Опустившись на пол, я начал лязгать зубами. Озноб был непреодолим, как икота, и шел откуда-то изнутри. Я не испытывал и тени стыда, по правде говоря, я ни о чем не думал, превратясь в какое-то дрожащее существо. Когда дрожь прекратилась, я чуть было не заснул, прислонясь к двери и упершись подбородком в колени. Где-то неподалеку остановилась машина, захлопали дверцы, раздалась немецкая речь. Потом машина отъехала, а над моей головой раздались осторожные приглушенные шаги. Постепенно дом стал оживать: где-то заплакал ребенок, кто-то чистил печь. Тогда я встал и отряхнул с себя пыль. Руки и ноги не слушались меня. Приоткрыв дверь, я выглянул наружу: между домами сочился грязный дневной свет, улица была пустынна, и я рискнул выйти.
Посреди тротуара темнела лужа, и мне пришлось обойти ее. Мне надо было поскорее добраться до своей норы. Да, именно норы, потому что сейчас мне нужна была только глубокая и темная нора.
Лестница отняла у меня остатки сил, и на верхней ступеньке я сел отдохнуть. У меня и так не было нормальной жизни — еще в те времена, когда я назывался Жервэ, а теперь уж, под именем Бернара, тем более… Господи! Ну когда же наконец я обрету покой?! Почувствовав, что сердцебиение прекратилось, я постучал в дверь. Открыла мне Элен.
— Ну наконец-то, Бернар! Мы слышали выстрелы!.. Я перепугалась до смерти…
У меня едва хватило сил дойти до гостиной, и я в изнеможении упал в кресло.
— Да, — пробормотал я. — Стреляли.
— А что же там произошло?..
— Очередное нападение… По крайней мере, я так думаю. Мы бежали… Жулию ранило… А мне случайно удалось спастись в подъезде…
— Они убили ее?
— Разумеется!
Она положила мне руки на плечи, и в этот момент вошла Аньес. Элен сделала ей знак, чтобы та не задавала никаких вопросов, и сама шепотом все ей объяснила:
— Там произошло какое-то нападение, они попали в перестрелку, и Жулию убили.
— Вот это да! — вскричала Аньес. — Так вот что это был за военный… Она все предвидела!
Боже мой! Если бы только все эти пророчества и предсказания не мешали мне здраво взглянуть на вещи! Единственное, что я ясно понимал, — так это то, что чемодан и сумка Жулии будут досмотрены, ее личность установлена, а затем в мэрию Сен-Флу пошлют запрос.
— Расследование может привести к нам, — сказал я.
— Да ну, перестаньте. С чего бы это вдруг немцев заинтересовала личность Жулии? Они сразу поймут, что она оказалась там чисто случайно. Обнаружив ее чемодан и билет на поезд, отходящий в шесть тридцать, они не станут доискиваться и выяснять, кто она, уж поверьте мне.
Вероятно, она права. Они действительно не станут поднимать из-за нее переполох.
— Лучше выпейте, — предложила Элен, — вы выглядите совершенно изможденным.
Протерев стакан и достав бутылку, она налила мне вина. Мне нравилась ее забота, и я не стал противиться, думая в то же время, что Элен, видимо, и есть именно та женщина, которая мне нужна.
— Вот, выпейте!.. Ну а теперь идите прилягте.
— Спасибо, Элен.
— На похоронах, разумеется, мы присутствовать не сможем, чтобы не навлечь на себя подозрения. Да и вообще, о каких похоронах может идти речь в подобном случае?
— Можно подумать, — заметила Аньес, — что ты уже все предусмотрела заранее. Вот жаль только, что траур несколько нарушит твои планы…
— Ответьте ей лучше вы, Бернар.
— Прошу вас обеих, прекратите меня изводить. Разумеется, наши планы никак не меняются, — ответил я.
Элен протянула мне руку, даже не удостоив сестру взглядом.
— Пойдемте!
Она проводила меня до моей комнаты и вернулась уже после того, как я лег, приведя в порядок мою одежду, подошла к кровати.
— Как вы себя чувствуете? Вас не знобит?.. Может быть, принести вам грелку?
— Нет-нет, Элен… ничего не нужно… Простите, но мне пришлось перенести такое потрясение!
Склонившись надо мной, она поцеловала меня в лоб, и я почувствовал себя умиротворенным.
— Не бойтесь, — сказала она голосом, которым обычно обращаются к больным, — я обещаю, что с вами ничего не случится. Время — лучший лекарь… Вот увидите: после нашей свадьбы все это совершенно забудется…
На следующий день после завтрака, вернувшись к себе в комнату, я обнаружил еще одну фотографию Бернара, которая лежала на кровати, явно ожидая меня. Увидев ее, я, словно пораженный громом, едва устоял на ногах. От ужаса у меня перехватило дыхание, а все мои мысли куда-то мигом улетучились. Рассеянно слушая доносившуюся издалека прелюдию Баха, я подошел к умывальнику, чтобы попить воды. Ну что ж, значит, я разоблачен. Этого и следовало ожидать…
Закурив сигарету и сунув руки в карманы, я встал перед фотографией и принялся ее рассматривать. Это была старая, потрескавшаяся и пожелтевшая любительская фотография с загнувшимся уголком, но довольно четкая, так как на ней были видны обе родинки Бернара. Вот он опять обвиняет меня и при этом смотрит на меня с улыбкой, словно желая приободрить. Значит, я ошибся: ту первую фотографию мне подбросила не Жулия — это дело рук Аньес!
Ошеломленный этим открытием, я медленно опустился на кровать. Господи! До чего же я устал!.. Так, значит, Аньес? И она все знает, вероятно, с самого первого дня моего пребывания здесь. В моей голове одновременно замелькало столько образов и мыслей, что я, в ужасе перед истиной, закрыл глаза. Эти две фотографии Бернар послал своей «крестной» — Элен, но до нее они так и не дошли: их перехватила Аньес. Ведь чаще всего почту из ящика вынимала именно она и, должно быть, время от времени просматривала письма, адресованные сестре. Но почему, почему?.. Мне достаточно было только представить себе ее худощавое личико, нежные глаза и всегда потерянный взгляд, и я сразу же понял что к чему. Да, теперь понятно, почему Аньес улыбалась, когда Элен заводила речь о свадьбе… о нашей с ней свадьбе. Это она, оскорбленная младшая сестра, руководила всей хитроумной игрой и держала в своих руках все нити, управляя нашими судьбами. Но в таком случае…
Я окончательно запутался в хитросплетениях интриги, образ которой родился в моем нездоровом мозгу. Попробуем разобраться по порядку! Аньес в порыве ревности пишет Жулии письмо с просьбой приехать. Однако Жулия, которой я был необходим для осуществления ее планов, признает во мне Бернара. Таким образом, ожидаемого Аньес скандала не происходит… И кроме того, у Аньес уже нет твердой уверенности, как раньше, в том, что я выдаю себя за другого. «Прошу прощения, — тут же возразил я сам себе, — она прекрасно знает, что я лжец, — ведь она обладает отпущенным ей свыше даром…» А может… Да! В том-то все и дело, что никакого дара у нее нет. О! Как вдруг все прояснилось и встало на свои места!.. Аньес просто разыгрывала из себя медиума назло своей сестре или просто для того, чтобы как-нибудь уйти от серости жизни и хоть частично удовлетворить свой подавленный инстинкт власти и уязвленное самолюбие… И тут вдруг подворачивается такой удобный случай в виде моего появления. Да, ловко же она дурачила нас с Элен своими видениями! И только Жулия, эта хитрая бестия, раскусила ее! Жулия — моя единственная союзница.
Сдув пепел, упавший у меня между колен на одеяло, я вдруг подумал, что уже не смогу долго вести нить логических рассуждений; тем не менее я был еще вполне способен связать между собой две основные мысли, которые, возможно, помогли бы моему спасению: поскольку Жулия признала во мне своего брата, Аньес уже ни в чем не была уверена… Она лишь подозревала, что я не Бернар, и для того, чтобы вынудить меня во всем признаться и просить ее о защите, Аньес и проделала трюк с фотографиями. Ну а потом она сообщит Элен, что Бернар на самом деле не Бернар, осмеянной Элен придется удалиться, а Аньес будет праздновать триумф. Нет, этого я не перенесу… Как бы странно это ни выглядело — мне трудно сказать почему, — но я не смог бы предстать виновным в глазах Элен. Остается только одно: отрицать и еще раз отрицать, быть Бернаром до конца. Только таким образом я смогу победить Аньес. Еще не зная точно, чем именно закончится моя авантюра, я твердо решил не идти ни на какие уступки.
Теперь Аньес не вызывала во мне ничего, кроме презрения и отвращения, и вовсе не потому, что она обвела меня вокруг пальца, а потому, что она вообще не обладала никаким даром, потому, что она так и не сможет никогда познать тот потусторонний мир, в тайну которого я стремился проникнуть. Нет, она не предала, она глубоко разочаровала меня, а это гораздо хуже, чем предательство. Я винил ее даже в смерти Жулии, и у меня впервые возникло желание выместить на ней злость.
Это утро я провел в размышлениях, лежа в кровати. Некоторым людям всегда удается найти оправдание в своих собственных глазах; что же касается меня, то я могу лишь бесконечно долго анализировать совершенные мною ошибки и выворачивать себя наизнанку, пока не возникнет отвращение к самому себе. В моих ушах беспрестанно звучали выстрелы и шум оборвавшихся шагов… Эти воспоминания, наверное, будут преследовать меня до конца дней. Мои мрачные мысли сопровождались какими-то обрывочными мелодиями. Я даже записал пару тактов на уголке конверта: автоматные очереди покорно превращались в аккорды. Все в моей жизни было лишь прелюдией. В настоящих страстях, боли и преступлениях мне было отказано судьбой. Ничего не поделаешь — я, наверное, страдал параличом сердца и души.
