пикировка и мелкие стычки возникали то в одном, то в другом конце стола. Ужин близился к концу, когда внезапно вырубился свет.
— Иринка! Сходи, генератор сбрось и заведи по новой, — скомандовала Лидия Николаевна.
Помощница безо всяких возражений включила фонарик и молча направилась в аппаратную, находившуюся в торце дома. Минут через десять она вернулась с растерянным лицом.
— Он не заводится. Пишет «ошибка А12».
— Сбрасывала?
— Да, Лидия Николаевна. Ничего не помогает. В инструкции написано, что это «ошибка запуска». Я не причем, — чуть не плача, заявила девушка.
Ирина выглядела потерявшимся ребёнком. Нелепая водолазка с высоким воротом, яркий комбинезон, какие покупают маленьким детям, волосы, завязанные в хвостик… «Ей бы ещё рукавички на резинке и ватрушку», — подумалось Денису, и его сердце накрыла жалость.
Гурьба мужиков вооружилась фонарями и потянулась поучаствовать в ремонте. Но вывод после осмотра был неутешителен. У генератора сломался стартер. Ручной запуск не был предусмотрен.
— Баба Лида, а резервный генератор есть? — спросил Иван после оглашения приговора сломавшемуся механизму.
— Маленький накрылся, в ремонт увезли. Армейский кунг есть. Но он в сарае, снегом засыпан. Господи, за что же нам такие испытания? Чем мы тебя прогневали? — вздохнула метеоролог.
— Раскопаем. Лидия Николаевна, покажите, где. Пошли, мужики! — скомандовал Максим.
— Денис, ты-то куда с одной рукой? Справимся без тебя, — осадил Иван вскочившего молодого человека. — Оберегай тут барышень.
Охотники, нацепив фонарики на лоб, с видимым облегчением пошли на раскопки, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. Максим после небольшого раздумья разрешил Ивану взять ружье для защиты от медведя. Хотя погода стояла все еще ненастная, поработать руками всем было в охотку. Все мужики взяли штыковые и совковые лопаты, и только Максим прихватил инструмент в два раза больше. Сначала, пока они разгребали свежий пухляк, работа шла быстро. Ниже пошел слой слежавшегося за зиму снега. Иван, считавший себя крепким мужиком, крякал, когда поднимал свою совковую лопату, и периодически косился на Максима. Тот уже через пять минут разделся по пояс и демонстрировал огромные бугры мышц, синхронно перекатывающихся под кожей, когда поднимал здоровенный ком снега на снегоуборочной лопате. Иван и Виталий старались не отставать от богатыря, Никита и Андрей сдохли почти сразу, но показаться слабаками не хотелось, и они через силу откидывали от сарая снег.
Спустя два часа они откопали навес, где стоял армейский прицеп с генератором. Рядом находился вездеход ГТ-71 со слегка поржавевшими гусеницами.
— «Газушка», — ласково сказал обессиленный Никита. Я на такой в армии ездил.
Андрей, мокрый от физического труда, с интересом полез ее осматривать, пока остальные охотники занялись генератором. Техника, и все, что с ней связано, было единственным его увлечением. Охоту он терпел только потому, что так велел отец. Спортом никогда не занимался, так что поковыряться в технике было здесь для него единственной отрадой.
Охотники промучились полчаса, но завести механизм так и не смогли. В армии служил только Никита, но вплотную сталкиваться с генераторами ему не приходилось.
Расстроенные охотники пошли спать.
Никита некстати начал острить про маньяка, собирающегося выйти на ночную охоту. Все немного истерично засмеялись, но смешно было далеко не всем. Сам Никита, например, закрыл их с Иваном комнату на щеколду. Его вдобавок мучила невозможность опохмелиться, и тревожность из-за этого нарастала.
Остальные тоже были предельно напряжены и вели себя довольно нервно. Да и завывания ветра, хорошо слышные внутри помещения, добавляли беспокойства.
Вероника расположилась в бывшей комнате Дениса. Она слышала, как все мужики гурьбой ввалились в дом, немного повозились при свете фонариков, затем легли спать. Спустя пятнадцать минут дверь ее комнатки открылась, в проеме показалась мужская фигура с налобным фонариком, слепящим глаза.
— Красавица моя, ты скучала?
— Да, милый. Заходи скорее, — ответила Вероника шёпотом.
25/05 00.30
Виталий подошёл к кровати, выключил фонарик и, присев рядом с Вероникой и запустив руки в ее пышные волосы, потянулся к ее губам. Вероника застонала. Обхватила руками его плечи, вжалась в его грудь, словно ища убежища. По ее обнаженному телу пробежали мурашки.
— Что ты не разделся? — прошептала она.
— Ну что я при Андрюхе буду раздеваться? Еще подумает что-нибудь не то про мою сексуальную ориентацию. Выскочил тихонько, чтобы не будить его.
Стаскивая с себя одежду, он начал осыпать ее губы и тело поцелуями. Восхищенный красотой ее высоких полных грудей, он целовал то левую, то правую, то, сжав обеими руками, зарывался головой между сосков. Закончив с предварительными ласками, он собрался было перейти к следующей части, но Вероника столкнула его с кровати.
— Она скрипит жутко. Давай на столе.
Виталий поднял ее на руки и овладел ею ещё в воздухе, затем посадил на стол и вошёл в неё окончательно. Вероника старалась не стонать, чтобы не разбудить соседей, но даже с закушенной губой звуки были довольно громкие. Выручал их только шум пурги, завывающей снаружи. Совокупление продолжалось недолго, любовники явно изголодались друг по другу.
— Ох и грех мы творим, — отдышавшись, немного не к месту сообщила Вероника. — Как моя бабушка говорила, «ещё ноги не остыли». Лежит ведь Рустам в соседней комнате.
Виталий ничего не ответил, он предпочитал не мучить себя угрызениями совести. Девушка вздохнула и неумело перекрестилась:
— Господи, прости меня грешную.
— Так ведь мы-то живые, — наконец нашёл подходящий ответ Виталий, слегка обескураженный внезапной религиозностью Вероники. — Да и Рустам человек такой был, что жизнь любил.
— Ох жалко его. И себя мне тоже жалко, — искренне выдохнула Вероника и сморщилась, чтобы не заплакать.
Виталий обнял ее и крепко прижал к себе.
— Ну а себя ты почему жалеешь? Молодая, красивая. Найдёшь себе мужа порядочного, не то, что я.
— Я за тебя замуж хочу, — Вероника сделала акцент на слове «тебя». — А ты на такой, как я, не женишься, — это было одновременно и утверждение, и вопрос.
— Я в принципе пока жениться не собираюсь. Not yet, — аккуратно подбирая слова, ответил Виталий.
Невольно он сказал правду. У него была странная черта — маниакальная подозрительность. Все его подруги казались
