Голос за спиной поверг Нила в шок. Он ждал этого, он внутренне был готов к этому, и потому и секунды не потребовалось, чтобы среагировать так, как он давно уже продумал. Но повернулся он слишком резко, и остатки коньяка выплеснулись на костюм Асурова.
– Не надо так нервничать и привлекать внимание. Под крышкой в туалете, во второй кабинке тебя ждет конверт, он прикреплен скотчем. Возьми его, когда будет прием, после окончания спектакля. Я сам тебя найду. – Асуров проговорил все быстро, вытирая салфеткой пиджак. – Ничего страшного, мсье, ваш коньяк как раз под цвет моего костюма, так что пятна будут совсем не заметны.
– Нил, ну ты опять пьешь, ну хоть сегодня сдерживай себя, мама будет расстроена, если ты будешь не в форме. Пошли, там Плисецкая, Нуриев и вообще – столько знаменитостей, интересно же познакомиться!
Сесиль возбужденно тараторила, уводя Нила от бара. Он так ничего и не успел сказать скромно одетому господину, который, устало облокотившись на стойку, потягивал колу и равнодушно оглядывал бурлящий зал фойе.
Нил не стал дожидаться банкета и взял конверт еще в антракте, чутье подсказало ему, что лучше до разговора владеть информацией и выиграть время для принятия решения. Конверт был увесистый, он нашел там мини-фотоаппарат и инструкцию. Текст был написан языком военного предписания; из него Нил понял, что господин Бажан очень интересует наш Комитет и он, агент Дэвид Боуи, обязан проникнуть в его сейф для получения невинной информации о лицах, которые находятся под наблюдением УОТ, но еще не раскрыты, а если доступ будет регулярным, то снимать все документы, особенно с грифом секретности. Передачу столь необходимой инфы, когда она будет на руках, осуществить согласно устному указанию.
Нил положил аппарат в карман, пустой конверт полетел в ведро, а записка, догоревшая в руке, пеплом посыпалась в унитаз.
До конца спектакля Нил думал только о предстоящем разговоре. И совсем не обращал внимания на действие. Понятно стало лишь то, что никак нельзя выдать свое истинное отношение к делу, а значит, в третьем отделении спектакля он должен сыграть главную роль и быть убедителен.
Опера двигалась к своему завершению, и Нил включился, только когда зал взорвался аплодисментами. Мама – а он только в эту минуту увидел ее – улыбнулась ему своей отработанной годами улыбкой, но и это тронуло его так, что глаза предательски заблестели от слез. Она выходила на поклон по центру сцены, руками придерживая плащ, который совершенно скрывал ее фигуру. Цветы летели на авансцену, зал неистовствовал. Мама в одной руке держала цветы, а другой по-прежнему придерживала плащ. На третьем поклоне актер, выходивший с ней, подал ей руку, и ей ничего не оставалось, как принять ее. Плащ распахнулся, и все увидели полную фигуру примадонны, обтянутую в черные лосины. Было очевидно, что это огорчило ее, но вырвать руку и закрыться плащом не было никакой возможности.
Еще подходя к гримерке, Нил услышал крик и рыдания.
– Он опозорил меня, эти интриги сведут меня с ума. Все прекрасно знают, что костюм несовершенен, но плащ специально был задуман, чтобы не пугать зрителя моим старым, толстым телом. Это провал, конец, это катастрофа!
– Глупости, никто ничего не заметил, ты преувеличиваешь, дорогая. А тело у тебя божественное, я-то знаю. Наплевать на все эти интриги. Ты была воистину великолепна! Иди ко мне, любовь моя, кто как не я сможет тебя утешить. И не плачь, надо на приеме выглядеть по высшему классу. Вот, выпей немного шампанского и все пройдет.
Нил стоял под дверью как вкопанный. Асуров, а сомнений не было, это был он, обращался к маме на ты, а такое обращение говорило о многом, вернее обо всем. Он открыл дверь без стука. Асуров стоял к нему спиной, мама сидела в кресле перед зеркалом, а он суетливо гладил ее плечи.
– Нилушка! Как я соскучилась, мальчик мой! – она не встала с кресла и даже не повернулась, а говорила с зеркалом, в котором отразился Нил в полный рост. Асуров, нисколько не смутившись, отошел к столу, уставленному напитками и фруктами. – Целуй меня быстрее, мне надо срочно снять грим, скоро прием, а я вся разобранная. Ты видел, как он на поклоне специально взял мою руку, чтобы распахнулся этот дурацкий плащ!
– Нет, мама, я ничего не заметил, и уверен, что все остальные тоже, ты как всегда драматизируешь.
– О! Какой ты милый, мои любимые желтые розы, ты не забыл, умничка. А где Сесиль? Ах да, я сама велела пустить только самых близких.
Нил резко повернулся и в упор посмотрел на Асурова, но тот по-свойски разливал по хрустальным бокалам шампанское, и только мерзкая улыбка выдавала его полное понимание сцены.
– За встречу матери с сыном после долгой разлуки! – Он подошел к ним с подносом, на котором стояли три бокала.
– Я не пью шампанского. – Нил подошел к столу и плеснул в стакан виски. – За встречу и премьеру в Париже, о которой ты так долго мечтала, ма!
Все выпили.
– О, Нил, я же вас не представила! Знакомься – это мой друг, Константин Сергеевич. Даже больше, чем друг, но для чужих это секрет пока, хотя в этой театральной помойке секретов не бывает. Ты не представляешь, я в последнюю минуту узнала, что место отдают мне, поэтому не смогла предупредить о приезде. Постоянная грызня и интриги вконец измучили мои нервы. Только благодаря Костеньке утвердили меня. Он так много сделал для меня, так много, поэтому прошу не ссориться и обязательно, обязательно подружиться.
А Константин Сергеевич по-настоящему заботится обо мне. Все время интересовался, как ты, как Сесиль, ведь больше мне не с кем поделиться. Кругом только черная зависть, и только. Мы даже все твои письма вместе перечитывали, я стала такая сентиментальная последние годы. Надеюсь, вы подружитесь, а сейчас все вон, мне надо исключительно выглядеть. Париж не прощает старых примадонн.
– Дорогая, не называй себя так, ты сегодня просто обворожительна, ну, мы уходим, я зайду через полчаса. А пока мы с Нилом прогуляемся поблизости.
– Зря вы с матерью игру затеяли, или для вас все средства хороши? Все-таки должен быть предел цинизму.
Они присели в «чайном салоне», где цены зашкаливали даже для продвинутых иностранцев, и потому народу почти не было.
– Не буду оправдываться, я всего лишь курирую гастроли от горкома партии.
По пути домой Нил был подавлен и молчалив. Сесиль, наоборот, пребывала в состоянии крайнего возбуждения – спектакль, встречи с известными личностями, бесконечные комплименты мужчин.
– Скорее надо домой, я так соскучилась по тебе! Мама у тебя просто прелесть, а друг ее, как там его зовут, вылетело из головы, мне не очень понравился. Он какой-то склизкий, все время приставал ко мне с расспросами про наши отношения. Ну какое ему, собственно говоря, дело до нас! Я еле сдержалась, чтобы не поставить его на место, только мама и остановила. А ты опять был весь вечер вареный. Боюсь, Камбремер тебя превратит в провинциала, поэтому надо чаще выбираться в свет.
– Куда мы едем? Я не понимаю.
Машина уверенно повернула на бульвар Капуцинов.
– А это сюрприз! Для тебя сегодня впечатления не кончились еще. – Сесиль прижалась к нему, и он остро услышал запах ее духов, которые вызвали в нем особое раздражение.
– Жаль, что не кончились, а лучше бы они и не начинались.
Нил немного отстранился от нее и достал припасенную с банкета стограммовую бутылочку русской водки. Отвинчивая маленькую пробку, он с особой ненавистью прочитал с детства знакомое название.
Он не успел не то что допить, а и хлебнуть толком – голубой «рено» Сесиль остановился возле углового дома, каких в Париже великое множество. Семь этажей, кариатиды, башенки на крыше, в общем – классическая буржуазная эклектика рубежа веков.
– Приехали, – с улыбкой сказала Сесиль.
– Куда это, интересно знать, – пробурчал Нил, пряча бутылочку во внутренний карман. – Устал я для гостей.
– Мы не в гости.
Сесиль подошла к подъезду, набрала цифры на сверкающем кодовом замке, раскрыла дверь, и Нилу ничего не оставалось, как войти вместе с ней.
В крохотном фойе было темно и душно.
– Сейчас, сейчас, – бормотала Сесиль. – Кажется, слева… Я сама еще не вполне освоилась…
Она нащупала на стене кнопку, и фойе осветилось тусклым, далеким светом единственной лампочки.
Нил увидел, что стоит впритык к двери, чернота которой разнообразилась лишь блестящим кругляшком врезного замка.
Сесиль раскрыла сумочку, принялась сосредоточенно рыться.
– Ура! – сказала она наконец и показала мужу маленький кривой ключик.
В этот момент погас свет.
– Ой! – сказала Сесиль в темноте. —
Я, кажется, ключ обронила.
Пока искали, лампочка потухла вновь.
– Замри! А то об тебя стукнусь… Черт! – Судя по звуку, Сесиль все же стукнулась. Но не об него. – Автоматическое отключение срабатывает слишком быстро. Завтра же поговорю об этом с управляющим.
