Ольга скользнула к юноше, дружески приобняла его и поцеловала в лоб.
– Идите в редакцию. Через четверть часа – общий сбор. А я пока подумаю: выносить ли идею о новой рубрике на обсуждение.
Самсон, оказавшись в объятиях Ольги, внезапно вспомнил о матери, оставленной в Казани. Ольга Леонардовна показалась ему совсем родным человеком. Он поймал руку редакторши и поднес к губам. Так он всегда делал, когда хотел приласкать матушку. Как он по ней соскучился! И он обещал ей написать на другой день по прибытии в Петербург, надо выкроить минутку.
В редакционном помещении уже было накурено. Фалалей сидел нога на ногу в кресле и пускал в воздух фигурные клубы дыма. Журналистская братия встретила Самсона приветственными возгласами.
– Отоспался, братец? – хохотнул Фалалей. – А я с утра уж побегал да кое-что разузнал.
– Погодите, Фалалей Аверьяныч, – остановил его недовольный Треклесов, – попозже похвастаетесь. Самсон Васильевич, вы как работаете: с голоса или с руки?
– Я еще не знаю, – признался Самсон. – И не знаю, как строчки считать.
– Ну считать мы вас быстро научим. Как только народец разбежится да потише станет, все растолкую, – с готовностью пообещал Треклесов. – Но если вы будете диктовать материал, то можете Але. Она застенографирует. А если печатать нужно с рукописи, то у Аси «Ремингтон» всегда готов. Может, уломаете, и даст вам самому отпечатать.
– Я пока машинописью не владею. Лучше уж от руки писать буду. Ночами, когда вдохновение придет.
– Правильно, – подал голос из-за дальнего стола Платонов, – ночью хорошо работается. Особенно если днем как собака по городу носишься. Я тоже всю ночь корпел да Эдмунда проклинал. Раз болен, сиди дома. А он с барышней в ресторанном кабинете уединился. Невзрачная барышня. С телефонной станции.
Сыромясов, пыхтя, отогревал у печки замерзшие на улице руки, похлопывал ладонями по изразцам.
– Злишься ты, Иван, что не с тобой барышни гуляют, – сказал он, бросив взгляд на часы, – вот они у тебя невзрачными и получаются. А наши барышни – самые лучшие. А если их еще и приодеть в соответствии с последней модой…
– Интересно, пожалует ли сегодня господин Либид? – тихо спросила Ася. – Поправился ли он?
– А мне интересно, как он мог встречаться с какой-то телефонисткой, если он и разговаривать не может? – язвительно заметила Аля. – Ведь у него рана гортани.
– Изъясняется жестами, – хихикнул Фалалей. – С дамами можно и без слов понять друг друга.
– Если господин Либид захворал, то Синеоков придет, – глубокомысленно изрек Платонов, отрываясь от исчерканной рукописи.
– Вы Синеокова со мной спутали, Иван Федорович, – многозначительно поправил переводчика дон Мигель, – я о своем долге не забываю.
– Не вижу связи между первым и вторым, – недоуменно пробурчал Треклесов. – И вообще. Осталось две минуты. А еще трех человек, не считая Эдмунда, нет. Ольга Леонардовна опять разнос нам учинит.
В этот момент в дверях показался взмыленный Мурыч.
– Уф. – Он скинул шапку и пальто на руки Данилы и, подбежав к венскому стулу, уселся на него верхом. – Не опоздал? Слава Богу! Антон Викторович! Телефонная станция предлагает разместить рекламу. У них открывается новая служба – справочная. По интимным вопросам.
– Прекрасно, Гаврила Кузьмич. После совещания обсудим условия. Кстати, Самсон Васильевич, забыл вам сказать: с утра доставили вам визитные карточки. По-моему, прекрасные. Будете удостоверять личность.
Самсон подошел к столу Треклесова и повертел в руках глянцевый прямоугольник. На одной его стороне было написано: «Журнал „Флирт", Нарцисс». На другой строгой каллиграфической вязью выведено «Шалопаев Самсон Васильевич».
– Кстати, по поводу удостоверения личности, – не утерпел Фалалей, – рассказываю анекдот. Дело происходит на кладбище. Встают из могил два покойника и сговариваются пойти прогуляться по столице. Один говорит: «А что мы будем делать, если полиция остановит? » А другой отвечает: «А захватим с собой могильную плиту для удостоверения личности…» Ха-ха-ха…
Всеобщий хохот был прерван появлением в дверях Ольги Леонардовны Май, одетой в строгое деловое платье голубого сукна. Она остановилась на пороге и придирчиво оглядела собравшихся, – видимо, вычисляла отсутствующих.
Присмиревшие сотрудники «Флирта» уже приготовились услышать традиционные выговоры за недисциплинированность и нерадивость, но тут до их слуха донеслись глухие истошные вопли:
– Караул! Спасите! Помогите! Убивают!
Журнальный люд не сразу понял, что ор слышится из-за двойных оконных рам. А когда поняли, гурьбой бросились к подоконникам, пытаясь разглядеть, что происходит на улице.
И они увидели темные, разбегающиеся в разные концы переулка фигуры, а на противоположной стороне, на очищенном от снега тротуаре два неподвижно лежащих тела. В сотрудницкой повисло напряженное молчание.
Первой всхлипнула Ася:
– Кажется, это господин Лиркин.
А Аля упавшим голосом добавила:
– И рядом с ним Синеоков.
– За что?! За что?! – в очередной раз прорыдал театральный обозреватель Синеоков, картинно раскинувшийся на кожаном диванчике в приемной. Лицо обозревателя покрывала причудливая смесь из грязевых подтеков и размазавшихся румян и помады, тонкий нос распух, правая скула приобретала все более багровый цвет, галстук сбился, верхние пуговицы у крахмальной рубашки отсутствовали. – Почему я стал жертвой хулиганов? Чем я им не угодил? – выкрикивал он. – Как я теперь покажусь в свет? С фингалом под глазом? И нос… О-о-о… Мне кажется, он сломан…
Напротив, на таком же диванчике, возлежал музыкальный обозреватель Лиркин, лоб его покрывало мокрое полотенце. Он уже высказал все, что думал о всевластии черносотенства в российской столице, об организованных погромах среди бела дня, и теперь он просто тихо плакал. Из-под длинных рыжих ресниц текли крупные слезы.
Сотрудники журнала «Флирт» толпились в приемной, нерешительно озираясь на погруженную в раздумья Ольгу Май.
Минут десять назад, распознав в бездыханных жертвах хулиганского нападения своих коллег, флиртовцы опрометью бросились по лестнице вниз, на улицу. Синеоков и Лиркин пострадали изрядно: оба были побиты, одежда порвана, но, к счастью, руки-ноги у них остались целы, ребра не переломаны, на голове открытых ран не обнаружилось.
Правда, госпожа Май, руководившая операцией по спасению, не исключала сотрясения мозга у потерпевших, поэтому по ее компетентным указаниям сотрудники с величайшими предосторожностями – если не сказать на руках – доставили побитых в редакцию. А поскольку подходящие диваны имелись только в приемной, где обычно по вечерам принимали посетителей, желающих поместить брачные объявления и потому требующих конфиденциальной обстановки, то Лиркина и Синеокова водворили именно туда.
– Вот если бы у нас был профессиональный союз журналистов, – толстяк Сыромясов, непривычно бледный, отер пот со лба, – как у ткачей, например, то была бы и медицинская касса страховочная.
– Да, да, – заскулил Синеоков в ответ на рассуждения дона Мигеля, – дождешься от вас… А на какие средства я отремонтирую свой нос? Вставка золотых стропилок для исправления переломов стоит дорого!
– Кривой нос придаст вам больше мужественности, – неосторожно утешил коллегу Фалалей.
– На что вы намекаете?! – взвизгнул театральный рецензент.
– Хватит! – прервала бессмысленные пререкания Ольга и повернулась к Самсону: – В этом происшествии, голубчик, есть хорошее для вас: теперь вы можете беспрепятственно выходить на улицу. И я тоже. Ваши коллеги пожертвовали собой ради нашего спасения.
– Что все это значит? – забеспокоился Синеоков. – Вы сами организовали нападение?
– Уймитесь, господин Синеоков, – вступил на защиту начальницы Треклесов. – Не порите чушь. Данила, принеси пострадавшим по рюмке. Надо вывести их из шока.
– Может, вызвать врача? – предложила Аля из-за спины Самсона, но ее рациональная мысль не встретила поддержки.
– Я принесу валериановые капли? – громче обычного вставила Ася. – У меня есть в ящике стола.
– Несите и то и другое, – велела Ольга, определенно утомленная суетой вокруг двух взрослых, слегка помятых мужчин, расслабленно валявшихся на диванах.
Плачущий Лиркин внезапно сел. Слезы на его щеках испарились. Он швырнул в Фалалея мокрое полотенце и исподлобья обвел коллег мрачным взором.
– Ну и как? Как, скажите на милость, жить в этой проклятой стране? – выкрикнул он разъяренно. – Дурак на дураке сидит и дураком погоняет. Сборище бездарей и завистников! Я ухожу из вашего гнусного журнала! Ухожу! Меня везде возьмут с радостью!
Он вскочил и принялся судорожно оправлять запонки на несвежих манжетах.
– Да кому вы нужны? – не выдержал Платонов. – И прекратите истерику!
