«Макс обычно вообще не держит в доме выпивку?»
«Ничего, что его… Что можно найти».
«Понятно». Я действительно поняла. Увидела, как возникли слухи и как фальшива фантазия Фил. За исключением того, что запои – симптом внутреннего напряжения, сэр Джулиан Гэйл вполне в своем уме. И если вспомнить, в театральном мире перешептывались, особенно те, кто его знал, но на моем уровне… Все слухи опровергала безупречность всех его появлений на сцене до самого ухода. Но сегодня он продемонстрировал, как это получалось.
«Мы думали, что он лучше, – сказал Адони. – Он этого не делал уже… Ну давно. Макс очень… – Он поискал слово, но нашел, по-моему, не очень подходящее. – Несчастлив».
«Очень жаль. Но похоже, это случилось не по его инициативе».
«Не по его? А, понял. Это правда. Но Макс разберется. – Он тихо засмеялся. – Бедный Макс, ему со всем приходится разбираться. Послушайте, давайте поторопимся, а то вы простудитесь, и тогда Макс будет разбираться со мной».
«А может?»
«Запросто. Он платит мне зарплату». Он остановился, нажал практически незаметную кнопку на панели. Еще один тусклый свет пробудился к жизни, на этот раз поднятый потрясающей фигурой из бледно-розового мрамора, изваянной каким-то здравомыслящим викторианцем-реалистом, который был выше фиговых листочков. Перед нами протянулся широкий коридор. Одна стена изъедена массивными металлическими дверями, другая – окнами любопытно отвратительной формы. «Сюда».
Адони быстро провел меня по коридору. Из стен торчали трогательные головы оленей и козлов, тут и там стояли объеденные молью чучела птиц. Всю остальную поверхность стен заполняло оружие – топоры, мечи, кинжалы и древнее огнестрельное оружие (в исторических пьесах мы считали такие предметы кремневыми ружьями и мушкетами). По-моему, такие использовали во время греческой войны за независимость. Оставалось надеяться, что сэр Джулиан и его сын не осознавали убийственности этого убранства, как, похоже, это происходило с Адони.
«Ваша ванная – там, – он указал на дверь напротив безвкусной композиции из кнута и шпор. – Покажу, где все, и пойду бинтовать ему руку».
«Он сильно ранен? Не говорит…»
«Совсем и не сильно. Думаю, просто поцарапался, хотя крови много было. Не волнуйтесь, Макс очень разумный, он о себе позаботится, как надо».
«А ты?»
Он взглянул удивленно: «Я?»
«А ты о себе позаботишься? Я понимаю, что это меня не касается, но… Будь осторожен. Ради Миранды, если не ради себя».
Он засмеялся, дотронулся до серебряной цепочки на шее, где, наверное, висел крест или какой-нибудь медальон. «Не волнуйтесь и обо мне, мисс Люси. Святой за своими присматривает. Поверьте, это правда».
«Значит, у вас все сегодня прошло нормально?» – спросила я немного сухо.
«Похоже на то. Сюда. – Он открыл передо мной дверь и нажал на выключатель, показались мрамор и красное дерево. – Спальня за следующей дверью, за той. Найду полотенце, а потом сделаю чего-нибудь горячего попить. Найдете дорогу вниз?»
«Да, спасибо».
Он залез в шкаф размерами не меньше гаража и выбрался с парой полотенец. «Вот. Теперь у вас все есть?»
«Наверное. Только… Я должна к этому прикасаться?» Это – жуткая штука, которая, очевидно, предназначалась для нагрева воды. Она выглядела, как выброшенная на берег мина, прицепленная на панель с циферблатами и выключателями, которая запросто могла бы находиться перед пилотом воздушного лайнера.
«Вы не лучше сэра Гэйла. Он называет это Лолитой и отказывается к ней прикасаться. Она совершенно безопасная, ее сделал Спиро. Пожар был только один раз, но сейчас все в порядке. Мы со Спиро поменяли электропроводку всего месяц назад». Он улыбнулся и закрыл дверь. Я осталась наедине с Лолитой.
Три ступени вели к ванне размером примерно в плавательный бассейн. Ее окружали всякие приспособления из почерневшей меди. Но я простила Кастелло все, когда повернула кран, обозначенный С, и вода потекла потоком с облаками пара. Я надеялась, что бедный Макс тоже скоро достигнет такого же блаженства. Оставалось надеяться, что существует другая ванна и другая, не менее эффективная Лолита. Я даже почти не думала о Максе, а о всяких приключениях у меня вообще ни мысли не осталось. Я только хотела вылезти из этой мерзкой одежды и залезть в восхитительную ванну…
К тому времени, когда я решила высушить свое тело, отваренное до сияющего розового цвета, мое нижнее белье, в основном нейлоновое, почти высохло. Платье и пальто были еще сырыми, поэтому я оставила их на горячих трубах, одела халат, который висел за дверью, и пошла в спальню приводить в порядок лицо и волосы.
У меня были остатки косметики Фил. Я попыталась причесаться при неизбежно тусклом свете перед зеркалом, но оно раскачивалось между двумя колоннами красного дерева и упорно пыталось повернуться лицевой стороной к ковру. Потом я нашла на полу обрывок газеты и засунула его на место, где он, видимо, фиксировал зеркало с 20 июля 1917 года. В зеленоватом свете мое колеблющееся отражение могло бы из многих вышибить последние остатки разума. В халате сэр Гэйл, очевидно, появлялся на сцене. Обилие темно-красного плотного шелка я дополнила помадой Фил, огромным алмазом на руке, а мои короткие волосы круто завились, высыхая. Во всяком случае, это было ничуть не чуднее, чем во все прочие мои появления. Я подумала, будет ли он квалифицировать это как «полуобнаженность». Хотя не важно, ему и так есть о чем подумать.
Я состроила рожу своему отражению и пошла среди орудий убийства, а потом вниз по лестнице.
Дверь музыкальной комнаты была открыта, но, хотя свет горел, там никого не оказалось. Джин тоже исчез, на его месте стояло что-то вроде остатков сельтерской воды и чашки из-под кофе. Я остановилась у входа, услышала быстрые шаги. Открылась маленькая дверь под лестницей, впустила поток прохладного воздуха. «Люси? Я тебя услышал. Уже в порядке? Согрелась?»
«Прекрасно, спасибо».
А он оказался совсем другим. Белый бинт на запястье и сухая одежда – новый толстый свитер и темные брюки – делали его таким же крутым, как раньше, но гораздо моложе, примерно как Адони. И выражение лица – такое же усталое, но почти как у Адони восхищенно-возбужденное. Действительно, удалась у них поездка…
Я спросила быстро: «Ты так оделся. Неужели собираешься опять выходить?»
«Только отвезу тебя домой, не волнуйся. Пошли на кухню? Там тепло и есть кофе. Мы с Ад они решили поесть».
«Обожаю кофе. Но, может, мне не надо оставаться, сестра уже, наверное, винтом пошла».
«Я позвонил и рассказал, что случилось… Более-менее. – Он по-мальчишески улыбнулся. – Вообще-то, Годфри Мэннинг ей уже звонил и рассказал про дельфина и что ее кольцо в безопасности, поэтому она совершенно счастлива и говорит, что ждет тебя, когда ты захочешь появиться. Поэтому пошли».
Я последовала за ним вниз по пустой, наполненной эхом лестнице. Казалось, слугам Кастелло не позволяли делить роскошь с вышестоящими. Служебные помещения не украшали ни мертвые животные, ни оружие. Я лично променяла бы все здание, со всеми органными трубами, на одну кухню. Это замечательная огромная пещера, в ней пещера поменьше для камина. Большие бревна весело горят в железной корзинке, добавляя сладкий запах к аромату пищи и кофе и освещая большую комнату живым пульсирующим огнем. На стенах висят вязанки высушенных растений и связки лука, сияя и шевелясь в потоках теплого воздуха. В центре кухни – огромный деревянный стол. В углу Адони жарил что-то на электроплите, которую, наверное, построил вместе со Спиро. Прекрасно пахло кофе и ветчиной.
«Яичницу с ветчиной будешь?» – спросил Макс.
«Придется, – заявил Адони через плечо. – Я уже приготовил».
«Ну…» – сказала я, а Макс вытащил для меня стул в конце стола ближе всего к огню, где довольно любопытный набор тарелок и приборов занимал примерно пятидесятую часть стола. Адони поставил передо мной тарелку, и я поняла, что зверски хочу есть. «А вы уже?»
«Адони да, а я как раз дошел до стадии кофе. Налить немного сразу?»
«Да, пожалуйста. – Я подумала, тактично ли спросить про сэра Джулиана, и это заставило меня вспомнить про одолженный наряд. – Мои вещи не высохли, и я взяла халат твоего отца. Он будет возражать, как ты думаешь? Он очень роскошный».
«Смех в зрительном зале. Конечно, нет. Будет восхищен. С сахаром?»
«Да, пожалуйста».
«Приступай. Если сможешь все это съесть, сомневаюсь, что выживет хоть один микроб воспаления легких. Адони отлично готовит, если его заставить».
«Это превосходно», – пробормотала я с набитым ртом.
Адони выдал мне потрясающую улыбку и сказал: «Очень приятно. – А потом Максу что-то напоминающее фразу, которую я пыталась выучить в разговорнике. – Она говорит по-гречески?»
Макс сделал головой странное движение, так всхрапывают упрямые верблюды, а греки говорят «нет». Мальчик выпустил из себя поток речи, в которой я не услышала ни одного на что-то похожего слова. Он был, скорее, возбужден, чем выражал какие-то опасения. Макс слушал без комментариев, только раза два вставил греческую фразу, одну и ту же, которая притормаживала словесный поток Адони, наверное, просил говорить помедленнее. Я ела и старалась не замечать, что Макс все больше хмурится, а Адони говорит все эмоциональнее.
