Ознакомительная версия.
— А ключ? — спросил инспектор Хьюитт.
— Я дал его джентльмену из Лондона прямо перед спектаклем, он сказал, что он с «Би-би-си» и что ему срочно надо позвонить… сказал, что возместит сумму из своего кармана, как только оператор позвонит и назовет стоимость. Как странно, я не вижу его здесь. Тем не менее есть еще телефон в доме священника, — добавил он.
Первым моим порывом было предложить взломать замок, но не успела я и слова вымолвить, как инспектор Хьюитт покачал головой.
— Уверен, мы можем снять петли без ущерба.
Он поманил пальцем Джорджа Кэрью, деревенского плотника, мигом вскочившего со стула.
Если не считать периодические тусклые вспышки фонарика за сценой, мы сидели в темноте, казалось, целую вечность.
И затем внезапно снова загорелся свет, заставив нас моргать, тереть глаза и осматриваться с довольно глупым видом.
И никуда не делся Руперт, его мертвое лицо, на котором застыло удивление, все еще занимало середину сцены. Скоро они накроют тело плакатом, и я осознала: если хочу запомнить место происшествия на всякий случай, мне надо сделать серию неизгладимых мысленных фотографий. Времени мало.
Клац!
Глаза: зрачки сильно расширены, настолько, что, если бы я могла подойти поближе, уверена, я бы смогла разглядеть свое отражение на их выпуклых поверхностях так же ясно, как Ян Ван Эйк отражался в зеркале спальни на своей картине, изображающей свадьбу Арнольфини.[56]
Недолго, однако: роговицы Руперта уже начали затягиваться пленкой, а белки — утрачивать блеск.
Клац!
Тело больше не подергивалось. Кожа приобрела молочно-голубоватый оттенок. Уголок рта вроде бы перестал кровоточить, и то незначительное количество крови, которое можно было видеть, теперь казалось чуть-чуть темнее и гуще, хотя красные, зеленые и янтарные лампы огней рампы могут влиять на мое цветовосприятие.
Клац!
На лбу, прямо под линией волос, темное пятно формой и размером с шестипенсовик. Хотя волосы еще тлеют, наполняя зал резким запахом, который можно ожидать, когда горят богатые серой аминокислоты кератина, этого недостаточно, чтобы объяснить количество дыма, продолжавшего собираться — повисшего темным облаком — над лампами. Я видела, что кулисы и декорации практически не пострадали, значит, что-то воспламенилось за сценой. Судя по запаху горящей травы, я предположила, что это ткань, скорее всего сирсакер.
Клац!
Когда Руперт обрушился вниз, Ниалла вскочила на ноги и бросилась было к сцене, но тут же остановилась. Странно, никто, включая меня, не подошел к ней, а теперь, спустя время, она медленно направлялась к кухне, закрыв руками лицо. Это замедленная реакция? — подумала я. Или что-то большее?
Полицейский констебль Линнет, громко топая, подошел к передним рядам зала со скатанным в рулон плакатом и большим складным карманным ножом, которым он перерезал веревки, которые продолжал сжимать в руке. Они с викарием быстро пристроили холст между двумя стойками, таким образом блокировав вид на покойника.
Что ж, я предполагаю, что Руперт умер. Хотя инспектор Хьюитт наверняка проверил у него признаки жизни, уйдя за сцену, я не слышала, чтобы он звонил в «Скорую помощь». Никто, насколько мне известно, не преуспел в воскрешении. На самом деле, никто не побеспокоился притронуться к телу. Даже доктор Дарби не помчался на помощь.
Все это произошло гораздо быстрее, чем я рассказываю, дело заняло не больше пяти минут.
Затем, как и предупреждал инспектор, свет снова погас.
Сначала возникло ощущение, будто погружаешься в то, что Даффи описывает как «стигийскую черноту», а мисс Мюллет называет «праздником слепого». Миссис Мюллет, кстати, продолжала сидеть, как и в начале спектакля, словно восковая фигура с полуулыбкой на лице. Могу лишь предполагать, что она все еще по-идиотски улыбается в темноту.
Это была та разновидность темноты, которая как будто поначалу парализует все чувства.
Но затем понимаешь, что вещи не так черны, как выглядят, и не так тихи, как кажется. Булавочные уколы света, например, проникают сквозь потрепанные гардины, использовавшиеся в качестве затемняющих занавесок на окнах с военных времен, и, хотя света во дворе было немного, его оказалось достаточно, чтобы можно было в общих чертах рассмотреть зал.
Из-за кулис донесся звук осторожных шагов, и плакат, развернутый перед кукольной сценой, внезапно осветился вспышкой желтого света из мощного фонаря.
И началось жуткое представление теней, силуэт доктора Дарби наклонился и коснулся тела — без сомнения, в поисках признаков жизни. Я могла бы сэкономить его усилия.
Тень покачала головой, и сильный вздох исторгся из публики. Теперь мне стало ясно, что после объявления Руперта мертвым инспектор Хьюитт захочет оставить все нетронутым, пока детектив-сержант Вулмер не приедет из Хинли с пластиночным фотоаппаратом.
Тетушка Фелисити тем временем копалась в сумочке в поисках мятных леденцов, и я слышала, как она вдыхает и выдыхает через нос. Слева Даффи шепталась с Фели, но поскольку отец, сидящий между нами, с регулярными интервалами прочищал горло, как всегда делает, когда нервничает или расстроен, я не могла разобрать слова.
После того что показалось еще одной вечностью, свет внезапно включился, и мы опять заморгали.
Миссис Мюллет промакивала глаза носовым платком, ее плечи тряслись, и я поняла, что она тихо плачет. Доггер тоже это заметил. Он протянул ей ладонь, она взяла ее, не поднимая глаз, и он повел ее на кухню.
Он вернулся через минуту.
— Ей комфортнее среди горшков и сковородок, — прошептал он мне, заняв свое место.
Сильная вспышка света выбелила зал, на миг лишив его всех красок, и я вместе с остальными обернулась и увидела, что приехал детектив-сержант Вулмер. Он установил массивную камеру и треногу на балконе и только что сфотографировал нас всех. Когда вспышка загорелась во второй раз, мне пришло в голову, что второй кадр запечатлеет не более чем море поднятых лиц. Что, возможно, и есть именно то, чего он хочет.
— Пожалуйста, прошу внимания. — Инспектор Хьюитт выступил из-за черных кулис и теперь стоял в центре сцены. — С прискорбием должен вам сообщить, что произошел несчастный случай и что мистер Порсон мертв.
Несмотря на то что этот факт должен был быть очевидным, его подтверждение вызвало звуковую волну, прокатившуюся по залу: мешанину судорожных вздохов, вскриков и взволнованного шепота. Инспектор терпеливо ждал, пока все уляжется.
— Боюсь, мне придется попросить вас остаться на своих местах еще некоторое время, пока мы не запишем имена и адреса и краткие показания каждого из вас. Этот процесс займет некоторое время, за это я должен извиниться. Когда вас опросят, вы сможете свободно уйти, хотя нам может потребоваться снова поговорить с вами через некоторое время. Благодарю за внимание.
Он поманил кого-то за моей спиной, и я увидела, что это детектив-сержант Грейвс. Мне стало интересно, помнит ли он меня. Первый раз я с ним встречалась в Букшоу во время полицейского расследования смерти старого отцовского однокашника Горация Бонепенни. Я не отводила глаз от его лица, пока он шел к передним рядам зала, и наконец была вознаграждена едва заметной, но очевидной улыбкой.
— Школьники! — оскорбилась тетушка Фелисити. — Полиция грабит колыбели Англии!
— Он весьма опытен, — прошептала я. — Он уже детектив-сержант.
— Вздор! — отмахнулась она и полезла за очередной мятной конфеткой.
Поскольку труп был скрыт от глаз, мне ничего не осталось, кроме как изучать окружающих людей.
Дитер, как я заметила, неотрывно смотрел на Фели. Хотя он сидел рядом с Салли Строу, чье лицо напоминало готовую взорваться грозовую тучу, он разглядывал профиль моей сестры, как будто ее волосы были алтарем из чеканного золота.
Даффи тоже обратила на это внимание. Когда она увидела замешательство на моем лице, она перегнулась через отца и прошептала:
— Слова, которые ты пытаешься выудить из памяти, — это «благоговейная страсть».
Затем она откинулась обратно и вновь перестала со мной разговаривать.
Отец не обращал на нас внимания. Он уже отступил в свой собственный мир: мир цветных чернил и перфораций-на-дюйм, мир альбомов и гуммиарабика, мир, где наше милостивое величество король Георг VI прочно устроился на троне и на почтовых марках Великобритании, мир, в котором для печали — и реальности — не было места.
Наконец начались опросы. Инспектор Хьюитт и сержант Вулмер занялись одной половиной зала, а сержант Грейвс и констебль Линнет — другой.
Это был длинный и утомительный процесс. Время, как говорится, тяжким грузом висит на наших руках или, более точно, на наших задах. Даже тетушка Фелисити неловко ерзала на своей более чем обширной подушке.
Ознакомительная версия.
