— Ребенком?! — Это было сильное потрясение. Алена замерла и очнулась, только когда Оксана нарочито громко захлопнула за собой дверь. — Ребенком, — повторила она, вдруг обнаружив ключи в сумке. — Надо же! Ну и дела!
Игнат Робертович — давно не молодой человек — полностью соответствовал своему статусу и основному роду занятий — от корней своих седых, но все еще пышных волос до скорее всего холеных пяток. Всю жизнь он был профессором университета, преподавал английский язык на филологическом факультете. Наверное, он не только преподавал, раз еще и кафедрой заведовал, только не это Алену в нем интересовало. Для нее он был добровольным репетитором, который вызвался подтянуть ее английский в обмен на то, что она изредка правила его литературные переводы.
Игнат Робертович имел ужасное хобби — переводить черт знает что с английского на русский. Ужас этого хобби заключался в том, что он непременно желал увидеть свои творения напечатанными, даже неважно где. Ни стилем, ни каким бы то ни было слогом он не владел, поэтому Алене и приходилось его нещадно править. Она бы делала это просто из благодарности за то, что когда-то Игнат Робертович поставил ей пятерку на экзамене, тем более что его уроки английского приносили ей больше муки, чем пользы (она давно поняла, что совершенно не способна изучать иностранные языки), а перспектив воспользоваться живым английским у нее все равно пока не намечалось.
Ходила она к нему третий месяц из других соображений — дядька этот ей очень нравился: фактура у него была приятная, интеллигентная и образованная. Да и не для себя Алена старалась, а рассчитывала познакомить его с теткой Таей. Он, как, впрочем, и тетка Тая, был человеком одиноким. Разница заключалась только в том, что тетка уже была три раза замужем (это официально), а вот Игнат Робертович так и остался закоренелым холостяком. Исходя из того, что характер тетки Таи мог выдержать только человек, давно мечтающий о семейном очаге и способный наслаждаться внезапно обрушившимся на него счастьем, несмотря ни на что, преподаватель английского рассматривался Аленой как идеальный вариант для тетки.
А вот зачем ей нужно было знакомить двух одиноких немолодых людей? Она предпочитала отвечать себе так: исключительно из соображений человеколюбия, однако если честно, то ей нужно было, чтобы тетка наконец обрела постоянную жертву, которую можно пилить и канать в любое время суток, а Алена тогда сможет приходить в ее дом почаще, угощаться теткиными слоеными пирожками без всякой опаски, а не глотать вместо вкусной пищи нотации о своем поведении и лекции о недостатках общества в целом.
Однако дело пока что не двигалось с мертвой точки — казалось, Игнат Робертович нарочно пропускает мимо ушей ее рассказы о замечательной тете Тае, женщине милой и интеллигентной. Его интересы неизменно концентрировались на области ее познаний в английском. Но Алена решила быть терпеливой, с упорством повторяя основные времена английских глаголов, что, правда, с каждым занятием становилось все труднее. Зазубривать то, что она понять не в состоянии, было для нее сущей пыткой. «Я знаю, ради чего мучаюсь!» — упрямо повторяла она себе каждый четверг, подходя к дому одинокого профессора.
— Давайте же просклоняем наши любимые глаголы, — устало предложил Игнат Робертович, понимая, что сейчас начнется обычная катавасия. Ученица была тупа, но прилежна, хотя бы старалась. Алена вздохнула. Сегодня ее мысли витали далеко от неправильных глаголов. Поэтому после «bring — brought — brought» она запнулась и замолчала.
— Нет, нет и нет, — мотнул шевелюрой профессор, — так не пойдет. Вы учите глаголы, как стихи. А что самое трудное? — Задавшись столь риторическим вопросом, он глубокомысленно взглянул на ученицу.
Та сочла уместным пожать плечами и виновато улыбнуться.
— Самое трудное, — изрек Игнат Робертович голосом, исполненным важности, — это вспомнить нужную строчку из стихотворения. Поэтому, даже заучив глаголы назубок в алфавитном порядке, нужного результата не добьетесь — будете путаться, когда начнете их применять.
«Вот зануда! — злорадно подумала про себя Алена. — Как раз для Таи подойдет. Лучше и не придумаешь!»
— Давайте так: придумывайте предложения, чтобы в них были наши любимые глаголы.
Алена крепко задумалась, упражнение показалось ей трудным даже с точки зрения знаний русского языка.
— Итак… — нетерпеливо подбодрил ее преподаватель.
«А еще над Терещенко с его заочным образованием насмехалась. Может, пора уже свести его с теткой? Сколько можно страдать?!»
— Хорошо, давайте ваш любимый «приносить». Что мы можем принести?
— Себя в жертву, — с ходу ответила Алена.
— Ладно, — несколько озадаченно согласился Игнат Робертович, — Хотя это и странно, но тем не менее давайте пробовать: I bring myself to the sacrifice[1].
— I brought myself to the sacrifice[2].
— Сэкрифейс, — поправил профессор. — Все-таки мрачно это звучит. Может, хлеба принесем, для разрядки?
— I brought the knife[3], — ни с того ни с сего выпалила Алена.
— Knife?! — снова удивился Игнат Робертович. — Why?![4]
— Why not?![5] — в свою очередь удивилась Алена.
— Хорошо, — быстро согласился профессор, однако поглядел на нее с опаской: — Вы что, детективов начитались?
— Да нет, — сочла нужным оправдаться она, — тетка, вернее, тетя Тая просила нож купить, а я забыла. Только сейчас в памяти всплыло.
— Это очень хорошо, что вы думаете по-английски. Это полезно. Ладно, давайте дальше.
— А дальше нечего рассказывать. Мне кажется, что он все-таки ножом ее убил. Потому что выстрела я не слышала. Да и нет у Генки пистолета, откуда у него пистолет, он же хирург. Вот ножей много, он умеет ими орудовать, делает же он операции, знает, куда ударить, чтобы наверняка…
— Погодите, — преподаватель нервно поерзал в кресле, — я уже ничего не понимаю. Я про глаголы…
— А, — спохватилась Алена. — Конечно. — Не killed her by the knife[6].
— Why?!
— Вот именно об этом я сейчас и думаю. Наверное, потому, что у него ребенок.
— Беби?
— Может, и младенец, а может быть, уже совсем взрослый. Лет пять или шесть, все может быть… — изрекла она и осеклась, покраснев.
Глаза Игната Робертовича грозили выскочить на пол и запрыгать на нем, как резиновые мячики.
— У кого ребенок? — осторожно поинтересовался он. — У тети Таи?
— Нет, ну что вы! У нее вообще детей нет. Я же говорила, она одинокая женщина. — Ей польстило, что он в первую очередь подумал про тетку, может, действительно интересуется. Значит, не напрасны ее усилия все-таки… Хотя выглядел он не как влюбленный, скорее как мешком по голове стукнутый. Впрочем, и влюбленные, и стукнутые мешком выглядят примерно одинаково.
Однако следующий его вопрос был совсем неожиданным:
— А кто кого ножом убил?
Продолжать в том же духе было бессмысленным.
— Так, к слову пришлось, — буркнула Алена и, вздохнув, пообещала: — Я постараюсь вызубрить глаголы, применяя ваш метод.
— Не переусердствуйте с этим, — предостерег преподаватель. — Держитесь только неправильных глаголов. И никаких самопожертвований. Проще нужно. Вы же не в юристы готовитесь.
— Нет, — усмехнулась она и встала со стула, понимая, что сейчас лучше всего удалиться. — Юристом другой человек стать хочет.
— Неужели ваша тетя? — Атмосфера разрядилась. Он даже улыбнулся.
— Нет. Она уже давно на своем месте. Она заведует пошивочным цехом в театре. — Все-таки не напрасны ее мучения. Тетка Тая уже прочно вошла в его помыслы.
— Вот как?! — вежливо удивился он. — У нее редкая профессия.
— И очень интересная. Несомненно, — кивнула Алена.
— Давайте договоримся, что к следующему четвергу…
«Нет! Это мучение не может больше продолжаться, — в отчаянии подумала она, — была не была!»
— Игнат Робертович, ваш последний перевод был посвящен современному датскому искусству, не так ли?
— Вам понравилось?
— Признаюсь честно, — она лукаво улыбнулась, — ваш стиль стал весьма изящным.
— Ой, спасибо, Аленушка! — он покраснел от удовольствия.
— Каюсь, но я дала прочесть статью своей тетке. Она просто восхищена. Ее так захватило датское искусство…
— Польщен, — смущенно улыбнулся Игнат Робертович.
— Кстати, вы знаете, что в Доме художника проводится выставка современной датской живописи?
— Что вы говорите? Эта информация прошла мимо меня, — он явно заинтересовался, пока еще не зная, к чему она клонит.
— К сожалению, завтра — последний день. — Удар был нанесен в самое сердце.
— Вообще-то мне жаль, что я пропустил… — попытался выкрутиться наивный преподаватель, но Алене так обрыдли неправильные глаголы, что она решила не отступать.
