Ознакомительная версия.
Каких– то полчаса или немного больше назад на Болотниковской улице, а это черт-те где, едва ли не в Чертанове, был сбит машиной и скончался на месте от полученных увечий некто Семенов Георгий Фролович, судя по найденной в его кармане визитке, старший официант ресторана «Дядя Гиляй».
Машину, убившую человека, никто не видел. Труп обнаружила у обочины тротуара возвращавшаяся после прогулки с собакой какая-то гражданка пожилого возраста. Она же и сообщила об этом милиционеру, дежурившему возле закрытого уже на ночь Москворецкого рынка.
Несколько отстраненно слушая репортаж с места события невесть какими путями занесенного туда корреспондента и машинально отмечая лишь названия, Турецкий вспомнил, что именно этот рынок фигурировал в одном из недавних дел, связанных с наркомафией (См. роман Ф. Незнанского «Героиновая пропасть» М., 2002)… Ну да, младший из братьев Багировых был негласным хозяином этого рынка. Завершив расследование и передав дело в суд, Александр Борисович, озабоченный другими проблемами, не интересовался судьбой обвиняемых. Но, кажется, Славка обмолвился, что адвокаты братьев Багировых обжаловали в кассационном порядке приговор суда. Так что ничего еще не кончилось…
И вот тут, услышав название ресторана «Дядя Гиляй», Турецкий вмиг насторожился. А когда прозвучало имя убитого – Георгий, Жора, иначе говоря, – почувствовал, как что-то сдавило сердце. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, о ком речь.
Он прибавил звук. Ну конечно, ранения, несовместимые с жизнью… Впрочем, оставались и некоторые неясности. В частности, старший прибывшей на место опергруппы промямлил что-то вроде того, что могли просто сбить, а могли и выбросить уже мертвое тело, короче, судмедэкспертиза покажет. Опять же и найден труп далеко от перехода у светофора. Возможно, перебегал улицу в неположенном месте, а тут темно, время ночное, водитель мог не успеть среагировать, а затем удрал от греха подальше. Сколько таких происшествий!
Все правильно, очередной висяк… А в свидетели случившегося Александр Борисович не годился. Где они, факты? А на домыслы даже «важняка» ни один порядочный опер обращать внимание просто не станет. Так что ты уж прости, Жора… Георгий Фролович…
Никаким самобичеванием или самоуничижением Турецкий, естественно, заниматься не собирался, к чему самообман? Просто горько было и неприятно, что прокололся он, как сопляк, как школьник, а кто-то, будто все тот же школьник, стирающий резинкой-ластиком лишний карандашный след на бумаге, так же спокойно вычеркнул из жизни, возможно, вполне приличного человека. Или не очень приличного. Все ведь они – бандиты, шлюхи – связаны между собой. И кто теперь следующий? Нонна? Было бы жаль, может, она не такая уж и стерва…
Но поражала быстрота реакции. Стоило заикнуться, как тут жe убрали опасное звено в цепочке. Показали тебе наглядно, что не прав ты, Турецкий, пугая их своей возможностью размотать цепь. Они ни угроз, ни шуток вообще не воспринимают. Из этого и следует исходить…
После разговора с Иван Иванычем Александр Борисович немедленно перезвонил Маре. На сей раз та оказалась дома. И краткая беседа у них получилась чрезвычайно странной.
Он спросил, не случилось ли с нею чего-нибудь? Почему телефон не отвечал практически целый день? Она молчала, словно придумывала ответ, а затем, как бы решившись, довольно резко ответила, что ее личные дела не должны отныне его интересовать. Она просит его временно не звонить ей. «Это сколько же – временно?» – удивился он. А она, снова поразмышляв, сказала, что, пожалуй, пусть позвонит, если будет охота, в ближайшее воскресенье.
Так, понял он, и ее взяли в оборот. Наступление по всем фронтам? Почему только в воскресенье? Да потому, что оно следует за субботой, когда должен решиться главный вопрос его жизни. Вероятно, теперь и она об этом знает. Иначе по какой бы причине тот козел стал интересоваться, почему он не звонит Марии Дмитриевне? Обложили, мерзавцы! Но ты и сам хорош, Турецкий! Вот и еще погиб человек – по твоей вине, не надо искать себе оправданий. А сколько их было – таких вот – в твоей жизни, ты не задавался слишком «простеньким» вопросом?…
В прокуратуру он попал совсем молодым человеком, после университетского юрфака. Без всякого негативного жизненного опыта – в самую гущу далеко не сладкой жизни. Друзья-наставники появились неплохие, может быть, это и спасло, и научило, и быстро прибавило опыта. Того самого, который заставил глядеть на жизнь трезвыми глазами, окончательно убрав при этом остатки романтических настроений и возвышенных чувств. Ну как же, следователь! Человеческие судьбы в твоих руках! Правда и справедливость! Торжество идеи и так далее.
Все оказалось гораздо сложнее, но и, как ни странно, временами много проще.
Он увидел, что далеко не все люди хотят жить и живут, естественно, так, как жил он. И некоторые его знакомые.
Сколько раз он наблюдал алкоголиков, которых принудительно лечили бесчисленное количество раз, но так ничего и не добились, поскольку для них пить – было равнозначно слову «дышать».
А сколько было наркоманов, особенно в последние полтора десятка лет, которые откровенно жили в собственном мире, не подчиненном ни одному из нормальных законов обычной жизни! И здоровые люди, по сравнению с некоторыми из этих «медленных самоубийц», представлялись иной раз до тошноты противными, зацикленными и несчастными. Вот ведь какие парадоксы…
И тогда какая разница, сколько лет прожил ты на земле? Сколько истратил из отмеренного Богом времени? Семьдесят пять или, к примеру, сорок пять, как ты сам, Александр Борисович? Если кто-то семь с половиной своих десятков лет беспрестанно вкалывал на тупой и бездушной работе, то даже простой арифметический подсчет часов «вдохновенной жизни» укажет, что тунеядец, умерший от водки или героина в тридцать лет, провел для себя самого жизнь более содержательную, яркую и насыщенную событиями. Вот ведь какая получается логика!
Кстати о логике. После каждого «нелогичного» преступления Турецкий невольно задумывался над этим вопросом. И… не находил для себя вразумительного объяснения.
Вот три года назад. Паренек, молодой еще, но пьющий. Очень хотел выпить ночью. Залез в магазин на окраине подмосковных Мытищ, убил оказавшегося там сторожа-студента, такого же, как и он, парня, убил глупо и тупо, бутылкой по голове, было много крови. Но кровь не смутила его. Он сел тут же, рядом с убитым. Достал с полки закуску, выпил, потом добавил еще и в конце концов напился так, что просто заснул…
Где логика? Почему не бежал сразу же, получив в руки заветную бутылку? Ведь предполагал, что оставаться, даже если хотел задержаться всего на минуту, опасно? Нет, остался. Там его и нашли. Утром. Пьяного, что называется, вycмeрть. Дали пятнадцать лет.
Турецкий знал, что большинство сидящих сегодня в России за убийства «по бытовухе» такие же, в общем-то, раззявы и идиоты, как тот паренек.
Почему, почему?… Ответ найти сложно. Много раз отступал он мысленно перед разными убийцами.
Вот еще пример: лет пять назад бабка из города Луховицы убила своего деда. И не просто убила, а топором хладнокровно расчленила его и попрятала части тела – какую в подвал, какую во дворе зарыла. А бедра сварила и дала собаке. Бабке семьдесят пять лет. Выглядела она вполне бодро. Психиатрическая экспертиза не выявила у нее даже старческих изменений. На допросах держалась вызывающе и ни в чем не раскаялась. Оказывается, все последние годы дед ее сильно пил, а выпивая, колотил. Она долго терпела, потому что сдачи дать не могла. И вот не вытерпела однажды и отомстила. И испытывала к деду только ненависть. «Но зачем собаке давала?» – не понимал следователь, который вел это дело. «А чтоб знал, как со мной обращаться!» – спокойно отвечала бабка. «Да как же он будет знать, если уже того… Ну убили вы его, разве этого мало?» – «Мало ему еще, – настаивала бабка, – мало». Ни в чем не раскаялась. Ну и что сказать об этой бабке?
Или маньяки. Тоже непонятные люди. И Турецкому вспоминался его разговор с очень известным врачом из «Кащенки».
Он приехал тогда проконсультироваться с ним по итогам одной из психиатрических экспертиз, состоявшихся в институте имени Сербского.
Седой Станислав Густавович Зильбер – так звали этого врача – честно признался, что и сам не знает, как поступать с этими людьми.
– Формально, – стал рассказывать он Турецкому, – признать их больными нельзя. Это не шизофрения и не старческая деменция, то бишь приобретенное слабоумие. Их можно судить, их можно расстреливать, сажать на пятнадцать, на двадцать лет. Но вы же понимаете, что все равно они ненормальные?
– Понимаю, – признавался Турецкий.
– Вот вы… Такой пример… Простите, что перехожу на личности, но только так, примеряя все к себе, можно установить истину или хотя бы признаться в том, что она не поддается установке. Вот вы, Александр Борисович… Вам часто, как здоровому и полноценному мужчине, хотелось женщину. Правильно?
Ознакомительная версия.
