– Эта подделка может быть вашей собственностью, но я согласна с хранителями замка, что подлинная «Честь Кинлохов» принадлежит Шотландии.
– Вы так думаете? – вежливо спросил Сам, оставаясь галантным и весело блеснув глазами. – Я мог бы, конечно, возразить вам и готов отстаивать мое право собственности... – Он ждал, что скажет на это доктор Зоя Ланг. Долго ждать не пришлось.
– Да? – запальчиво, как показалось мне, спросила она.
Дядя Роберт миролюбиво улыбнулся ей:
– До конца, по рукоять.
– Ал, а ты стал бы защищать право собственности на «Честь Кинлохов»? – в задумчивости спросил меня Роберт, когда мы возвращались обратно, проводив Зою Ланг, уехавшую на такси. – По рукоять и глубже?
– Я не шучу, Ал.
Я взглянул на озабоченное лицо дяди Роберта:
– Откровенно говоря, не знаю. Чуть погодя, он снова спросил меня:
– Ты отдал бы рукоять тем четверым, что напали на тебя, если бы они сказали тебе, что ищут, и не ограничились бы одними кулаками?
– Не знаю.
– И все же: могли бы они заставить тебя сказать, где она?
– Нет, – сказал я. – Эти парни мне не понравились.
– Ал, будь серьезен.
– Они унизили меня, заставили почувствовать свою беспомощность. Я не уступил бы им.
– Я не хочу, чтобы ты пострадал во имя сохранения этой реликвии в наших руках. Если они снова появятся у тебя, не сопротивляйся им, скажи, где рукоять, и они не причинят тебе вреда.
– Сами бы вы им этого не сказали лет двести тому назад, – пошутил я.
– Времена меняются.
Мы не спеша вошли в дом дяди Роберта и сразу направились в столовую, где на столе все еще оставалась черная коробка со спрятанным в ней «Золотым кубком короля Альфреда». Первым делом мы удостоверились, на месте ли золотой приз, и я провел пальцем вдоль бледного узора строк Песни на смерть Беды, подумав о том, что всякий, творящий зло на земле, надеется избежать возмездия.
Добро это или зло – отказываться от земных благ ради вечного блаженства?
Где начинается здравый смысл и где он кончается?
Где пределы терпению? Я мог не произносить эти вопросы вслух. Сам – мой благородный дядюшка, глава клана, к которому принадлежал и я, – понимал многое без слов.
Мы снова уложили черную коробочку в мешок, который вернули в картонную коробку, замаскировав томами Диккенса. Потом я со всей возможной тщательностью оклеил ее широким коричневым скотчем, хотя результат моих усилий нельзя было признать вполне удовлетворительным. Затем мы поставили «ковчег» в буфет – до лучших времен, когда найдем для него более безопасное место.
– Нельзя же оставлять здесь эту вещь навсегда, – сказал дядя Роберт.
– Нельзя, – согласился я с ним.
– Ты веришь Зое Ланг? Этот вопрос удивил меня.
– Я верю, что сама она убеждена в своей правоте, – сказал я.
– Подумай, где бы лучше всего спрятать кубок, Ал.
– Постараюсь.
По требованию дяди Роберта я никогда словом не обмолвился о том, где искать рукоять шпаги, хотя он и знал, что спрятана она неподалеку от моей хижины. После длительного обсуждения мы доверили некоторые самые существенные сведения Джеду. Это была необходимая мера предосторожности. Ведь в противном случае мы с дядей Робертом могли бы унести эту тайну в могилу, совсем как те, кто прятал сокровища от Генриха VIII.
– Чтобы найти эту вещь, вам придется перерыть все вокруг хижины, а ее растащить по камешку, – сказал Джеду Сам. – Или можете забыть то, о чем мы вам сказали.
Забыть этого Джед, конечно, не мог, хотя с тех пор он никогда не заговаривал на эту тему. Лишь однажды сказал как-то, что был очень тронут нашим доверием. Если бы Джед захотел выдать секрет администрации замка, он мог бы сделать это в любое время за прошедшие несколько лет, но вместо этого он охотно включился в нашу игру в прятки, сделав ее достоянием своего внутреннего мира, что, разумеется, весьма способствовало укреплению дружбы между ним и мною.
Джед вернулся в замок перед самым наступлением вечера, привез в своей машине мои вещи. Он спросил, может ли отвезти меня домой, в хижину.
– Нет, – решительно сказал Роберт. – Ал останется на ночь здесь. Садитесь, Джед, выпейте с нами чего-нибудь.
Мы расположились в кабинете моего дяди, строгой комнате, выдержанной преимущественно в коричневых тонах. На стенах здесь красовались чучела рыб в стеклянных ящичках и оленьи рога – трофеи охотничьих подвигов на шотландских холмах. Были здесь также три моих картины с изображениями дядиных скаковых лошадей и одна – с «портретом» его любимой охотничьей собаки, которой уже не было на свете.
Джед налил в стакан виски, разбавил его водой и присел на старый жесткий стул.
Сам, как обычно, все за всех решил:
– Я довольно редко вижусь с Алом. Он заночует здесь сегодня и завтра, такова моя просьба к нему. А в понедельник утром вы можете отвезти его в хижину или в полицейское управление, в общем, куда сами пожелаете. На следующей неделе я буду рыбачить на Спее. В понедельник, во вторник и в среду у меня гости. В четверг и пятницу мне предстоит охота в вересковой пустоши, – в общих чертах обрисовал дядя Роберт свои планы. – Джеймс возвращается со своей морской прогулки завтра. Он останется здесь, а его жена увезет детей в школу. Вы все поняли, Джед?
– Да, сэр.
Потом Джед и я некоторое время обсуждали наши общие дела. Впрочем, я слушал Джеда лишь краем уха, а сам пытался представить себе хорошее временное укрытие для Песни на смерть Беды, выгравированной на золоте.
Я попросил Зою Ланг вслух прочесть эти стихи на англосаксонском, и она с наслаждением сделала это. В ее голосе слышалось любование звучанием древнего языка, придававшее особую прелесть стихотворению и привносившее в него новую жизнь. Я не понимал слов, но слышал в них мелодию, трепетное биение их пульса и чувствовал красоту аллитерации, а когда я сказал об этом Зое Ланг, она чуть снисходительным и покровительственным тоном объяснила мне, что все древние англосаксонские стихотворения написаны для произнесения их вслух, а не для чтения про себя. Ритмика этих стихов вызывает волнение, даже эйфорию, сказала она, действует на слушателей столь сильно, что события и образы, о которых и говорится в стихах, оживают перед ними. Описания битв способны заставить их взяться за оружие, a «The Dream of the Rood»превратит атеиста в христианина.
Роберт и я слушали ее очень внимательно и почтительно, и я подумал тогда, как много значат внешние проявления возраста для оценки характера человека. Мне хотелось написать портрет молодой, полной фанатичного трепета Зои Ланг, видящей легкий след того пути, что предстоит ей, в тонких, легких и светлых серых линиях, подобных паутине старческих морщин.
Сначала я положил бы на полотно толстый слой серой краски, смешанной с титановыми белилами, а затем эту живую, материальную модель со всей полыхающей внутри ее жизнью превратил бы в достоверный портрет – без всяких технических ухищрений, – но так, чтобы серый цвет остался на поверхности изображения, символизируя будущее... Тогда мое воображение и твердая рука помогли бы мне создать подтверждение ужасной истины. Или все кончилось бы приступом отчаяния, и я швырнул бы доказательство своего творческого бессилия в мусорную корзину. Одной техники да смелости для достижения успеха недостаточно. И, кроме воображения, необходимо везение.
Спрятать «Золотой кубок короля Альфреда»... Мое сознание вернулось к задаче, решать которую следовало не откладывая.
Спрятать кубок, сколько бы ни стоило его золото, было совсем не равнозначно тому, чтобы спрятать рукоять шпаги принца Карла-Эдуарда. У Айвэна были свои причины высоко ценить кубок, но как символ он не был связан с историей, с казнью графа Кинлоха и честью нескольких поколений клана. «Золотой кубок короля Альфреда» был сделан через тысячу лет после славного царствования великого монарха. Несомненно, он был данью памяти Альфреда, но никогда не принадлежал ему.
Ради кубка короля Альфреда можно было убить, но не страдать или умереть.
И все же, снова и снова спрашивал я себя, если бы эти подонки знали, что ищут, если бы они потребовали, чтобы я отдал им этот кубок, подчинился бы я им или нет? Злость, гордость, упрямство не позволили бы мне сделать это.
Ты смешон, Александр.
Спрятать какую-нибудь ценность в замке было непросто, потому что дядя Роберт редко бывал там, в то время как администраторы и хранители замка непрерывно сновали туда-сюда и не прекращали вынюхивать, где находится сокровище. В фамильном флигеле постоянно проживали смотритель и сторож со своей женой-экономкой. Это был добросовестный работник, который буквально потрошил личные шкафы ради поддержания порядка. В том буфете, что стоял в столовой дяди Роберта, нельзя было надолго спрятать даже земляной орех. Местонахождение золотого чуда, пусть даже и не рукояти церемониальной шпаги, немедленно стало бы известно всем, кто был в этом заинтересован. Если сокрытие кубка включало в себя также и сокрытие факта его существования, а именно так, считал я, и есть на самом деле, то замок как место, где можно спрятать кубок, исключается.
