– Тебе нужно было возвращаться в Москву, как только ты прилетел. Тебе предлагали за это большие деньги. Но ты увидел красивую женщину и решил с ней поразвлечься.
– Да при чем здесь… Я прилетел на конференцию.
– Да я знаю. Хотел перевернуть мир своим открытием, да? Перевернул?
– Понимаешь, у меня билет с фиксированной датой.
– Я тебя еще в Москве предупреждал, оставь Шекспира в покое. Какая разница, кто скрывался под псевдонимом, если вообще кто-то скрывался. Переводил бы себе «Гамлета»…
– А поменять билет я не могу.
– Купи новый. Самолеты в Москву летают шесть раз в день. Правда, когда твоя жена найдется, она тебе спасибо не скажет. Ты и так не Рокфеллер. Выбросить лишние пару тысяч долларов – это безумие. И потом, я уверен, что никто ее не похищал. Тут какое-то недоумение.
– Ты хочешь сказать – недоразумение…
– Да, я хочу сказать, что твое поведение все больше вызывает у меня недоумение. Так правильно?
– Иди ты к черту! Понимаешь, у меня нет таких денег.
– Так ты звонишь для того, чтобы одолжить у меня пару тысяч долларов.
– Нет, всего лишь тысячу фунтов.
– Я всегда ценил твой юмор, Александр. Не валяй дурака. Доживи свои дни в Оксфорде. Когда еще выберешься? Повторяю, я уверен, что твоя жена никуда не пропадала.
– Почему ты так уверен?
– По кочану. Прощай. У меня вторая линия.
Прощай, прощай, но помни обо мне. Друг называется! Впрочем, он и не назывался. Это я его сам назвал.
Александр посмотрел в иллюминатор. Солнце заходило за горизонт, и облака залило ярко-красной медью. Он не мог оторвать взгляда от пылающей огнем равнины, уходящей в бесконечность. «Такие жуткие декорации бывают, наверное, только в аду», – поежился он.
Даже сейчас, спустя почти сутки после разговора с Мигелем, когда уже столько всего произошло, что, кажется, будто этот разговор был давным-давно, неисчерпаемый эгоизм испанца производит впечатление. Мои отменно добрые друзья! Нет, надежнее всего иметь друга-паразита, прочно устроившегося у тебя на шее, – такой никуда не денется, пока всю кровь не выпьет. А потом тебе уже все равно будет. Хорошо было Гамлету: у Горацио что одолжишь? Только бодрый дух, и то светящийся отраженным, гамлетовским светом! Друг-хор – вот что нужно, такой никогда не изменит!
Ладно, сейчас не время скорбеть о погибшей дружбе, когда твоя жена, может быть, находится на краю гибели. Но кто все-таки этот Мигель? Он сам по себе или за ним стоит «Опус Деи»? Вот вопрос, а где ответ? И почему Мигель ничего не хочет объяснить? Все время темнит, исчезает? Конспирация? Нет ответа. Надеюсь, пока нет. Такими, пусть даже и очень горькими размышлениями Александр старался отдалить момент воспоминаний о дальнейших событиях, вышедших из-под всяческого контроля.
На декабрьский Оксфорд наступала ночь. Мысли Александра метались между неблагодарностью Мигеля и неопределенностью ситуации с женой. Несмотря ни на что, он чувствовал, что Мигель скорее прав, чем не прав. Он мог судить объективно, в то время как Александра захлестывали эмоции и бесило собственное бессилие, ведь он хотел немедленно броситься на помощь. Так что сама по себе ситуация в тот момент была еще далеко не трагичной, а просто неопределенной. Итак, какие еще есть варианты?
Родители… Александру всегда было проще одолжить денег у чужого ему человека, чем у отца. Каждый раз, когда Александр пытался вернуть долг, отец ему этого делать не позволял, и Александр чувствовал себя униженным. Он ненавидел зависеть от родителей и всячески старался избегать подобных ситуаций. Но сейчас не тот случай. Он набрал номер отца. Подождал несколько минут – никакого результата. Наверное, на очередных суперважных переговорах. Набрал номер мамы. То же самое. Никто не отвечает. Александр знал, что родители в Испании. На яхте катаются или что-нибудь в этом духе. Несмотря на отрицательный результат, у него словно гора с плеч свалилась. Не надо просить помощи, да и про Татьяну рассказывать не нужно.
Но нервы были напряжены до предела, и, когда зазвонил мобильный, ему потребовалось несколько секунд, чтобы успокоиться и нажать нужную кнопку.
– Светлана Никодимовна! – закричал в трубку Александр. – Что там, какие известия?!
– Нет, господин Сомов, – после небольшой паузы по-английски ответили в трубке. – Это я, Эдуард. Извините, я не вовремя, но такое всегда не вовремя… Нам срочно нужно встретиться.
– Хорошо, нужно – так нужно. Я сейчас спущусь.
– Нет-нет. Пожалуйста, сейчас только слушайте, у нас совсем нет времени… Через сорок пять минут будьте в парке, который недалеко от корпуса, где проходит конференция… Придется найти… Спросите. Обойдете сквер справа и зайдете в калитку, где написано «Частные владения. Посторонним вход воспрещен!». Это как раз означает, что туда можно войти. Потом двигайтесь вдоль забора в сторону кустов, подальше от поляны, иначе вас засечет камера слежения.
– Но простите…
– Все. Там я вас найду. Это вопрос жизни и смерти.
– Чьей?!
Всегда на самый главный вопрос нет ответа – разговор прервался. Будь прокляты эти мобильные телефоны! Так, где же его номер… последний принятый звонок… Просто необходимо перезвонить… Какого дьявола тащиться в место с камерами слежения! Может, там еще и высокое напряжение или лазерный луч?! Что за шуточки?! Ну, ну же, соединяйся… Номер, который вы набираете, не существует… Но ведь это тот же номер, с которого только что звонили, так какого же черта он не существует? А что тогда существует? Только сотовые операторы для взимания денег за переговоры? А ни людей, ни номеров, ни самих переговоров не существует! Нас выдумали средства спутниковой связи. Мы им снимся в красивом сне.
Космос Александра был на грани распада. Тут уже не просто гибрис: гибелью грозит… Идти или не идти? Осталось сорок минут. Он прикинул: до корпуса пятнадцать минут, от корпуса еще десять, с учетом поисков те же пятнадцать. Полчаса только на дорогу, если идти пешком. На машине в объезд пешеходной зоны можно подъехать к парку с другого конца, и там еще минут двадцать пробираться незнакомыми тропами. В лучшем случае все равно двадцать пять минут. Потом, пешая ходьба позволяет регулировать время: если прибавить ходу или припустить трусцой, то можно ускориться. Значит, если идти, то пешком.
Александр уже вылезал из душа. Если суждено погибнуть от пули охранника, то чистым! Осталось тридцать пять минут. Решение не принято, но нужно быть готовым: готовность – это все. Надеть зимние кроссовки, футболку и самую легкую куртку. За окном не более плюс десяти и не менее плюс семи, констатировал Александр, выскочив на секунду на балкон. Это вам не Москва, здесь и воспаление легких толком не подхватишь – хоть нагишом выскакивай! Но решение еще не принято. Он уже оделся, взял с собой только волшебную карту отеля, паспорт, мобильник (чтоб ему пусто было!) и кошелек с последней наличностью (сто пятьдесят фунтов). Александр вышел, но решение все равно не пришло.
Решать надо по пути. В движении. Лежа на диване ничего не решишь. Просто заснешь – и все. Надо двигаться. Поэтому будем двигаться к цели. Цель нам задана. Стоит ли туда идти, неизвестно, но он идет. Пока еще есть возможность остановиться. Решение не принято! Вот и знакомый корпус университета, хотя ночью он его еще не видел. Все равно признал. Время? Прошло двенадцать минут. На три минуты опережает график. Какое-то спортивное ориентирование прямо! Все, сейчас начнется. Дальше-то дорога неизвестная. И спросить толком некого. Зима, все попрятались по домам, по средневековым замкам, которых здесь, пожалуй, больше, чем обычных домов.
Иду туда, не знаю куда, но решение еще не принято. Какого дьявола я туда иду? Я в своем уме? Может, это просто маньяк какой-то. Хозяин, например, тех частных владений, куда меня несет нечистая сила. Там он меня хрясь протазаном[16] каким-нибудь средневековым – сразу за калиткой, мало не покажется, и он еще будет в своем праве! И он еще будет в своем праве – не лезь в частные владения… Святая вещь, между прочим. Частная собственность – она ж святее общественной в Европе, а тем более здесь, на малюсеньком острове. Земли наперечет, и если каждый будет ее по всяким звонкам топтать – все газоны и потопчут. Где же тогда в гольф играть? Национальная трагедия случится.
Не то что в России, с ее огромными просторами. У нас если всю землю поделить, на каждого жителя придется по двенадцать гектаров! И это притом, что после всех «демократических» благ, которые спустил на страну Горбачев, территория ее настолько уменьшилась, что граница современной России откатилась к границе России – подумать только! – шестнадцатого века! Правда, по сравнению с доперестроечным временем население тоже уменьшилось. Да кто его, это население, здесь считает-то? Так, для проформы. Чтобы Чичиковым стать, узнать, сколько душ крепостных осталось.
