повернуть время вспять,
чтобы понять: он был бы счастливее дома.
Как время пришло, никто не знал, кого винить,
когда его отравили.
Было сложно грустить по плохому отцу,
но его скорбящие девочки все же грустили.
31-е октября 01:05 – меньше пяти часов до отлива
Роуз отключает пианино, чему я рада. Мне хотелось бы навсегда стереть из памяти картину его, играющего самостоятельно, пока мой отец лежит мертвым под ним. Я замечаю, что одна из клавиш инструмента исчезла, как выпавший зуб в музыкальной улыбке, будто само пианино насмехается над нами. Дождь, хлещущий в окна, становится белым шумом, когда мы молча стоим и таращимся на сцену.
– Должно быть, это сделал он, – тихо говорит Лили, словно боясь, что он услышит ее обвинение. – Должно быть, он убил бабушку из-за завещания. А потом упился до смерти из чувства вины. Разве не он вчера шутил, что удар по голове был бы его методом убийства? Она же именно так и умерла!
Мой отец был кем угодно, но уж точно не убийцей.
– Зачем ему двигать ее тело? – говорю я. – И где оно сейчас? И что значат записка и кассета?
– Это не похоже на самоубийство, если спросите меня. – Конор выступает вперед.
– Но никто не спрашивал, – отвечает Лили. – Вы уверены, что он…
– Мертв? Да, – говорит Роуз, опуская отцу веки. Она берет пустой стакан из его руки и принюхивается, а затем проделывает то же самое с графином, стоящим на крышке пианино. Это кажется странным действием.
– Зачем ему привязывать дирижерскую палочку к руке? – спрашивает Конор, оглядывая нас, будто мы невероятно глупые.
– А зачем он делал любые глупости? – огрызается Нэнси, вытирая ручеек слез с лица красивым вышитым платком, который достала из рукава. На нем красуется буква «Б», поэтому я предполагаю, он принадлежит бабушке или Трикси, хотя никто никогда не называет мою племянницу Беатрис. – Это похоже на ночной кошмар… это не может происходить на самом деле, – говорит моя мать голосом, звучащим слишком тонко для нее. – Что нам делать?
– Почему ты так расстроена? – спрашивает Лили. – Ты забыла, что отец наделал только потому, что решила с ним переспать – что, между прочим, отвратительно – сегодня? Он бросил тебя годы назад. Бросил всех нас.
– Как ты можешь такое говорить, когда он мертв? Он был твоим отцом и я любила его… даже когда он мне не нравился, я все еще…
– Я не собираюсь делать вид, что он когда-либо был отцом года, только потому, что он мертв.
– Я не так тебя воспитывала, Лили.
– Ты вообще меня не воспитывала, и он уж точно не принимал в этом особого участия. По большей части меня вырастили незнакомцы в пансионе. Ты бросала нас на бабушку почти каждые каникулы, пока мой так называемый отец проводил свое время с «музыкантами», вдвое младше его.
– Он мертв, прояви немного уважения.
– К нему?
– К себе, – говорит Нэнси. В голове моей матери всегда строятся аргументы – иногда несколько одновременно – и если бы у меня была каска, я бы ее надела. Лили не осмелилась бы возражать, если бы она не выпила так много. Только я начинаю думать, что все закончилось, Нэнси швыряет еще один словесный кирпич. – Он оставался сколько мог.
– Ха! Смешно. Он не обязан был иметь детей. Мы не просили рождаться. Куча людей беременеет случайно… как я! – говорит Лили.
– Ну, не я, – отвечает Нэнси и в комнате становится еще тише. – Я знала, что твой отец выберет музыку, а не меня, даже когда мы были студентами. Я забеременела специально, чтобы он женился на мне. Чтобы ему пришлось остаться.
Мы с сестрами пытаемся осознать эту очередную шокирующую новость, но это немного слишком: найти бабушку мертвой, теперь отца. Это похоже на извращенную семейную версию Cluedo [9]. Но это не игра; два человека сегодня погибли здесь. Думаю, часть меня всегда подозревала, что Нэнси забеременела и обманом заставила отца жениться на ней, но услышать это вслух кажется сюрреалистичным. Половина меня ненавидит ее за это, а другая половина знает, что я никогда бы не родилась, если бы этого не случилось.
– То есть он на самом деле не хотел никого из нас? – спрашивает Роуз. – Это многое объясняет.
– Он любил вас по-своему, – говорит Нэнси. – Я просто поверить не могу, что он мог это сделать.
– Может, он и не делал, – отвечает Конор.
Нэнси пронизывает его взглядом: – Дверь была заперта, в комнате больше никого…
– Дверь могли запереть снаружи, – спокойно отвечает он. – В любом случае, теперь точно нужно вызвать полицию.
Впервые все выглядят напуганными, и я не могу не задуматься, почему на это ушло так много времени.
– Конор прав, – говорит Роуз, как всегда сохраняя самообладание. – Мы должны будем привлечь полицию, когда сможем. Осталось всего пять часов до отлива. Утром мы уйдем вместе и позовем на помощь. А пока, может, мы попытаемся относиться друг к другу по-доброму? Нам стоит вернуться в гостиную. Трикси там одна, – добавляет она, снова беря на себя командование. – После всего случившегося, мне было бы гораздо легче, если бы я знала, что мы все в безопасности и в одной комнате.
Моя старшая сестра часто руководила ситуациями в детстве, и то, что она делает это сейчас, приносит облегчение. Я притворяюсь, что не заметила, но я вижу, как она трогает Конора за руку, когда мы выходим из комнаты, и ощущаю укол необъяснимой обиды, когда он задерживается. Они не разговаривают, пока остальные не вернулись в гостиную, но, втайне от них, я тихо жду в коридоре. Мне приходится напрягать слух и прикрывать рот рукой, чтобы случайно не издать звук, когда я слышу их разговор.
– Ты прав, нам нужно вызвать полицию, – шепчет Роуз.
– Почему это ты внезапно со мной согласна? – спрашивает Конор.
– Человеческая способность нанести себе вред не сравнится ни с одним другим животным, но это не самоубийство.
– Почему ты так считаешь?
– К сожалению, мне часто доводится видеть отравленных животных на работе. Люди бывают чудовищами. Это одна из многих причин, почему я предпочитаю животных. Отец – единственный из всей семьи пил виски. Когда я понюхала его стакан, он пах не только алкоголем. Моего отца отравили. Это убийство, я уверена.
Я не говорю ни слова, но задумываюсь, почему Роуз решила довериться Конору, но не остальным. И почему ни один из них не хотел поделиться информацией со мной.
