-- Марк,-- подбодрил он меня,-- по крайней мере, ты узнаешь, что случилось.
-- Да? Но как это произошло, черт бы меня побрал?
-- Не знаю, как все происходило, но, похоже, тебе ввели наркотик, и ты был прав, подозревая это. Потом тебя гипнотизировали, ослабив сопротивление организма. Судя по твоему рассказу, это сделали прошлой ночью. Отметина на локтевом сгибе и все остальное полностью соответствует такому предположению. Возможно, для манипуляции сознания им понадобилась вся ночь, но не имеет значение, сколько им потребовалось времени. Ты вошел в глубокий транс, и все воспоминания устранены. По какой-то причине ты должен был прийти в гостиницу "Феникс". Может быть, для встречи с определенным лицом. Возможно, даже для отчета. Помни, тебя не подозревают в убийстве Джея.
-- Да, а как по поводу убийства? Меня накачали наркотиками до того, как убили Джея. Мог ли я... Мог ли я убить его? Он покачал головой.
-- Забудь об этом, Марк. Я уже говорил, что это просто невозможно за такое короткое время - прошло всего несколько часов. А значит, не ты, и не так быстро. Кроме того, мы оба знаем, что твой револьвер украли из служебного кабинета. Мне известно и об отпечатках на твоем столе. Поэтому прекрати терзать себя.
-- Брюс,-- тихо сказал я.-- Мое оружие не крали. Оно было со мной, когда я прошлой ночью входил в свою комнату. Он подался вперед и почесал подбородок. Его голова поникла, и он больше ничего не говорил.
-- Ладно, пусть будет, как будет,- сказал я в конце концов. Палец нажал кнопку "пуск". Громкость повернута до отказа. Я вздохнул и откинулся на спинку кресла.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Брюс скрестил ноги и закрыл глаза. Он казался расслабленным, но если говорить о моих нервах и мышцах, я чувствовал только упругость и напряжение, словно тонкие полоски льда расползались по всему телу.
Из динамика послышались мягкие шумы. Что-то похожее на шепот, но он для меня ничего не значил. Несколько секунд молчания, затем четыре-пять тихих приглушенных звука. Я посмотрел на Брюса. Он приоткрыл глаза, поднял кулак и показал, что стучит в дверь. Я кивнул.
Из динамика донеслось: "Входите." Звук был тусклый, но я разобрал это слово. Раздался слабый щелчок открываемой двери, а затем другой голос произнес:
-- Ну, привет... Брюс раздвинул ноги и склонился поближе к магнитофону, как будто, приблизившись, можно было понять, что там происходит. Возможно, он расслышал следующую фразу лучше, чем я. Громкость стояла на максимуме, но голоса и звуки казались расплывчатыми и искаженными. Я знал, что последние слова принадлежали мне. Я тоже склонился вперед.
-- Марк!-- вдруг крикнул Брюс.
-- Что?
Я взглянул на него. Из динамика смутно лились слова.
-- Спать! Быстрый сон. Быстрый сон.
-- Что-то не так, Брюс? Он покачал головой, внимательно прислушиваясь.
-- Объясню потом.
После последней фразы наступил момент тишины, затем дверь, видимо, закрыли. Из динамика тихо посыпались слова:
-- Быстрый сон, это так прекрасно. Ты спишь, уже спишь глубоким, полным, гипнотическим сном. Он все глубже и глубже, все глубже и глубже.
Я посмотрел на Брюса, и у меня зачесался затылок. Его взгляд не отрывался от кассеты, но он заметил мое движение и молча кивнул. Голос монотонно гудел -- неузнаваемый, вялый и медлительный:
-- Ты должен делать то, что я тебе говорю. Тебе понятно? Ты можешь нормально говорить. Скажи "да", если ты меня понял. Затем приглушенно и как бы издалека я услышал другой голос - мой голос.
-- Да. Это звучало фантастично, почти невероятно -- даже когда я сидел здесь и слушал запись. Это происходило со мной, но казалось, что я все слышу в первый раз. Ужасно сознавать, что слова уже сказаны, команды произнесены, и теперь каждое слово эхом отдавалось в укромных закоулках моего ума, так как эти приказы остались не только на магнитной ленте, которая крутилась передо мной. Они были врезаны в мой мозг, если не глубже.
Тем не менее, это были незнакомые, неизвестные мне слова, которые я забыл час назад; забыл сильнее, чем события третьего дня в школе или десятого дня рождения. В каком-то вихре я начал сомневаться во всех воспоминаниях, в своих мыслях и впечатлениях, не понимая уже, где правда, где ложь, и сомневаясь даже в том, что слышал и чувствовал сейчас.
Я одеревенел. Но голос на ленте приказал мне расслабиться в кресле и закатать левый рукав. Я нахмурился. Слова перешли в неразборчивый шум. Нить смысла исчезла. Брюс тоже слегка нахмурился, но при следующей фразе его морщины разгладились, и он кивнул самому себе.
-- Твоя левая рука становится все тяжелее и тяжелее, она цепенеет и умирает. Все ощущения уходят из руки. Все ощущения уходят из твоей руки. Она абсолютно не чувствует боли. Ты не можешь чувствовать боль в левой руке. Ты ничего не чувствуешь... Опять и опять.
-- Твоя рука, как свинцовая палка. Ты не можешь чувствовать боль... Брюс поднял голову, и когда я взглянул на него, он показал на мое предплечье. Я посмотрел на руку. Рукав по-прежнему был закатан выше локтя. Коснувшись замазанного пятна на локте, я снова взглянул на Брюса. Он покачал головой.
Из динамика не доносилось ни звука, но лента продолжала крутиться. Брюс быстро осмотрелся, взял из ближней пепельницы потухшую сигарету, сжал окурок пальцами, без слов склонился и схватил мою левую руку. Он держал окурок в нескольких дюймах от моего запястья, потом вдруг ткнул им в руку. Я непроизвольно вздрогнул, а он отвел окурок вверх и ткнул им в руку еще раз. Я посмотрел на два пятна пепла, оставшихся на коже. Они почти касались двух точек, которые я обнаружил на руке сегодня вечером. Тело вздрогнуло. Мне представилась игла, которая глубоко входила в мою плоть в тех местах, куда тукал окурком Брюс. Из магнитофона вновь послышались слова.
-- Твоя рука абсолютно нормальная, и все же она не чувствует боли. Ты будешь спать, и все же ты будешь нормально говорить и отвечать на все мои вопросы. Абсолютно на все вопросы. Тебе удобно и хорошо, ты испытываешь радость, отвечая на мои вопросы. Ты все понял?
-- Да.
-- Почему тебя освободила полиция?
-- Я придумал себе оправдание и рассказал им, что мое оружие украли из рабочего кабинета. Они выяснили, что дверь конторы взломана, а ящик стола, в котором, по моим словам, находился револьвер, тоже взломан и валяется на полу. Они нашли на поверхности стола отпечатки Джорджа Люцио и освободили меня. Брюс покачал головой и посмотрел мне в лицо, но я почти не замечал его. Во рту пересохло. Я ждал новых вопросов. Громкость то усиливалась, то ослабевала, слова иногда вообще выпадали, превращаясь в неуловимый шум.
-- Расскажи, что ты делал, когда ушел из полиции. Назови всех людей, с которыми разговаривал. Расскажи о своих поступках и обо всем, что узнал.
Вновь заговорил другой голос - голос, который принадлежал мне. Я кратко описал весь день, отмечая такие интересные детали, что теперь, сидя в гостиной Брюса, сам с удивлением слушал этот удивительный рассказ.
Я говорил ровным голосом, называя каждого человека по имени. Я постоянно называл полное имя, ни разу не сказав "он" или "она", ни разу не сказав "ты" тому, кто меня допрашивал. Я рассказал, как покинул городское управление, зашел в контору, навестил Роберта Ганнибала, Глэдис Вэзер, Энн Вэзер, Марту Стюарт и Артура. Наконец, очередь дошла до Эйлы, и я тут же почувствовал, как лицо заливает краска.
Слушалось это ужасно. Я неуклюже ерзал в кресле. Брюс взглянул на меня и тут же отвел глаза, сдерживая ядовитую улыбку. В принципе, тут была самая интересная часть записи, но удовольствия она мне не принесла.
Слух был в постоянном напряжении, но я расслабился. Мое замешательство увело ум от более пугающих аспектов ситуации. И вдруг меня прорвало. Во мне не остаюсь ни замешательства, ни покоя. Я размышлял. Вспомнилось, что после Эйлы я вернулся в контору. Потом возникло желание бежать в гостиницу, затем появилось понимание, что это гипнотическое принуждение. Все промелькнуло в уме: нерешительность и страх, записка для Брюса, затем провал в неизвестное, который немного проясняла запись. И где-то в этом пустом промежутке я приобрел магнитофон. Тогда мне снова ничего не понятно. Если я рассказал ему о прослушивании, почему он не нашел магнитофон и не испортил запись? Значит, я о нем не говорил. Взглянув на Брюса, я подумал, что из-за своих идиотских мыслей теперь совершенно не понимаю, какие из моих воспоминаний реальны, а какие нет. В какой-то миг безумия мне даже подумалось, что я зря пришел к Брюсу. А вдруг и к этому вело какое-то принуждение, какое-то не совсем обычное желание. Но ничего другого не вспоминалось. Все казалось логичным и разумным.
Сжав подлокотники кресла, я выпрямился и сказал себе, что выгляжу ужасно глупо среди этих страхов. Я ухватился за слова, которые звучали из динамика, и попытался понять, что там происходит. Мой голос звучал, повествуя о том, как я покинул Эйлу и направился в контору.
