Его аккуратность считалась эталоном. Первым он был и сегодня, еще раз подтвердив свою высокую репутацию. Во всяком случае, когда в финансовый отдел ввалилась первая партия припоздавших коллег во главе с главным бухгалтером, Сергей Сергеич примерно восседал за своим рабочим столом в сатиновых нарукавниках, будто надел их давным-давно.
Он поднял голову, а глаза его смотрели невидяще. Они были затуманены служебными заботами. Одинокая фигура Сергея Сергеича в этой пустой комнате служила немым укором всем тем, кто был недостаточно добросовестен. И опоздавшим стало неловко.
– Доброе утро, Сергей Сергеич, – сказал главбух смущенно. – Когда освободитесь, загляните на минутку.
Сергей Сергеич сложил бумаги в стопочку, подправил эту стопочку поровней, подождал немного и, не торопясь, пошел к начальству.
Официально он эти два дня проводил ревизию в одной из подопечных организаций. Но тем не менее ему было не по себе. Ему всегда было не по себе, когда приходилось лгать, уходя во время работы. Он не любил фальшивых положений и всегда старался добиваться ситуаций, о которых говорят, что комар носа не подточит. И даже в тот раз, когда он разволновался и пропустил наверх актера, он нашел в себе жалкие крохи мужества, подбежал к аптечному киоску и, сдерживая дрожь в руках, поднес часы к окошку продавщицы и спросил:
– Скажите, сколько времени? На моих десять сорок семь. – И вертелся перед ней и в фас, и в профиль так, чтобы она получше запомнила его.
И так он, рискуя возбудить подозрение, заручился алиби своего рода. На всякий случай. И только после этого заспешил на автобус...
– Ну-с? – спросил главбух, протягивая руку за отчетом. – Как-с там наши газовики-монтажники?
– Дисциплина слабовата с финансами. Все молодежь, молодежь. В общем, здесь все как есть, – сказал Сергей Сергеич, указывая на документы.
– Все бы им романтика. Оптимизм и беспечность, – вздохнул главбух, не то осуждая, не то от зависти.
– Что до меня, так не нравится мне это поколение. Вертихвосты поголовно, – сказал Сергей Сергеич откровенно.
Главбух уставился на Сергея Сергеича и покачал головой.
– На вас, дорогой, нет лица. На вас точно воду возили, – закончил он внимательный осмотр.
– Пустяки.
– Вот что я вам скажу, дорогуша: ступайте домой. Поваляйтесь.
– А квартальный? Премии? И все такое? И вообще, вам показалось, – уперся Сергей Сергеич.
Ему не нравились такие штучки, когда тебя выделяют и начинают нянчиться. Сегодня это тем более ему пришлось не по душе. Он прогулял двое суток, и внимание начальства тут совершенно ни к чему. Особенно сейчас. Но главбух настаивал. Им овладело какое-то неистовое желание заботиться о подчиненных, и Сергей Сергеич отступил перед его ураганным напором. В конце концов, может, так оно было и лучше. Ему предстояла уйма хлопот. Беготни не оберешься...
К его возвращению коллеги втянулись в привычную колею. Кое-кто пил кефир, остальные травили свежие анекдоты, собранные за минувший вечер. Когда он вошел, коллегам стало неловко. За столами началась беспорядочная возня. Она изображала деятельную работу.
Сергей Сергеич смотрел на них с мягкой печалью, убирая свои бумаги в ящик стола. Когда он попрощался и закрыл двери за собой, его чуткие уши уловили дружный выдох, который вышел через щели из комнаты, как из спущенного мяча.
Отсюда он отправился в злополучное строительное управление. Хоть и провел он ревизию загодя, но не мешало показаться еще разок. Не дай Бог дойдет до нескромных ушей, потом не расхлебать половником.
Начальник управлении был бородат, но молод. Он сидел возле сейфа, и его торс в модном пиджаке был так же массивен, как сейф. Начальник управления смотрел на Сергея Сергеича, вертел красный карандаш и старался хранить независимость.
– Нарушаете все-таки, – сказал Сергей Сергеич. – За день берете зарплату заранее. И целую ночь деньги вот в этом сейфе. Крупная сумма! Что там ночь. От и до. От закрытия до открытия. Вот как!
– Во-первых, сейф не картонный.
Начальник управления похлопал по сейфу широкой ладонью, и стальной куб глухо загудел.
– Во-вторых, – сказал начальник управления, удовлетворенно вслушиваясь в этот мощный гул. – Во-вторых, у входа сторож. А в-третьих... Чепуха все это, товарищ! Не в такое время мы живем. Сегодня...
– Согласен. Сталь, и сторож, и не такое время, – перебил его Сергей Сергеич. – Может, и так. Но все равно, это нарушение финансовой дисциплины. И не лезет в рамки.
– Да поймите, – начал горячиться бородач. – Войдите в наше положение. Надо думать о деле. Иначе отрывай людей. Кто на участках за городом, кто, понимаешь, где. Завтра к вечеру получим – утречком раздадим. Стоит ли кипятиться? Это вам монтажные работы, а не театр.
Сергей Сергеич знал этого человека. «Он в самом деле так и поступит. И зачем ему борода? Ишь, бахрому развесил, сплошное баловство», – вдруг подумал Сергей Сергеич, глядя, как жестикулирует начальник управления.
– Утром люди в сборе. И людям хорошо, – вставила слово бухгалтер.
Это была дамочка с немыслимой прической. Круглые глаза и пуговкой нос. Она тут стояла, рядом, облокотившись о стол и выставив выпуклый зад. Переводила глаза с одного на другого.
– Ну, конечно, – обрадованно поддержал ее бородач.
«Ну, конечно, – подумал Сергей Сергеич, – у дамочки вся зарплата моментально на конфеты и чулки, а бородатый прожигает в ресторане в первый вечер. В остальные лапу сосет. Ишь, побриться не на что. В голове у таких одно: рестораны, гитары и девки в брюках».
Они всегда раздражали его, такие люди. Он-то был не очень привередлив к человеческим слабостям, но у него каждый раз возникало глухое чувство опасения, будто они подрывают какие-то основы, чрезвычайно важные для всех, – эти бороды и головоломные прически.
– И в личном кармане должна быть дисциплина. А как же, – сказал Сергей Сергеич, вставая.
– Ну, вы же добрый, – произнесла дамочка медовым голосом.
Сергей Сергеич поднял руку протестующе.
– Правда, правда, он добрый, – сказала она своему начальству горячо, а то поддержало ее жестом – о чем, мол, речь!
– И вы войдете в наше положение, верно? – сказала она с простодушием, перед которым было трудно устоять.
– Мое дело предупредить. Но когда узнает руководство, расхлебывайте сами, – проворчал Сергей Сергеич, невольно добрея.
Они проводили до дверей, и начальник управления долго тряс его кисть, старался еще повоздействовать на ревизора через свои биотоки.
– Мой долг доложить, – напомнил Сергей Сергеич в дверях и поднял указательный палец.
– А мы не верим. Ну, вы не сделаете этого, – легкомысленно сказали они оба разом, улыбаясь вслед.
Но Сергей Сергеич сердито хлопнул дверью. Он не собирался покрывать вопиющее безобразие. Он уже написал в отчете все как есть на самом деле. И ему было противно это сюсюканье. Теперь он их проучит по первое число. Они там остались перед дверью, и бородач, храбрясь перед подчиненной женского пола, наверное, скажет так:
– А-а-а, напугал! Встречали мы медведей – и то ничего! Как видишь, кости целы.
И еще похлопает себя по ребрам.
Сергей Сергеич поймал свободное такси.
– В ближайший гастроном!
– Понятно, – пробурчал шофер флегматично.
Ближайший гастроном оказался черт знает где, но и мимо него шофер проехал, не сбавляя скорости.
Сергей Сергеич подергал его за плечо.
– Притормозите!
– Тут нельзя, – промямлил шофер и остановился за сотню метров.
Сергей Сергеич извлек из кармана пару авосек и поспешил в гастроном. Здесь, как назло, возле каждого отдела стояла очередь.
Наконец он набил авоськи водкой и консервными банками, между ними втиснул три круга колбасы и вернулся к машине.
– Казанский вокзал! – сказал Сергей Сергеич.
Таксист издал невразумительное междометие и долго запускал мотор.
Сергей Сергеич демонстративно поглядывал на часы, надеясь этим подхлестнуть водителя, но тот спокойно выстаивал перед светофорами. Только лениво перегонял сигарету из одного в другой угол рта.
Его электричка ушла перед самым носом, и Сергей Сергеич минут двадцать, изнывая, бродил по залам. Толкотня и гам постепенно начали подтачивать его выдержку, которая давалась ему с таким трудом. Сохранить ее могла лишь непрерывная цепь действий. И последующие пятьдесят минут в электричке едва не развалили окончательно его небоскреб спокойствия, так тщательно собранный им по кирпичу.
После Люберец он сидел один в вагоне, и от этого одиночества тоже становилось как-то не по себе.
Сошел он в Кратове.
Этот чертов Опушкин переулок ему каждый раз приходилось искать будто заново. Казалось, он шел и строго держался маршрута за воображаемую нить, как в том древнегреческом мифе, где юноша идет по лабиринту. Так вот: он следил за этой мысленной нитью, но обязательно выходил совсем в стороне от проезда. Тогда он расспрашивал встречных, хотя это не очень-то входило в его планы.
