Они подумали, что дом с недостроенным вторым этажом был последним в вытянутом полукругом поселке, но во впадине меж двумя дюнами, у подножия маяка, стоял еще один хуторок, в буквальном смысле слова выстроенный на песке. Рядом с домом был сарай, банька и будка домашней рыбокоптильни. Для начала обратились с обычной для горожан просьбой:
— Свежей рыбки не продадите?
Внешний вид хозяйки не соответствовал традиционному представлению о рыбацкой жене. Сгорбленная, как серп, она была вынуждена запрокинуть голову, чтобы взглянуть на лица охотников до свежей рыбы.
— Ой, детки, вы, знать, издалека приехали, коли рыбу у меня спрашиваете. Мой Ингус уже второе лето ловит в море-океане разных неслыханных рыб — сардин да тунцов там каких-то. Хоть бы одну живьем привез; которая в банках, та мне не по вкусу... А нынче какая у нас тут рыба... Разве что старик ночью на донки наловит. Ну да ладно, погляжу, может, какая камбалишка вяленая завалялась.
— А у соседей, у которых черная собака? — Кобра попыталась повернуть разговор в нужную сторону.
— У Рихарда с маяка? Он даже чужих людей в дом пустил, чтобы свести концы с концами. Сам-то он теперь без горькой уже никак, позапрошлый год на синюху переметнулся. Совсем было худо. А теперь хорошо! Жена днем приглядит за младенцем аптекарши Сильвы, а Сильва ей за это спиртику чистого принесет. А по понедельникам прилетает женишок с гостинцами да с денежками. Реже приезжать ему никак нельзя, эти пропивают все напропалую и дите голодом заморят. А Валдик такой пострел растет, скоро ножками сам пойдет, у отца, видать, тоже сердце доброе, завсегда приголубит малого, конфетку даст... Нет, нет, голубчики, к старикам-маячникам не ходите, еще затянут в свою компанию, вам тогда и на вечерний поезд будет от них не вырваться. Вы лучше попытайте у Алекса, мужа лавочницы, у него завсегда найдется копченый рыбец.
У магазина стоял запыленный автобус. Пассажиры, коротая предусмотренную графиком стоянку, без особого интереса и надежды спрашивали сигареты «Элита» и «Черный бальзам» или, ради убиения времени, перебирали в галантерейном отделе вороха носков и купальников.
— Да брось ты со своей рыбой! — Янка потащил Рудиса к автобусу. — Через час будем дома.
— В Ужаве мне все ясно, — поддержала его Кобра. — Эмиль из комиссионки здесь не «Сикуру» слушает, а совсем другую музыку.
* * *
Восторгам тетушки Зандбург не было границ.
— Я даже не подозревала, что я миллионерша! Десять рублей за этот несчастный таз! И была бы еще пара рублей, если бы сдала на комиссию, а не в скупку. Завтра все старые сковородки снесу, все горшки и кастрюли — пускай выкладывает денежки на бочку! Обязательно наберется на кухонный комбайн. Но знайте: первую наличность я кидаю на стол. Айда, ребятки, в ресторацию!
Селецкис раньше не был знаком с лоцманской вдовой и хотел отговориться занятостью, однако его сопротивление скоро было сломлено.
— Не могу же я рассказывать о своих сугубо личных наблюдениях в стенах государственного учреждения.
В выборе меню она тоже проявила себя неумолимым деспотом.
— Нечего разводить канитель с заказными блюдами. В том же самом котле варят, а за название сдерут втридорога и прибавят два кружка маринованного огурца. Зять меня раз сводил в лучшую кухмистерскую Юрмалы и угощал беф-строгановым по-курземски. Надо же такое придумать! Подали через полчаса, а потом еще целую вечность не несли жалобную книгу. Я там такого понаписала, что Кашис подпись поставить побоялся, сказал, что он сам не курземец и не ему судить... Возьмем комплексный обед — дешево и сердито, а на остальные деньги — пивца, вам ведь в служебное время алкоголь запрещается.
За едой из нее нельзя было выжать ни полслова. Это, однако, ничуть не означало, что тетушка Зандбург держала язык на привязи, отнюдь нет, она непрерывно говорила о погоде, делилась воспоминаниями о довоенных ценах в ресторанах, когда человек за свои деньги еще был вправе потребовать вежливого обслуживания. Ее тонкое воспитание не позволяло ей перейти к разговору о деле до того, как будет подан кофе.
— Вы курите, не стесняйтесь, — радушно разрешила тетушка Зандбург. — В комиссионном тоже был один парень, который никак не мог спокойно сидеть без цигарки, то и дело вскакивал и выбегал покурить. Свою очередь чуть не пропустил. А вышел оттуда и вовсе скис. Оказалось, заграничные пластинки не принимают. Я даже знаю, почему. В них можно черт-те что насовать, как в наш радиоприемник. На одной скорости если играть, слышно какую-нибудь бугу-вугу. А на другой совсем другую песенку запоет, а то и вовсе — царский гимн. Помнишь, Теодор, тетку Чарлея, было такое кино, она музыкой шпионские донесения передавала... Я, конечно, ничего худого сказать про того юношу не хочу, вроде он вполне порядочный, будь у меня деньги, я бы у него выторговала какую пластиночку для внучки Расмы, больно уж она падкая на эти шлягеры.
Янис Селецкис в смущении молчал. А Яункалн, знавший расчетливую бережливость тетушки Зандбург, хотел отблагодарить за бесплатный обед.
— Я достану для вашей внучки новые записи. Но вы скажите, какое впечатление произвел на вас Гринцитис?
— Очень воспитанный человек. Записал все из паспорта, а на год рождения даже не взглянул. И на пишущей машинке жарит — почище иной барышни. Даже подпись уже стояла, чтобы мне лишнего не ждать, когда будут выплачивать деньги.
Инспекторы переглянулись и разом подались вперед.
— Вы не могли бы показать квитанцию? — спросил Селецкис.
— С превеликим удовольствием!
Тетушка Зандбург достала из сумочки вчетверо сложенный бланк, графы которого были заполнены на машинке. Чернилами были выполнены только две подписи — самой тетушки Зандбург и жирные каракули:
Э. Мендерис.
Лоцманша смотрела на работников милиции с нескрываемым превосходством. Первый свой козырь она выбросила как бы невзначай, с остальными решила не торопиться.
— Это я заметила двумя часами раньше, потому и решила еще поторчать в ожидалке и поболтать с женщинами. Когда деньги в кармане и не надо бояться конкуренции, у всех торговцев развязывается язык. Каких только советов мне не надавали. В какую химчистку лучше всего сдавать одежду перед тем, как нести в комиссионный, как улыбнуться оценщику, приглашая его посмотреть на дому спальный гарнитур, чего посулить, когда хочешь отделаться от старого холодильника или телевизора. Наверно, самых тонкостей они не выбалтывали, но насчет цен сказали, как есть. И показывали свои квитанции. На некоторых стояла подпись Мендериса, на других — самого директора. И даты не у всех совпадали. У большинства, конечно, стояло сегодняшнее число, однако на последней своими глазами видела завтрашнее.
Яункалн встал и подал знак официанту.
— Надо сейчас же пойти в Управление торговли, пусть делают ревизию. Тут что-то не в порядке.
— Не будем торопить события! — Селецкис налил себе еще чашку кофе. — Я давно имею дело с торговлей, знаю, что между мелкими отступлениями от закона и мошенничеством огромная разница. Например, сегодняшний план они перевыполнили, но хороший директор обязан думать о завтрашнем дне, горторг требует от него ритмичной работы. И вот в конце дня они подводят черту и работают как бы в счет будущего. Это, конечно, жульничество, но не такое уж тяжкое преступление.
— А чем вы объясните комбинацию с подписями?
— А кто его знает! Может, они получают премиальные за выгодные сделки, а нераспроданные вещи рассматривают как брак. Возможно, директор захотел оставить этот таз для себя и поэтому не стал ставить свою подпись... Как бы там ни было, теперь мы можем поговорить с товарищем Гринцитисом более серьезно.
Наконец, официант принес счет. Заметив, что тетушка Зандбург роется в сумочке в поисках очков, он улыбнулся.
— Можете не проверять. Убытки старшего лейтенанта Селецкиса заведующий залом подсчитывает лично. В нашем предприятии работают не самоубийцы... Простите, вон те подростки не вас поджидают? Я их не впустил.
Пытаясь привлечь внимание тетушки Зандбург отчаянными жестами, перед дверью топтались Кобра, Янка и Рудис; их вид и в самом деле не очень подходил для ресторана первого разряда: замызганные сандалии, перепачканные джинсы, намокшие спортивные куртки.
— Бедняжки, наверно, продрогли до костей! — доброе сердце тетушки Зандбург сжалось от сочувствия. — Товарищ обер, принесите горячего чаю и самое большое шведское ассорти! Это же переодетые киноактеры, мои коллеги, разве вы не видите!
Не будучи «самоубийцей», официант поспешно отправился на кухню. Усадив ребят напротив себя, тетушка Зандбург деловито распорядилась:
— Рассказывайте! Потом вместе решим, заслужили вы обед или не заслужили.
— Пытки запрещены, — отшутился Рудис, но Янка обиделся по-настоящему. Вытащил из кармана горсть размякших, помятых конфет и сердито отрезал:
