— Они предложили вам большие деньги?
— Нет, обещали устроить на работу на кафедре в Бостонском университете, организовать приглашение, а в моем конкретном случае это дороже любых денег. Это очень влиятельные ученые, но вместе с тем бизнесмены. Я их подвел — и теперь путь в университет, по крайней мере в Бостон, для меня закрыт.
— Твой путь открыт в тюрьму за покушение на убийство вот этой девушки, — сказала я, показывая на Лилю. — Если она, конечно, захочет дать официальные показания.
— Захочу, — кивнула Лиля. — Не хочу больше быть лягушкой!
— Какой еще лягушкой? Ты, деточка, и не похожа на лягушку, — удивился Адам Егорович.
Но Лиля взглянула на меня и убедилась, что сейчас я ее поняла отлично.
— Значит, последний раз контейнеры ты видела в кабинете Бредихина?
— Но оттуда они тоже исчезли, — подсказала Лиля. — Он, этот человек, позвонил мне вчера ночью, кричал. Ну, когда мы встречались во дворе диспансера.
— …Предположим, что Бредихин действительно не знает, куда они подевались из кабинета, раз господин экстрасенс тоже успел допросить его с пристрастием. Но есть вероятность, что все-таки знает. Вы, Лепесточкин, тоже про них больше ничего не слышали, так?
Лепесточкин замахал головой так интенсивно, что мне показалось: еще минута, и с его головы посыплются светлые, цвета спелой пшеницы, кудри.
— Остается узнать только одно: куда же все-таки подевалась эта ваша… чума? Получается, что мы снова оказались в самом начале.
— Боюсь, что завтра — все, последний день, — проговорил Адам Егорович и с тоской поглядел на Лепесточкина. — Придется подключать центр.
— Да вы что? Это — невозможно! Это — конец! — затрепетал Лепесточкин, и стало понятно, что он начинает возвращаться к реальности.
Хотя реальное положение дел пока было таково, что лучше бы Лепесточкину об этом не знать.
— Тук-тук-тук, — проговорил кто-то, стучась в дверь, и в комнату, протискиваясь бочком, вошла огородница, держа в руках тарелку с первой клубникой. — А я вот тут моему милиционеру пострадавшему клубнички принесла, тому, который в мой капкан угодил. Думаю, уже ведь в годах человек, а все служит, по грядкам ползает по-пластунски. Наверное, ему тоже пенсии не хватает. Но я больше не буду вам мешать, пойду теперь…
— Ничего не понимаю, — проговорил Адам Егорович, снимая свои треснутые очки и устало протирая глаза. — И как вы здесь живете на земле? Ничего непонятно. Под землей все же как-то спокойнее…
— Не торопись, в могилу мы всегда успеем, — по-своему истолковала его слова соседка. — Так и так какая-нибудь холера в гроб сведет, никому не удавалось еще увернуться.
— Или язва. Сибирская, — прошептал Адам Егорович.
— Ну вот, я с повинной пришла, а он обзывается, — обиделась соседка и так хлопнула дверью, что со стен посыпалась штукатурка.
Все же домик, построенный когда-то родителями Грымского, был дачным и первоначально рассчитан был на то, чтобы укрываться в нем от непогоды.
Глава 7 ПРОШЕНИЕ ГОЛОДНОГО
— А, это снова вы, — сразу же узнал меня Виктор Петрович Бредихин, как только я вошла к нему в кабинет. — Сами пришли, своими ногами…
— Как видите, своими, — ответила, усаживаясь напротив него и закидывая ногу на ногу.
Уж что-что, но свои стройные ножки я бы ни за что не поменяла на любые чужие — и всякий мужчина мог бы подтвердить, что это совершенно правильно.
— Так бывает, — сказал заместитель главного врача по лечебной части. — Сначала пациент сбегает из нашего диспансера, но потом сам же приходит проситься обратно. Но — уже поздно.
— Что значит — поздно? — удивилась и даже обиделась я, как будто и правда позарез нуждалась в услугах здешних психиатров.
— Мест нет, — пояснил Бредихин бесцветным голосом. — К нам сюда живая очередь — на полгода вперед. Половина города хотела бы сюда попасть, но наше заведение, сами понимаете, не безразмерное. Конечно, в острых клинических случаях, когда больных привозит «Скорая помощь» — например, как тогда произошло с вами, — мы обязаны оформлять, особенно если речь идет о буйных. Но так — извините…
— А если я прямо здесь начну буянить? — заинтересовалась я на всякий случай местными порядками. Как говорится, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. «От чумы, и за это — от тюрьмы», — тут же переиначила я про себя известную фразу на новый лад.
— Здесь? — спокойно спросил Виктор Петрович. — Такое тоже уже было. И не раз, и не два. Тогда я просто вызываю милицию, вот и все. Путь проверенный.
— Да, вы совершенно правы, — заметила я удовлетворенно. — Там места пока всем хватает. Вот, например, вашего друга Льва Грымского только что посадили в следственный изолятор, отыскалось-таки ему местечко на нарах. Я так думаю, что и для вас тоже скоро найдется.
— Вы что, с ума сошли? — удивленно уставился на меня Виктор Петрович. — Я что-то не вполне понимаю…
— Да нет, не мечтайте, я абсолютно здорова. И пришла к вам — как, кстати говоря, и первый раз — для того, чтобы распутать дело о пропавших из вашего кабинета… образцах.
Я на всякий случай не стала говорить про пробирки, желая проверить, поймет ли меня Бредихин без пояснений.
Но он явно ничего не понимал.
— Каких образцах? — переспросил он.
— Нет, сейчас это вы будете мне все рассказывать, — ответила я. — Грымский будет рассказывать там, а вы — здесь. Пока. Конечно, если вас это не устраивает…
— Устраивает, — оборвал меня Бредихин. — Но пока я действительно не понимаю, что вы имеете в виду. Впрочем, да, у нас со Львом действительно вышла какая-то неприятная, странная история. Вчера он попросил на несколько часов поставить в кабинете какие-то металлические коробочки, и я самолично убрал их вот в этот самый шкаф. Я даже не стал спрашивать, что там.
— Почему?
— У медиков постоянно полно различных анализов, всяких опытов — мало ли, — пожал плечами Виктор Петрович. — А я по своей природе человек не слишком любопытный. Но потом я вдруг обнаружил, что эти штуковины куда-то пропали, как сквозь землю провалились. Я сам позвонил Льву на работу, и он тут же приехал, неожиданно стал на меня кричать и чуть ли не набрасываться с кулаками. Да, я его выпроводил, посоветовал попить некоторые успокоительные средства. Вот, собственно, и все, что я могу рассказать.
— Значит, вы даже не знаете, что было в этих, как вы говорите, коробочках?
— Нет, но интересно — а что же там было? — спросил Бредихин без малейшего интереса.
Лицо заместителя главного врача по-прежнему хранило застывшее, непроницаемое выражение, которое меня начинало раздражать.
— Молитесь, чтобы они не оказались спрятаны в вашем диспансере, — сказала я. — И чтобы в них никто не залез, не открыл, не вылил в водопровод. Представляете, если бы среди ваших пациентов внезапно вспыхнула эпидемия холеры, сибирской язвы или чумы? Ваше заведение прославилось бы на весь город, и вы как человек, ответственный за лечебный процесс, — особенно.
— Что вы говорите? — воскликнул Виктор Петрович, и я впервые увидела, что он побледнел как полотно. — Вы хотите сказать, что там были активные микробы? Ну, знаете ли…
А немного помолчав, вдруг сказал:
— Вообще-то я всегда знал, что Грымский мечтал сделать мне какую-нибудь гадость, но не до такой же степени! Мы с ним однокурсники в прошлом, и он завидует моей карьере — никак не может простить, что именно меня в свое время Семен Алексеевич пригласил на эту должность. Причем чувства свои Лев не всегда даже скрывает. Но устроить против меня целую бактериологическую войну — это слишком! Даже для Грымского слишком!
— Нет, я думаю, он не специально. Но… всякая война начинается случайно, это всем хорошо известно. Давайте сейчас вместе подумаем, куда все же могли подеваться из вашего кабинета контейнеры? Кто мог зайти сюда в ваше отсутствие? Может, кто-нибудь подслушал ваш разговор?
— Но я еще раз говорю — мы не говорили с Грымским на эту тему. А зайти в кабинет могли многие — он специально предназначен для приема посетителей и почти всегда бывает открыт.
— Да, вот еще что, — неожиданно вспомнила я про свой визит в каменный бункер Адама Егоровича. — Скажите, а кто в вашей больнице на днях скончался?
— Что? — переспросил Бредихин удивленно. — Никто. У нас последний год не было случаев с летальным исходом, это я могу сказать вам со всей ответственностью как лечащий врач.
— Но… Кто же тогда находился вчера в больничном морге?
— Там никого не могло быть. Я имею в виду — покойных из нашего диспансера.
— Погодите, но хоть кто-нибудь имеет туда доступ из обслуживающего персонала?
— Странный вопрос. Зачем вам это знать? — спросил Виктор Петрович. — По-моему, это не имеет отношения к делу.
— И все же…
