— Какая сумка? — переполошилась она. — Я не брала ничего!
— Внизу, под скамейкой... стояла...
Не выпуская из рук ни бутерброда, ни журнала, она слезла со скамейки. Мы одновременно наклонились и заглянули под сиденье, едва не столкнувшись лбами. Сумка валялась, как я ее оставил. От облегчения я сел на пол.
— Ой! — удивилась дама. — И правда, сумка. А я и внимания не обратила. Ваша, да? Зачем же вы вещи без присмотра бросаете? Украсть могут. А что это у вас с головой?
— Разрешите позвонить с вашего телефона? — попросил я. — Пожалуйста.
Она опасливо отодвинулась.
— Куда позвонить? В милицию? Я свидетелем не пойду, имейте в виду. У меня поезд через сорок минут.
— Не в милицию. Я вас очень прошу, буквально два слова. Пожалуйста. Это срочно.
Некоторое время она колебалась. Затем, сжалившись, протянула мне мобильный телефон в кокетливом чехле. Набрать Настю у меня получилось лишь с третьего раза.
— Я на Казанском вокзале, — скороговоркой сказал я, услышав знакомый хрипловатый голос. — Приезжайте, мне нужна ваша помощь.
— Я выезжаю, — ответила она, ни о чем не спрашивая.
Я поблагодарил даму, подобрал свою драгоценную сумку и тронулся прочь. Самое главное было не привлекать внимания и не попадаться на глаза милиционерам. Я забрался в закуток в конце зала, опустился на корточки, прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Должно быть, я отключился. Когда я очнулся, рядом уже была Настя, — я не заметил, как она появилась.
— Господи, что с вами?! — Ее оленьи глаза были круглыми от испуга.
— Задремал, — пробормотал я.
— У вас лицо в крови!
Бровь и впрямь так распухла, что одним глазом я не видел. Как у всех, кто занимался боксом, брови мое слабое место.
— Вам в больницу надо!
— Не надо, — возразил я. — Нужно выбраться отсюда, тихо и незаметно. Помогите, пожалуйста, подняться.
Держась за нее, я утвердился на затекших ногах, и мы двинулись к выходу. Стоянка такси была забита свободными машинами, но когда я сказал, что нам нужно в Суздаль, водительский пыл заметно угас. Таксисты устроили совещание, — похоже, мой вид не внушал им доверия.
— Восемьсот долларов! — объявил какой-то худосочный парнишка с жидкими усиками, замирая от собственной наглости.
— Поехали, — кивнул я.
— Деньги вперед!
— Можно мы хотя бы в машину сядем?
— Постой, я тебе бинт дам, а то ты мне весь салон перемажешь.
Он достал дорожную аптечку и открыл ее прямо на багажнике. Под любопытными взглядами таксистов Настя протерла мне раны перекисью водорода и неумело забинтовала голову. Ехать нам предстояло на старой «шестерке», которая не стоила восьмисот долларов даже с запасным колесом и худосочным водителем в придачу. В этой проржавевшей жестянке было невыносимо душно; я попробовал приоткрыть окно, но ручка была оторвана, наверное, специально, чтобы пассажиры не выпрыгивали в окошко, не расплатившись.
— У меня тут монтировка под сиденьем, — предупредил парень, косясь на меня в зеркало.
— Только по голове не бей, — попросил я. — И так гудит.
Дорога была долгой и изматывающей. Несколько раз, не выдержав, я просил остановить машину и, открыв дверь, жадно глотал ночной влажный воздух. До Суздаля мы добрались часа за три, потом еще час искали нужную деревушку. Асфальтовое покрытие закончилось, мы то и дело застревали в грязи, приходилось вылезать и толкать автомобиль. Это обошлось мне в лишние двести долларов, но к церкви таксист все равно нас не повез, побоявшись окончательно увязнуть. Высадив нас посреди деревни, он развернулся и исчез в темноте.
С километр мы с Настей тащились пешком, по полному бездорожью, в кромешной темноте, под дождем. Я совсем ослаб, и последние метры она волокла меня на себе. В церковь мы ввалились полуживые, грязные, насквозь мокрые.
***По сравнению с ночной тоскливой равниной даже заброшенная церковь казалась родным домом. Лампадка уютно горела перед бумажной иконой Спасителя, отец Климент и Артемка мирно спали в притворе под ворохом тряпья. Отец Климент дышал неслышно, а Артемка негромко посапывал.
— Эй, — позвал я. — Люди!
Отец Климент рывком поднялся, нащупал фонарик и направил на нас луч.
— Кто тут?
— Это я, — ответил я, закрываясь рукой от света.
Артемка тоже вскочил и тихонько захныкал.
— Тише, тише, не бойся, — успокоил его отец Климент. — Это друзья, добрые христиане. А Бык где?
— Убили, — ответил я.
Фонарик в его руке дрогнул.
— А ребята?
— Тоже убили.
— Всех?
— Я остался. Можно сяду, а то притомился? — Не дожидаясь ответа, я опустился на пол.
— Что у тебя с головой? Ранили?
— Нет... Другая история. Потом расскажу. Это — Настя.
Отец Климент встал и, кусая губы, широко перекрестился.
— Вам переодеться надо, а то застудитесь, — проговорил он, стараясь оставаться спокойным. Сам он, как и Артемка, спал одетым.
— Есть во что?
— Поищем.
Вещей у него оказалось совсем немного.
— Кто их убил, Парамон? — не глядя на меня, спросил он, и сам себя перебил: — Да какая теперь разница!
Мне достались безразмерные джинсы и фуфайка, в которую можно было легко запихать троих людей моего объема. Одежда была старой, жесткой, несвежей, но, по крайней мере, сухой. Настя категорически отказалась облачаться в Артемкины обноски, которые к тому же явно были ей малы..
— Брось капризничать, — уговаривал ее отец Климент. — Тебе сейчас нужно не о красоте думать, а о здоровье. Ты ж зубами стучишь. У нас чистое все, на той неделе стирали.
Настя лишь мотала головой. Артемка разглядывал Настю с интересом и без свойственного ему страха перед чужаками.
— Пло-ха! — строго проговорил он и погрозил ей пальцем.
Настя невольно улыбнулась.
— Хоть верхнюю одежду скинь и в одеяло сухое закутайся, — предложил отец Климент. — Заверни вокруг себя, как в Индии носят. Мы отвернемся пока.
Завернуться в одеяло Настя согласилась.
— Завтра ваши вещи в деревню отнесем, там и постираем, — пообещал отец Климент. — Здесь все равно не высохнет — сыро. Вам от простуды нужно святой воды выпить.
— А чаю нет? — спросила Настя.
— Чаю нет. Но святая вода лучше чая помогает.
Святую воду он держал в изголовье в пластиковой
баклажке. Услышав знакомые слова, Артемка схватил баклажку и, дружелюбно мыча, протянул Насте. Настя поблагодарила и вежливо сделала пару глотков. Я не стал пить: пока мы пробирались к церкви, я промерз до костей и никак не мог согреться.
Покончив с профилактикой простуды, отец Климент занялся моей головой. Он размотал бинты и, светя фонариком, осмотрел раны.
— Зашивать нужно, — заключил он озабоченно. — Причем срочно.
— Здесь есть врач? — встревожилась Настя.
— Одна врачиха на три деревни, — ответил отец Климент. — В Спиридоновке. Восемь километров туда шлепать.
— Восемь километров?!
— Можно, конечно, у Николая лошадь попросить, только это по-любому до утра ждать придется. Да и кляча там такая, что пешком быстрее будет. В общем, придется тебе его штопать.
— Мне?! — перепугалась Настя.
— А чего ты шарахаешься? Леску тонкую найдем, есть у нас, иголка тоже имеется...
— Я крови не переношу!
— А ты о ней не думай. Шей, как тряпку шьешь.
— Я не умею!!
— Шить не умеешь? Сроду не поверю, чтоб девушка шить не умела! Ты думаешь, спиридоновская врачиха больше тебя в этом деле соображает? Да она от всех болезней аспирин дает...
— Нет, нет, я не смогу, — повторяла Настя в ужасе.
— Сам зашьешь? — вмешался я.
Отец Климент с сомнением поглядел на свои ручищи.
— Вообще-то я как бы по другой части, — проговорил он неуверенно.
— Кому-то все равно надо, — настаивал я.
— Тоже верно.
— А вдруг вы занесете инфекцию? — воскликнула Настя. — Начнется заражение.
— А вот насчет этой ерунды не переживай, — заверил ее отец Климент. — Мы святой водой все промоем, от нее микробы мигом дохнут.
— Святой водой?!
— Святой водой лучше всего! — подтвердил отец Климент. — Микробы — это что? Те же демоны, только маленькие. Ну, ладно, ладно, не шуми, потом еще и зеленкой смажем. Беда с вами, маловерами. Хорошо хоть зеленка имеется, верно, Артемка? Ну, давай, брат, ищи ножницы.
— Ножницы зачем? — спросил я.
— Стричь тебя будем, — ответил отец Климент. — Только сперва помолимся.
Он подошел к самодельному перекошенному аналою перед иконами и открыл старый обтрепанный каноник. Молитвы он читал не скороговоркой, как церковные чтецы во время служб, а вдумчиво и серьезно, порой спотыкаясь на церковнославянских оборотах. Держась левой рукой за его рясу, Артемка крестился и кланялся за ним следом. Закончив молитвы, отец Климент закрыл книгу.
