— Да, обещаю, обещаю.
— Ладно, Ленка, тогда я пошел. Держи меня в курсе. Я же все-таки за тебя волнуюсь. Если у тебя не будет лицензии, то кто же меня в компаньоны возьмет, когда меня из милиции выгонят, а? — ну не может Мыкола без подначек.
— Ага, и коту не на что будет рыбу покупать. Целую, Муся!
Закрыв за Николаем дверь, я заглянула на кухню — на плите стояла девственно чистая кастрюлька, а сам Васька спал на полу, видно, сил запрыгнуть в кресло у него уже не хватило. Он лежал на боку, пузо раздулось так, словно он проглотил футбольный мяч, но на морде было написано неописуемое блаженство. «Проглот», — тихонько сказала я ему и пошла сочинять письмо Власову. Оно получилось очень коротким: адрес матери и бабушки на 2-й Парковой, имена их и парней, с указанием того, что в Баратове их нет. И приписка, что поскольку разрешения на откровенный разговор я не получила, то сделать больше ничего не смогу.
Заснула я с мыслью, что завтра выражение «Понедельник — день тяжелый» найдет свое полное подтверждение.
Какой гад трезвонит ни свет ни заря?
Я оторвала голову от подушки и посмотрела на часы — пять минут десятого. Время, вообще-то, для телефонного звонка вполне приемлемое, это я сама что-то разоспалась. Я заставила себя встать — минувшая нервотрепная неделя не прошла для меня даром — и добрести до телефона.
— Алле, — мой голос со сна был хрипловатым, и я откашлялась.
— Лена, — в трубке раздался голос Власова. — Я вас, кажется, разбудил? Извините, пожалуйста. Я прочитал ваше письмо, подумал и решил, что вы были правы. Если это единственный путь добраться до мальчиков, то этому человеку нужно сказать правду, всю правду, вы понимаете?
— Я поняла, Александр Павлович. Я сама планировала сегодня с ним еще раз встретиться, — и совершенно незачем Власову знать, по какому именно поводу я собиралась это сделать. — Но, может быть, зная исходные данные на ребят, вы сможете их найти по своим каналам.
— Это уже делается. Я еще вчера переговорил, с кем надо. Знаете, кого только не приходилось в жизни играть, в том числе и больших милицейских начальников. Так что кое-какие связи в этих кругах у меня есть. Думаю, что к вечеру первая информация уже поступит. Но, понимаете… — Власов замялся. — Ну, получу я адрес, а дальше что? Приду к ним, и что я скажу?..
— Александр Павлович, ситуация, конечно, сложная… Если вы хотите знать мое мнение…
— Лена, не скромничайте, пожалуйста. Именно вам, со стороны виднее, как мне лучше поступить.
— Тогда я посоветовала бы вам дождаться удобного случая и попробовать встретиться с Лидией Сергеевной — ведь именно она послала вам письмо. — Интересно, а что сказал матери Матвей, когда узнал, что она фотографию послала? Неужели отругал? — И она, если захочет, конечно, поможет вам встретиться с сыновьями и, чем черт не шутит, установить с ними какие-то отношения.
— Лена, я вас очень прошу, как только что-то узнаете, немедленно звоните мне. Не надо отправлять письмо, в нем всего не скажешь, лучше позвоните. Договорились?
— Конечно, Александр Павлович. Я вам обязательно сегодня позвоню, в любом случае.
— Тогда не будем прощаться. Да, кстати, у вас деньги еще есть? А то я немедленно переведу…
Заверив Власова, что его аванс еще не исчерпан, я положила трубку и отправилась на кухню — проведать Ваську. Он лежал уже в кресле, и его живот немного опал.
— Ну что, ворюга, — сказала я ему. — Может быть, ты еще и завтрак с меня потребуешь, ненасытная утробушка, — Васькины уши зашевелились, но глаз он предпочел не открывать— не иначе как смутился. — Ладно ладно, жрать захочешь — проснешься.
Притворившись, что мне больше нет до него никакого дела, я стала готовить себе кофе — не надо изменять устоявшимся привычкам — если я все последние годы начинала свое утро с кофе и сигареты, то и сегодняшний день ничем от других не отличается.
А вот и отличается, поправила себя я, сегодня мне предстоит приносить извинения. Вещь в моей жизни крайне редкая и очень для меня мучительная. Есть люди, которые извиняются непринужденно, каются с удовольствием и легко прогибаются. Так вот, это — не обо мне. Просить прощения меня могут заставить только какие-то чрезвычайные обстоятельства, например такие, какие, если верить Мыколе, сложились сейчас.
Я тщательно привела себя в порядок, продумав все: от прически и макияжа до самых последних мелочей в одежде, и только после этого позвонила в офис Матвея — вдруг мне предложат приехать немедленно.
Мне ответил молодой мужчина, которому я представилась и попросила соединить с Павлом Андреевичем. Через несколько секунд я услышала голос Матвея:
— Я слушаю вас.
— Доброе утро, Павел Андреевич. Я вас очень прошу, уделите мне несколько минут для очень серьезного разговора. В любое удобное для вас время, — произнесла я заранее подготовленную фразу.
— Здравствуйте. Я первый раз слышу, чтобы серьезный разговор можно было провести за несколько минут. Вероятно, в силу отсутствия опыта проведения подобных разговоров.
Сбывались наихудшие Колькины предположения: Матвея действительно взбесили мои похождения, что ничего хорошего мне, естественно, не сулило.
— Павел Андреевич, я не смогу объяснить вам всего по телефону. Я вообще не могу разговаривать, когда не вижу глаз собеседника. Честное слово, я не отниму у вас много времени. Пожалуйста… Мне нужно сказать вам то, о чем я не имела права говорить в прошлый раз.
Только бы он согласился со мной встретиться, думала я. А там уж я сумею его переубедить, доказать, что ничего плохого я не замышляла.
— Да-да, мне часто говорили, что взгляд у меня глуповатый. Наивный и мечтательный.
— Павел Андреевич, — мой голос дрогнул. — Павел Андреевич, ну пожалуйста. Я понимаю, что, может быть, доставила вам несколько неприятных минут, но я же не специально… Я хотела, как лучше…
— Хорошо. Я встречусь с вами. Но мой день расписан по минутам, и единственное свободное время — это обед. Если вы подъедете в «Русское поле» к трем часам, то мы сможем вместе пообедать и обсудить ваши проблемы, — он сделать упор на слово «ваши». — Скажете метрдотелю, что вы ко мне, и вас проводят. Вы умеете не опаздывать?
— Павел Андреевич… — о таком я не смела даже и мечтать.
— Тогда до встречи, — и он положил трубку.
Ну уж, если он предложил мне вместе с ним пообедать, значит, есть надежда, что все закончится благополучно.
«Русское поле» — самый дорогой и престижный ресторан города, который, по слухам, тоже принадлежит Матвею. Оформленный в классическом стиле, с хрустальными люстрами, огромными, во всю стену, зеркалами, официантами во фраках и оркестром, исполнявшим в основном старые романсы и вальсы, солистами, которыми были отнюдь не безголосые полуголые девочки, а подрабатывавшие по вечерам соответственно одетые студенты нашей консерватории, он пользовался популярностью у солидной публики. Его часто снимали для проведения очень ответственных мероприятий самые богатые люди нашего города. Попытки новых русских сунуться туда со своими замашками были пресечены еще при его открытии.
Теперь у меня была только одна задача — дождаться трех часов. Самое ужасное, что мне было совершенно нечем заняться. Я пыталась читать — ничего не вышло. Смотреть телевизор я тоже не могла, потому что не понимала ни слова из того, что там говорили, а реклама приводила меня в бешенство.
Вообще-то она меня и в спокойном состоянии раздражает, когда фильм прерывается на самом интересном месте и на экране появляется чья-то вихляющаяся задница, без разницы: в памперсах или в трусах с прокладками, или широко открытый и вульгарно накрашенный рот, в который женщина кладет ложку с таким выражением, как будто собирается заняться определенным видом
любви. Вероятно, создателям этих роликов кажется, что это должно выглядеть очень сексуально, а у меня, да и у многих моих знакомых при виде такого «священнодействия» рвотные спазмы начинаются.
За это время я выкурила почти пачку сигарет. Естественно, я волновалась, ведь если у меня отберут лицензию, то мне придется, мягко говоря, несладко. Кончилось тем, что я, полная презрения к самой себе за проявленную слабость, выпила лошадиную дозу валерьянки, причем, учуяв этот запах, Васька тут же очнулся и стал полировать мои ноги со смешанным выражением раскаянья и заинтересованности на морде. Я вылила из чашки на пол несколько капель и не могла не рассмеяться, глядя на то, как Василис старательно сначала вылизывает линолеум, а потом катается по нему, чтобы собрать на шерстку малейшие остатки запаха и влаги. Он вытворял такие кульбиты, что я окончательно успокоилась и с удивлением обнаружила, что уже половина третьего.
Я подъехала без пяти три. Швейцар предупредительно распахнул передо мной дверь, и я вошла. Мне не приходилось бывать здесь раньше, и обстановка внутри поразила меня: необыкновенная роскошь сочеталась с тончайшим вкусом, все было выдержано в стиле дорогих дореволюционных ресторанов (правда, видеть мне их доводилось только в кино), ни малейшего налета вульгарности. Подошедший метрдотель был сама любезность и, узнав, что у меня назначена встреча с Матвеем, проводил меня в отдельный кабинет, где тот уже сидел, просматривая меню.
