будешь отменять?
Председатель молчал. Долго молчал. Потом произнес:
– И все-таки мы превращаемся в монстров.
– Брось, Женя. Мы – напротив – боремся с ними. Я – мент. Я всю жизнь их давил и давить буду столько, сколько смогу. Всеми средствами… Не наша вина в том, что мы живем в противоестественном, опрокинутом мире. Если бы государство нормально исполняло свои функции, то мы с тобой, два пенсионера, могли бы спокойно проводить время на рыбалке. Думаешь, мне хочется кидать Африканца в тюрьму? Нет, не хочется… Но ты отлично знаешь, для чего это делается. Ты лучше меня это знаешь. И должен отдать себе отчет, что на одной чаше весов некие абстрактные представления о гуманизме и судьба Ваньки Таранова, а на другой – миллионы человеческих жизней. Миллионы, Женя!… Если тебе важнее твоя личная пор-р-рядочность, то, конечно, нужно сказать Африканцу: отбой, Иван. Мы, брат, извини, погорячились… А если мы хотим сделать реальное дело и уличить московских кровососов, то – извини – мы обязаны довести «Караван» до конца. Второго такого шанса у нас может просто не быть, Евгений. Решай, Председатель, решай…
Снова повисла тишина. Над полом плыл легкий сквознячок и холодил ноги…
