Когда в той или иной зоне случался побег, многих прапорщиков откомандировывали по месту жительства беглецов, другие, переодевшись и «засухарившись» под простаков, рыскали по лесу или сидели в засадах. Козлы просчитали все лучше нас, лучше!
Не дожидаясь неминуемой пули в голову, я тут же поднял одну руку вверх и заложил ее на шею. Вторая моя рука по-прежнему держала баул с золотом и, словно приросшая к ручке, не хотела выпускать его. Это получилось как-то само собой, неосознанно.
Макуха очень хорошо знал нас обоих, и потому ему не надо было сверяться по лежавшим в кармане фотографиям.
— На землю, педерасты!!! — ещё увереннее и яростней гаркнул он, от чего по моим ногам пробежали мурашки.
— А-а-а-а!!! — в тот же миг раздался нечеловеческий, душераздирающий вопль, оглушивший нас всех, и сдуревшая Света рванулась во тьму.
— Стреляй! — приказан Макуха напарнику и, не дожидаясь, пока тот выполнит команду, саданул очередь вдогонку. Вопль разом стих, как будто провалился в бездну.
Воспользовавшись секундной заминкой, Гадо рванулся за будку, а я побежал в другую сторону, от нее. Напарник Макухи чуть замешкался и растерялся, а са-мому людоеду потребовалось время на разворот. Пока он выполнял свой пируэт и, возможно, прицеливался, я успел изменить направление движения, петляя, как заяц. Я понимал, что вот-вот получу очередь в спину, и потому упал на землю, ведомый самим Провидением. Падение спасло мне жизнь. Буквально в ту же секунду надо мной просвистали пули, затем еще…
Несмотря на то что я пробежал всего пять — семь метров, темнота скрыла меня. Железнодорожное полотно лежало совсем рядом, в каких-то двух-трех метрах. Если бы мне удалось перекатиться и залечь с той стороны, если бы!..
Снова прозвучала длинная очередь, но на этот раз стреляли не по мне. Я боялся пошевелиться и вздохнуть, но и так догадался, что стреляли по Гадо.
И вдруг я услышал ответную, да, ответную очередь! Гадо жив, жив!!! Какая-то сила оторвала меня от земли, и спустя секунду я был уже на насыпи, меж двух рельс. Еще рывок! Что-то сильно рвануло мой баул, а потом обожгло ногу.
Скатываясь с насыпи кубарем, я почувствовал острую боль, а затем теплоту, разливающуюся по ноге. Чуть ниже колена. Баул лежал где-то рядом со мной, но я его уже не видел. Рванув куртку, я выхватил из-под нее автомат. Боль в ноге становилась все сильнее и сильнее, однако, превозмогая ее, я кое-как привстал и сделал несколько шагов назад. На освещенном пространстве у будки никого не было, людоед Макуха и его напарник, видимо, залегли где-то рядом с ней. Я всматривался как мог туда, где они могли находиться, но так никого и не приметил. И вдруг я различил голос Макухи, он что-то тихо говорил своему напарнику, которого я не видел. Точнее, не говорил, а отрывисто выкрикивал, подавая какие-то команды. Я с ходу засек это место и так саданул по нему от всей души, что почти не сомневался — Макуха не уцелеет. Когда по мне начал стрелять второй мент, я уже был на земле, под защитой насыпи. Но, стреляя по мне, защищая уже убитого Макуху, он тем самым выдал себя, и Гадо тут же «достал» его со своей стороны.
Ни таджик, ни я не решались встать и выйти на открытое место, хотя догадывались, что менты мертвы. Не знаю, сколько времени мы молча ждали малейшего шороха с их стороны, но мне показалось — долго, очень долго.
Гадо рискнул первым и прокричал, что идёт ко мне. В ответ — ни звука. Я понял его замысел и продолжал напряженно молчать, ожидая возможных действий со стороны ментов. Чуть приподнявшись, я подобрал с земли увесистый булыжник и запустил его в сторону будки. Снова залёг. Ничего. Ждать дольше было просто невыносимо, но и пойматься на возможную уловку натасканных, опытных «псов» тоже не хотелось. Ставка была слишком высокой и — последней!
Гадо не выдержал и метнулся вперёд. Я не видел его самого, но догадался по топоту, что он пробежал несколько метров и залёг. Кажется, он кого-то рассмотрел… В этот момент я подумал о Свете и о стрелочнице; ни та ни другая не подавали признаков жизни, как будто их вовсе не существовало на этом пятачке.
* * *
Когда мы наконец вошли в помещение, бледная как полотно стрелочница сидела на кушетке словно изваяние. Увидев нас, она не моргнула и глазом, но начала тихо креститься и шептать. Вид ее при этом был совершенно отрешенным, почти невменяемым. Я истекал кровью и думал только о ноге. Продырявленные прапорщики нас уже не интересовали. Им даже не выдали раций! Очевидно, на всех не хватило.
— Звонила?!
Гадо смотрел на бедную женщину как на пустое место. По его голосу я почувствовал, как смертельно он устал.
— Нет, — не сказала, а всего лишь повела головой женщина, и мне показалось, она не врет.
— А они?
— Нет, — тихо прошептала она.
— Почему же они сразу не бросились за нами? Чего выжидали?
Гадо сделал шаг к находившемуся на столе телефону и одним ударом кулака разбил его вдребезги. Женщина только вздрогнула и посмотрела на меня.
— Вы ранены, — сказала она, очевидно заметив на полу кровь.
— Отвечай на вопрос, нам некогда! — потребовал от неё Гадо и взмахнул автоматом.
— Их смутило присутствие… женщины… Советовались…
Стрелочнице было далеко за пятьдесят, она вполне могла быть моей матерью, которую я не видел полтора десятка лет и уже никогда не увижу.
— Кого они ждали? — тихо спросил я у нее, опередив Гадо.
— Троих мужчин. Беглых…
— Ясно… — Гадо повернулся ко мне и спросил о ноге.
— Не ходок… — ответил я как есть.
Конечно же, в моем голосе была обреченность…
— Херня! Я дотащу тебя, даже если нам придётся бросить всё и идти голыми! Бинт.
Стрелочница тут же встрепенулась и достала из висевшей на стене аптечки бинт, зеленку и какие-то дрянные таблетки.
— Больше ничего нет, — развела она руками.
Гадо одним махом вспорол мне одну штанину и осмотрел рану. Пуля попала в мякоть, кость, к счастью, была цела. Нога сильно вспухла и по-прежнему кровоточила. Очевидно, я потерял слишком много крови, меня уже тошнило, голова кружилась, как перед обмороком. Гадо быстро наложил на рану повязку и плотно обмотал ее бинтом.
— Когда первый товарняк? — напрямую спросил он у стрелочницы, выдавая наши дальнейшие планы.
— Через двенадцать минут, — взглянув на будильник, ответила та.
Я тут же отвернулся, чтобы не смотреть, как Гадо «скосит» ее выстрелом или двумя. Выхода, по сути, не было, и я был уверен, что он поступит именно так.
— Пошли, — сказал он, хмуро взглянув на женщину. — Козлы так и так поймут, куда мы направились.
Мы вышли из будки, и я попросил его взглянуть на Свету.
— Зачем? — равнодушно отмахнулся он. — Мёртвые воскресают только у христиан. Идем лучше за баулом, он нам еще пригодится.
Я всё время опирался на плечо Гадо, и мы кое-как двигались по железнодорожному полотну. Он то и дело подбадривал меня, говорил, что я родился в рубашке.
— Главное уцепиться и отъехать километров на тридцать. Там что-нибудь придумаем…
Стрелочница не обманула нас, товарняк показался через считанные минуты, как она и говорила. По гудению, доносящемуся издалека, и по тому, как дрожали под нами рельсы, я понял, что он груженый. Огни тепловоза приближались к нам с каждой секундой, и этот желтый свет, словно живительная влага или наркотик, входил в каждую клетку моего естества. Я весь дрожал, из моих воспаленных глаз катились слезы. А ведь я мог убить этого человека! Еще чуть-чуть, и она наверняка «перекантовала» бы меня в оборотня!
Баул и дипломат были на Гадо. Он примастерил их так, чтобы его руки оставались свободными. Сумка с деньгами держалась у меня на боку.
— Если не сумеешь зацепиться, свистни! Я обязательно спрыгну и помогу, — сказал он, когда состав был совсем близко от нас. — Клянусь Аллахом!
Но я верил ему и без клятв, больше, чем себе и всему преступному миру!
Товарняк поравнялся с нами и, грохоча на стыках колесами, медленно пополз вверх по полотну.
Преодолевая острую боль, я оттолкнулся от земли левой, здоровой ногой и ухватился руками за лесенки вагона. Меня резко рвануло вперед, но, к счастью, моя правая — раненая нога немного слушалась меня. Я не расцепил пальцев до тех пор, пока не переставил ноги. Гадо остался где-то позади, он не стал прыгать первым, как собирался, опасаясь за меня. Повернув голову влево, я всмотрелся в темноту, но никого не увидел. «Он где-то рядом, через несколько вагонов от меня», — подумал я и посмотрел вверх. Состав постепенно набирал скорость, холодный ветряной поток дул прямо на меня, как будто хотел сбросить наземь непрошеного гостя.
Мне предстояло взобраться по лесенкам вверх, до самой обшивки вагона, а затем преодолеть и ее, чтобы залечь на самом верху. Чтобы не ступать на правую ногу, я стал осторожно подтягиваться на руках, переставляя одну левую. Я очень боялся потерять сознание, чувствуя, что вот-вот отрублюсь и полечу в ад. Мои руки начали слабеть, мозг работал уже не так четко, как прежде. Обшивка была довольно высокой, примерно метр двадцать, и по этому признаку я безошибочно распознал груз. Наверняка это был метровый сортимент, баланс, идущий на бумажные комбинаты России.
