— Куда мы идем?
— В «Альбино-клуб». Слыхала о таком?
— Краем уха. Почему туда? Я думала, ты не хочешь, чтобы тебя видели.
— Меня там не знают. Зато, возможно, встречусь с клиентом и отдам ему пять сотенных.
Через десять минут мы дошли до бара, и швейцар в ливрее радостно приветствовал новый источник доходов. «Альбино-клуб», расположенный в полуподвале, оказался заведнием средних размеров, без мишурного блеска «Зеро-Зеро». Вместо хрома и позолоты — мореный дуб и мягкое мерцание настенных светильников.
Небольшой Джаз-оркестр наигрывал спокойные тихие вариации, не отвлекающие от беседы или приема пищи.
Несколько столиков было занято припозднившимися обедающими. В углу сидели шесть мужчин в деловых костюмах и оживленно обсуждали какую-то проблему. Четыре бармена за длинной стойкой от безделья протирали стаканы; пятый наливал виски двум дамам.
Лола вздрогнула и прошептала мое имя. Я понял, что она имела в виду: среди сидевших у стойки был Финней Ласт, а рядом — парень, которого я избил на стоянке. Тот самый, который якобы искал ключи от машины. Меня сильно порадовала его подпорченная внешность.
Мы не вошли в «Альбино-клуб». Я схватил свою шляпу и вытолкнул Лолу в фойе. Пораженный швейцар, собрав остатки самообладания, все же вежливо пожелал нам спокойной ночи.
Мы вышли на Бродвей. Я усадил Лолу за столик в кафе, а сам побежал звонить.
Пат оказался дома. Он, должно быть, только пришел, потому что тяжело дышал, как после подъема по лестнице.
— Это Майк. Финней Ласт сейчас в «Альбино-клубе». Ты не можешь послать «хвоста»? Я бы сам последил за ним, да нет времени…
— Ха! — взорвался Пат. — Вот уже два часа, как его ищут все полицейские патрули города.
— Что?..
— Я получил телеграмму с Западного побережья.
Ласт официально в розыске. Он полностью подошел под описание убийцы.
— А что это было за убийство, Пат?
— Драка. Начал с ножа, а когда выронил его, просто свернул одному парню шею.
Холодок пробежал по моей груди. Сомнений не оставалось: Финней владел разнообразной техникой.
— «Альбино-клуб», Пат. Ты знаешь, где это. Я собираюсь поспорить в скорости с патрульнои машиной, и если выиграю, придется тебе заказывать похоронный фургон.
Я бросил трубку и стал проталкиваться сквозь толчею у стойки к выходу. Лоле не надо было говорить, что что-то случилось. Когда я прошел мимо, ничего не замечая вокруг она окликнула меня и рванулась следом, опрокинув стул. Но к тому времени я уже был на улице и бежал, бежал так, как не бежал ни разу в жизни, и редкие прохожие застывали, разинув рты.
В груди у меня стучал огненный комок, и я мог думать только о том, с каким вожделением разобью поганую морду Финнея рукояткой револьвера. Из-за угла донесся нарастающий рев сирены, еще более усиливший мое желание попасть туда первым.
Мы опоздали. В желтом свете уличных реклам я увидел, как от обочины рванулся автомобиль. В «Альбино-клубе» Финнея Ласта и его дружка не было.
Почему — я узнал через минуту. В баре стояло радио, и Финней для смеха уговорил бармена настроиться на частоту полиции. Вот посмеялся.
Пат приехал спустя семь минут. Лола уже прибежала и стояла рядом со мной, с трудом переводя дыхание. Как обычно, вокруг собралась толпа зевак, и полицейские уговаривали их разойтись.
— Не заметили номера машины? — спросил Пат.
Я покачал головой.
— Нет. Швейцар тоже ничего не видел. Черт побери, это меня бесит!
Сквозь кордон протолкался бойкий репортер, и Пат сурово произнес:
— Официальное заявление будет сделано позже.
Мне нельзя было испытывать судьбу. Я считался мертвым, и хотел оставаться им как можно дольше. Мы прошли к машине.
— Как дела. Пат?
— Хорошего мало. На меня жмут со всех сторон. Вообще, создалась какая-то напряженная атмосфера: всюду снуют почуявшие сенсацию газетчики, политиканы меня травят… Помнишь, я говорил тебе о местах, известных полиции, которые все же приходится терпеть? Мы провели несколько рейдов. И застукали таких людей. — Одним. словом, теперь у нас есть имена и конкретные факты. Кое-кто при этом пытался подкупить моих людей и поплатился за это.
— Друг?
— Они напуганы, Майк. Они не знают, какой информацией мы располагаем, и не смеют рисковать.
— Не удивительно.
Пат облизал губы и стал ждать продолжения. Я взглянул на Лолу.
— Через пару дней мы тебе сможем кое-что рассказать.
— Моим бедным ножкам придется изрядно потрудиться, — вздохнула она.
— О чем это вы? — спросил Пат.
— Узнаешь. Между прочим, ты все приготовил к завтрашнему вечеру?
Пат вытащил сигарету и закурил.
— Майк, я начинаю сомневаться: кто руководит моим отделом@ — Потом улыбнулся и добавил: — Да, мы готовы Люди подобраны, но задание я им не сообщил — нам ни к чему утечка информации.
Толпа поредела, но тут подъехала машина с газетчиками. Меня знали слишком многие, а я не хотел быть опознанным, поэтому распрощался с Патом, и мы с Лолой заторопились прочь.
Я проводил ее домой, и она настояла, чтобы я поднялся выпить чашечку кофе. Здесь было тихо и спокойно в эти предутренние часы, когда весь город спал. Улица замерла. Даже случайный автомобильный сигнал звучал дико и нелепо в этой неестественной тишине.
Из печальных раздумий меня вывел голос Лолы.
— Кофе готов, Майк. Замечтался?
— Ага. — Я взял чашечку с подноса. Лола добавила туда молока и сахара. — Иногда так приятно помечтать…
— А иногда нет. — Она улыбнулась. — И мечты у меня изменились. Они стали лучше. Я люблю тебя, Майк.
Я промолчал. Она и не ждала ответа.
— Тебя можно назвать некрасивым, если разобрать твое лицо на кусочки и рассматривать их по отдельности. В тебе есть что-то грубое, жестокое, и поэтому тебя ненавидят мужчины. Но, может быть, женщине нужен зверь. Может быть, ей нужен мужчина, который способен ненавидеть, и все же сохраняет доброту. Сколько я тебя знаю? Несколько дней? Достаточно, чтобы сказать: я люблю тебя, и будь все по-иному, я бы мечтала об ответной любви. Но это невозможно, и мне все равно. Я просто хочу, чтобы ты знал.
Лола застыла, полуприкрыв глаза, и мне она показалась воплощением совершенства. Разум и тело, очищенные от всякой грязи, порождающей несвободу души. Я никогда не видел ее такой: спокойной, безмятежной, счастливой в сознании своего несчастья. Ее лицо излучало необычайную красоту, волосы живым потоком струились по плечам. Высокая упругая грудь, не стесненная оковами лифчика, манила к себе.
Я поставил чашку на край стола, не в состоянии отвести взгляда.
— Мы будто давно женаты, — произнесла Лола. — Сидим себе как ни в чем не бывало, а нас разделяет целая комната.
Комнату пройти нетрудно. Лола протянула мне навстречу руки; я поднял ее на ноги и сжал в объятиях, упиваясь терпкой сладостью ее губ и языка.
Я не хотел ее отпускать, но она выскользнула из моих рук, достала сигареты, заставила меня закурить, а сама исчезла в спальне.
Окурок обжигал мне пальцы, когда она позвала меня. Только одно слово.
— Майк…
Лола стояла в центре комнаты, в тени абажура, повернувшись ко мне спиной. Она смотрела в открытое окно, в ночную тишину, и казалась творением гениального скульптора, столь нежна и красива была ее поза. Легкий ветерок плотно прижимал прозрачный шелк ночной рубашки, вырисовывая каждую черту, каждую линию.
Я замер в дверях, не осмеливаясь дышать, боясь, что это чудесное видение исчезнет. Ее голос был едва слышен.
— Тысячу лет назад я решила, что надену эту рубашку в свадебную ночь. Тысячу лет назад я вырвала из груди сердце… И вот встретила тебя.
Когда повернулась грациозным порывистым движением и шагнула мне навстречу.
— Никогда у меня не было ночи, которую я хотела бы запомнить. Так пусть ею будет эта.
В глазах Лолы горел ярко-жгучий танец страсти.
— Иди ко мне, Майк.
Требование, которое было ненужным. Я схватил ее за плечи, и мои ногти впились в нежное тело.
— Я хочу, чтобы ты любил меня, только сегодня, — выдохнула она. — Я хочу любви такой же сильной, такой же яростной, как моя, потому что завтра… для нас может не наступить, а если и наступит, то так больше не будет. Скажи мне, Майк, скажи.
— Я люблю тебя, Лола. Я сказал бы тебе это раньше, но ты не позволяла. Тебя нельзя не любить. Когда-то я решил для себя, что не способен на любовь. Я был не прав.
— Только сегодня…
— Нет. Нет. Всегда…
Пальцами она закрыла мне рот. Потом взяла мою руку и положила себе на плечо, к бретельке.
— Эта рубашка одевается лишь один раз. И есть лишь один способ снять ее.
Дьявол соблазнял мою плоть. Я любил дьявола.
Я рванул шелковую материю, та разошлась с торжествующим треском…
— Я люблю тебя, Майк, люблю, — повторила Лола.
