Через год Мари выходит замуж за инженера Франсуа Тюссо. Вместе они разрабатывают некоторые идеи, прогрессивные для того времени.
Семь последующих лет были далеко не лучшими в истории Музея восковых фигур. Мадам Тюссо, у которой родились сыновья, начинает обдумывать идею вывоза коллекции в Англию, чтобы показать ее жителям более благополучного государства, где революционные бури уже улеглись.
Это произошло в 1802 году. Экспонаты были погружены на корабль и перевезены через Ла-Манш.
Начиналась новая эра в истории Музея восковых фигур. В течение тридцати трех лет паноптикум переезжал из города в город, пока наконец в 1835 году музей не приобрел постоянный адрес на Бейкер-стрит в Лондоне в апартаментах Портмана. Мадам Тюссо уже было семьдесят четыре года.
Прошло семь лет. Владелица музея, известного уже по всей Англии, приступает к изготовлению собственной скульптуры, которая займет почетное место в экспозиции. Мадам Тюссо выглядит маленькой неулыбчивой старушкой, гордо глядящей прямо перед собой.
Великая скульпторша умирает в 1850 году в возрасте восьмидесяти девяти лет. Она умирает во сне, тихо и спокойно.
Была глубокая ночь, когда я подъехала к зданию Художественного фонда. Совсем недавно прошел дождь, погода была ветреной и промозглой.
Я очутилась в зале, единственными обитателями которого были восковые истуканы. И снова трупы смотрели мне в лицо.
Если повезет, то я уйду отсюда живой. Если не повезет, то…
Во всяком случае, мой образ никто не запечатлеет в воске, и я не стану украшением паноптикума, хотя очень хотелось бы этого.
Еще издали послышались шаги человека, который спешил на ночное свидание со мной. Поступь была твердой и торопливой, будто под уздцы вели мустанга, копыта которого были обуты в мокасины.
– Я здесь, Таня… – прозвучал глухой голос, эхом раздавшийся в пустом зале.
– Вот и прекрасно, Александр Игоревич, – сказала я. – Хорошо, что вы откликнулись на мое приглашение и пришли сюда.
Честно говоря, меня слегка знобило. Я была одна-одинешенька в этом зале лицом к лицу с опасным противником.
Господи, как же я сразу не узнала этого человека: рост, сложение, отработанные удары.
Безруков усмехнулся.
– Встречу можно было назначить в другом месте, не среди этих уродов.
Я усмехнулась.
– Чем же они вам не нравятся?
Александр Игоревич не стал отвечать на этот вопрос.
– Давайте ближе к делу. Чего вы хотите?
– Хочу, чтобы вы подтвердили мою догадку. Правду о Музее восковых фигур. Мы здесь одни, так что можете говорить спокойно.
– И какова же твоя догадка, девочка?
Крепкий орешек этот дядя. Ничего не боится. А вот мне немного не по себе.
– Прохоренко пытался вас шантажировать, верно?
Александр Игоревич кивнул.
– Абсолютно. В противном случае обещал дать показания…
– По поводу гибели брата Виктора?
Безруков облизал верхнюю губу.
– Это был честный бой. И далеко не первый. Был один или два случая, когда парни умирали от кровоизлияния в мозг, но это было лишь потому, что они не желали вовремя прекращать встречу. Законы тотализатора жестоки: ты или тебя. Сдавать виновного в смерти боксера милиции не было смысла – бизнесу пришел бы конец, а деньги нужны всем. И нам тоже.
– Друзья вашей дочери случайно увидели вас у ресторана «Золотая нива» в тот злополучный вечер?
– Я не хотел платить Андрею… Это был бы бесконечный процесс. К тому же случай с его братом мог рассматриваться как непредумышленное убийство. Прохоренко же хотел повернуть дело так, будто я заранее запланировал гибель Виктора. Парни же просто сглупили. Они явились к ресторану, чтобы устроить разборку, а получилось так, что увидели меня сразу после того, как я убрал Прохоренко.
– Но они не собирались вас выдавать! Упорно хранили молчание!
Александр Игоревич покачал головой.
– Я не понимал, что происходит со мной, – состояние было такое, что хотелось убивать, убивать и убивать. Наваждение, которое я никак не могу объяснить. Когда я пришел туда, чтобы поговорить с Прохоренко, на меня накатила странная волна непонятной кровожадности, и я понял, что не смогу остановиться. Я не понимаю, что именно происходит.
– Параллельно вы хотели убрать с дороги меня, – напомнила я.
– Я чувствовал, что ты докопаешься. Хотя доказать мою причастность к убийствам будет трудно, я все-таки опасался.
– А ведь поначалу я поверила, что в убийствах замешаны администраторы музея. Двое подозреваемых, которым вы подкинули заточку. Мотив у них тоже имелся, так что спланировано было прекрасно.
– Я узнал от жены, что ты поедешь в Питер, и понял, что правда может всплыть наверх, как ни крути.
– Кстати, ни на каких сборах вы не были, – сказала я, – мои друзья из прокуратуры прояснили этот вопрос. Вы отсиживались на квартире, которую сняли за пятьдесят долларов в месяц.
Безруков промолчал.
– Тем не менее доказательств у тебя нет. Это все разговоры.
– Вы так думаете?
Я подошла к Петру Первому и вытянула из рукава сюртука тонкий проводок.
– Это «жучок», – сказала я, – весь наш разговор записан на диктофон, и эта запись может быть использована против вас.
Может быть, зря я использую в своей работе дешевые эффекты? Наверное, стоило промолчать.
Лицо Александра Игоревича налилось кровью. Я никогда еще не видела подобного выражения – одновременно несчастного, как у Пьеро, и злобного, как у Дракулы.
Я поняла, что меня собираются бить.
Безруков полез в карман пальто и извлек на тусклый свет дежурных ламп заточку.
– Ловко ты провела меня…
Я попыталась образумить Александра Игоревича.
– Не вешайте на себя еще одно убийство! – торопливо воскликнула я. – Это ни к чему! Будьте благоразумны!
Но Безрукова уже ничего не могло остановить.
Я нагнулась к «жучку» и крикнула в микрофон:
– Ребята! Все ко мне! У него заточка!
Александр Игоревич двинулся вперед, низко опустив правую руку, в которой поблескивало смертоносное жало.
– Я запер все двери… – медленно произнес он. – Все до единой. Пока они будут ломать…
Пора принимать радикальные меры.
Я торопливо полезла под куртку, вытащила на свет пистолет «ПМ» и направила его на Безрукова.
– Учитывая особую опасность, меня вооружили, – сказала я, – поэтому советую оставаться на месте.
Александр Игоревич остановился только для того, чтобы сказать:
– Сначала сними ствол с предохранителя.
Мне не хотелось стрелять. Может быть, обойдется?
Вряд ли. Безруков напоминал затравленного зверя, который приготовился к смерти, но желал продать жизнь подороже.
Снаружи послышались вопли милицейской сирены. В двери застучали.
Александра Игоревича это не отрезвило. Я была для него врагом номер один, который должен был умереть.
– Остановитесь! – крикнула я. – Заклинаю именем вашей дочери! Остановитесь, хватит смертей!
Я отступала назад только потому, что драться было бессмысленно. Безруков неумолимо двигался вперед, словно зомби.
Трах!!!
Витринное стекло разлетелось на куски, и в зал ворвались парни в милицейской форме.
– Стоять!
И в этот момент Александр Игоревич, видимо, собрав воедину свое желание, бросился на меня, занеся руку с заточкой.
Раздался выстрел.
Безруков качнулся и медленно опустился на гладкий мрамор. Заточка со звоном покатилась по полу.
Я поняла: Александр Игоревич хотел умереть. С этим миром его уже ничто не связывало. Так, по крайней мере, он думал.
– Саша!
Галина Николаевна Безрукова, путаясь в складках демисезонного пальто, ворвалась в зал и бросилась к мужу, приподняв ему голову.
Александр Игоревич открыл глаза, слабо улыбнулся и произнес:
– Прости…
Это были его последние слова.
Восковые фигуры безучастно взирали на происходящее. Ко мне подошли Андрей Мельников и Борис Расторгуев. Друзья были со мной в трудную минуту. Один – по долгу службы, другой – по велению сердца.
– Спасибо, – тихо произнесла я, возвращая Андрею пистолет, из которого я так и не выстрелила. – Пригодился…
Я повернулась и направилась к выходу. Герои Музея восковых фигур смотрели мне вслед…
