— Видишь, какая она умная! — указывая глазами на Третьякову, шепнул Скотников, когда Аня вернулась на место. — Ясно, что ты танцуешь лучше, а толстяк зажат. Но она награждает именно его, чтобы он раскрепостился, почувствовал себя успешным. Это очень мудро! Видишь, как у нас здорово! Не только работа, не только обучение, но и отдых, развлечения. Очень скоро ты не сможешь без этого жить, вот увидишь!
Она вернулась домой около одиннадцати вечера. И тут же зазвонил телефон.
— Алло? Толя?
Они договорились, что Анна непременно позвонит, чтобы он не беспокоился. Но из трубки послышался несчастный голос Зойки Филипповой:
— Нет, не Толя. У тебя что, поклонник новый завелся?
— Нет, это друг школьный.
— А-а- а… А то у тебя такой голос, будто ты влюбилась, — печально изрекла Зойка.
— Ну, может быть… отчасти.
— Кто он?
— Это она.
— Чт-о-о?!
Анна рассмеялась.
— Шучу. А ты что грустная?
— А-а-а, — Зойка тут же разрыдалась, словно ждала этого вопроса. — Сижу одна дома, девать себя некуда. Никому я не нужна…
— Ну, Зойка, ну перестань! Это временные неприятности! Все наладится…
— Ничего не наладится! Директриса уже обзвонила весь город, все школы приличные, представляешь? Куда ни приду, только услышат мою фамилию, сразу от ворот поворот.
Она замолчала, всхлипывая. Аня не знала, чем ее утешить.
— Слушай, можно я к тебе ночевать приеду?
— Конечно приезжай!
— Ага! Я мигом. Сейчас машину схвачу и приеду.
— Давай. Я тогда без тебя ужинать не сажусь.
Зойка тут же бросила трубку, словно боялась, что
Аня передумает.
Она действительно прилетела ровно через пятнадцать минут. Едва Аня успела отбить два куска свинины, помыть овощи для салата, как раздался звонок в дверь, и большая, нелепая, несчастная приятельница возникла на пороге. Одновременно зазвонил телефон.
— Проходи скорее, — улыбнулась ей Аня, снимая трубку.
Звонил Скотников — узнать, как она добралась до дома.
— Спасибо, нормально добралась. Маршрутку только долго ждала.
— Лавруша, мне звонил господин Голушко. Его сегодня не было.
— Это я заметила.
— Да, он не смог прийти, но интересовался, как прошел семинар и все такое. Про тебя спрашивал.
— А что он про меня спрашивал? — игриво поинтересовалась Лаврова, глазами указывая Зойке, чтобы та продвигалась на кухню.
— Спрашивал, как прошло твое представление на структуре. Я рассказал, что ты была обворожительна, покорила всех, включая Третьякову.
— Это правда?
— Да! И мы договорились, что после семинаров он будет подвозить тебя до дома. Он где-то в ваших краях живет. Ему почти по пути.
— Ну, конечно, так уж и по пути, — смеялась Анна.
— И не спорь! А то я каждый раз буду волноваться, как ты добралась. А ты теперь мое богатство — в прямом смысле слова. От того, сколько ты в клюве принесешь, и моя доля зависит.
И эта циничная шутка, которая каких-нибудь пару дней тому назад вызвала бы в ней негодование и отвращение, почему-то показалась Ане вполне приемлемой.
Зойка тем временем принялась делать салат.
— Ага, молодец, — похвалила ее Аня. — А я мясо буду жарить.
Она поставила на плиту сковородку, дожидаясь, когда та раскалится.
— С кем это ты говорила? — ревниво спросила Зойка.
— Да это Толя Скотников. Одноклассник.
— Что-то я про него от тебя не слышала.
— А мы давно не виделись. Года три.
— Ничего себе. И что же он звонит чуть ли не ночью?
— Зойка, он мой друг. С детства, поняла? И имеет право звонить, когда хочет. Тем более что мы теперь работаем вместе… — Эти слова вырвались у нее нечаянно. Но когда вырвались, она подумала о Зойке. Ведь и Скотников тоже говорил ей о Филипповой: это твой кандидат…
Едва Аня кинула на сковороду сочные куски, и они зашипели, источая аромат мяса и специй, как позвонила сама Ольга Третьякова.
— Госпожа Лаврова? Как вам понравился семинар?
— Было интересно.
— Сегодня мы больше отдыхали, чем работали. На следующей встрече будем учиться зарабатывать деньги. Я уверена, вы будете очень успешным членом «Триады».
— Почему?
— Вы умны и у вас есть харизма. Я прочу вам большое будущее. И очень рада, что вы влились в наши ряды.
— Спасибо, — откликнулась Анна. И поймала себя на том, что ей очень приятно слышать похвалу этой женщины.
— А это кто? — осведомилась Зойка, доставая из сумки бутылку сухого вина. — Где штопор?
— Там, в верхнем ящике. Вообще-то уже поздновато для выпивки…
— А для звонков не поздновато? Кто звонил-то?
— Ну… Это моя начальница новая.
— Ты что, работу бросила? — вылупилась Зойка.
— Нет, просто нашла еще одну. Совмещаю.
— Понятно… У кого-то ни одной, а у тебя сразу две…
Она насупилась, терзая штопором ни в чем не повинную пробку.
— Зойка, нужно не так! Открывается очень просто. Ладно, я сама. Ставь лучше тарелки.
Едва Аня открыла бутылку, позвонил Голушко.
— Госпожа Лаврова? Я не очень поздно?
— Нет, я как раз ужинать собираюсь.
— Знаете, мы после семинаров обычно созваниваемся, обмениваемся впечатлениями. Мне сегодня звонили многие, и разговоры только о вас! О вашем остроумии, быстрой реакции, о вашем зажигательном танце. Я не смог удержаться, чтобы не поздравить вас со столь ошеломляющим успехом!
— Но приз достался не мне! — рассмеялась Аня.
— Это чепуха! Все ваши призы еще впереди, уверяю вас! Надеюсь, вы позволите мне доставлять вас до дома после наших вечерних занятий?
— Ну… Если вас это не затруднит…
— Почту за честь. Спокойной ночи, милая госпожа Лаврова!
Зойка сидела напротив нее, глядя на оживленное лицо приятельницы, слыша сочный мужской баритон из трубки, который оглашал всю кухню, и слезы капали из ее глаз прямо в тарелку.
— Зойка, ну что ты?!
— Я тоже хочу… — только и смогла вымолвить приятельница.
— Если хочешь, значит, будешь!
— Правда?! — Она тут же полезла за платком, сняла очки, вытерла слезы, высморкалась. — Нет, ты это честно?
— Давай-ка ужинать! И поговорим…
Собственно, Ане не пришлось лгать. Зойка не задавала вопросов. Она довольствовалась тем, что рассказывала Лаврова. А та, упоенная праздничным вечером и собственным успехом, говорила именно об этом — о работе, которая является праздником. О людях, с которыми она там познакомилась и которые так доброжелательны друг к другу, о том, что там все заботятся друг о друге.
— В общем, Зойка, это такая фирма… По западному образцу, в лучшем смысле этого слова. Корпорация. Большая семья. Там таких мегер, как твоя директриса, нет в принципе. Таких там изгоняют, как бесов!
— Что мне сделать, чтобы меня туда взяли? — прошептала потрясенная Филиппова.
Аня на минуту задумалась. Сказать ей про взнос? Деньги у Зойки есть, занимать ей не придется… Тогда лучше не говорить.
— Просто верить мне и все! — ответила Лаврова.
Когда они, наконец, улеглись спать, Аня — в своей комнате, Зойка — за стенкой, Лаврова вдруг четко и ясно осознала, что Зойка не сможет участвовать в этом: слишком она бесхитростна, прямодушна и непосредственна.
Впрочем, откуда я знаю? — тут же принялась уговаривать себя Анна. Вон как оживилась она, слушая меня, получив надежду на перемену в своей жизни. А что, лучше сидеть одной дома и сходить с ума от одиночества? Ей все равно не найти работу педагога. Мегера-директриса уже постаралась на этот счет. И что же ей делать? Идти в дворники?
И кто знает про себя, на что он в действительности способен, а на что нет?
Виктор очнулся в углу двора, когда на город спустилась ночь. Попытался подняться, глухо застонал. Тело болело каждой клеточкой. Голова трещала. Он ощупал лицо. Ссадин не было. Ну да, по лицу они не били. Зато почки отбили напрочь. Профессионалы… Сволочи!
Он поднялся, цепляясь за стену. Нужно добираться до дому, а то сдохнешь здесь к чертовой матери! Он еще постоял, прижавшись к стене, собираясь с силами. Шатаясь и спотыкаясь, вышел на слабо освещенный проспект, поймал машину. Усаживаясь, невольно застонал от боли.
— Ты че, мужик? Вроде как побитый? — покосился на него водитель, мужчина лет сорока, со странным, слегка перекошенным лицом.
Виктор криво улыбнулся, промолчал. Разговаривать не хотелось.
— Отметелили тебя, что ли? — не отставал водитель.
— Ну, отметелили. Тебе-то что?
— Ничего. Кто это тебя? Расскажи, легче будет.
— Не твое дело. Ты везешь и вези.
Мужчина замолчал. Так молча они доехали до дома. Виктор рассчитался.
Водитель еще раз взглянул на Виктора и проговорил:
— Ты вот что, мужик. Не знаю, что за беда у тебя. Вижу, хреново тебе. Глаза мне твои не нравятся. Я такие глаза у ребят умирающих видел. В Чечне. А ты — живой! Я вот с войны вернулся, вся левая сторона парализована была. А теперь машиной управляю. Рожа кривая маленько осталась, но это ничего. Баба моя меня не бросила. А ты с руками и ногами. Жена есть?
