Инспектор Блаунт воспринял эту сногсшибательную новость с достоинством, вызывающим уважение. С великими предосторожностями сняв пенсне, он подышал на стекла, тщательно протер их, затем снова водрузил его на нос, после чего сказал:
— Феликс Керне? Ах да, такой невысокий, с бородой! Кажется, он пишет детективные романы, не так ли? Что ж, это очень интересно.
Он снисходительно взглянул на Найджела.
— Не перейти ли нам к первым шагам?- спросил Найджел.
— А вы… э… в каком-то смысле представляете интересы мистера Кернса?- Инспектор Блаунт тактично, но твердо гнул свою линию.
— Да. Естественно, до тех пор, пока не будет доказана его вина.
— Угу… понятно. И вы убеждены, что он невиновен. Полагаю, будет лучше, если вы первым откроете свои карты.
И Найджел приступил к передаче смысла признания Феликса. Когда он дошел до плана Феликса утопить Джорджа Рэттери, Блаунту в первый раз не удалось полностью скрыть свое возбуждение.
— Поверенные покойного звонили мне перед самым вашим приходом. Они сказали, что имеют в распоряжении нечто, что представляет для нас интерес. Не сомневаюсь, речь идет о дневнике, о котором вы говорили. Это очень опасно для… гм… вашего клиента, мистер Стрэнджвейс.
— Об этом рано говорить, пока вы его не прочитали. Я вовсе не уверен, что дневник не окажет Феликсу услугу.
— Что ж, поверенные направили сюда специального посыльного с этим дневником, так что вскоре мы с ним ознакомимся.
— Не буду пока спорить. Может, тем временем вы расскажете мне о том, что случилось?
Инспектор Блаунт взял со стола линейку и, прищурив глаз, посмотрел вдоль нее. Затем вдруг выпрямился и заговорил с удивительной язвительностью:
— Джордж Рэттери был отравлен стрихнином, пока больше ничего не могу добавить до окончания вскрытия тела - что ожидается сегодня днем. Он, миссис Рэттери, Лена Лаусон, старая миссис Рэттери, его мать, и его сын Фил, двенадцатилетний мальчуган, обедали вместе. Все ели одно и то же. Покойный и его мать пили виски, остальные - воду. Никто из остальных не пострадал. Они вышли из столовой примерно в четверть девятого, сначала женщины с мальчиком, покойный - через минуту после них. Все направились в гостиную, за исключением мистера Филипа. Минут через десять-пятнадцать у Джорджа Рэттери начались приступы сильной боли. Бедняжки женщины оказались совершенно беспомощными: они дали ему рвотное, но это только усилило приступы; весьма грозный симптом. Их собственный доктор, которому они прежде всего позвонили, находился в пути по вызову к дорожной аварии, и к тому моменту, когда они соединились с другим врачом, было уже слишком поздно. Доктор Кларксон прибыл около десяти - он выезжал принимать роды - и применил обычное лечение хлороформом, но Рэттери уже находился в очень тяжелом состоянии. Через пять-десять минут он скончался. Не стану утомлять вас деталями, однако я убедился, что яд не мог быть подмешан ни в пищу, ни в напитки, которые подавались к столу. Более того, симптомы отравления стрихнином редко проявляются позже, чем через час; общество уселось за обеденный стол в четверть восьмого, следовательно, Рэттери не мог принять яд до обеда. Остается только интервал в одну минуту между временем, когда все покинули столовую, и моментом, когда Рэттери присоединился к ним в гостиной.
— Кофе? Портвейн? Хотя нет, яд не мог быть в портвейне. Его не пьют залпом, а стрихнин имеет такой горький вкус, что любой сразу же выплюнет напиток, если только не ожидал горьковатого вкуса.
— Вот именно. Кроме того, в субботу вечером семья не пила кофе, так как горничная разбила кофейник с ситечком.
— Тогда мне это кажется случаем суицида.
На лице инспектора Блаунта отразилось легкое раздражение.
— Мой дорогой Стрэнджвейс, - сказал он, - самоубийца не принимает яд, чтобы затем появиться в гостиной - так сказать, в лоне своей семьи, - чтобы они наблюдали эффект приема яда. А во-вторых, Колесби не может обнаружить сосуда, из которого он его принял.
— Обеденная посуда, конечно, уже была вымыта?
— Только бокалы и столовое серебро, хотя тарелки не все. Имейте в виду, Колесби - это местный коп - мог что-либо пропустить: я сам приехал сюда только сегодня рано утром, но…
— А вы знаете, что Керне не возвращался в этот дом после того, как покинул его еще днем?
— В самом деле? И у вас есть этому доказательства?
— Н-нет, - пойманный врасплох, сказал Найджел. - Думаю, пока нет. Он сказал, что после неудачи на реке Рэттери отказался впускать его в дом даже для того, чтобы забрать свои вещи. Впрочем, это скоро можно будет выяснить.
— Возможно, - осторожно заметил Блаунт и задумчиво побарабанил пальцами по столу. - Я думаю… да, пожалуй, нам нужно повторно осмотреть столовую.
4
Это была темная, мрачная комната, тесно заставленная мебелью из орехового дерева в викторианском стиле - стол, стулья и огромный буфет,которая, очевидно, была пред назначена для более просторного помещения и навевала представления об обильной и сытной пище за монотонной, скучной беседой. Угрюмая атмосфера дополнялась тяжелыми коричневыми шторами из бархата, поблекшими, но все равно угнетающими бордовыми обоями и картинами на стене, на которых изображались лиса, рвущая на части распотрошенного зайца (очень правдоподобно), удивительные рисунки омаров, крабов, угрей и лососей, лежащих на столе с мраморной плитой, и предки Рэттери. Судя по их заплывшим жиром физиономиям и толстым тушам, все они до одного скончались от апоплексического удара или от заворота кишок.
— Обжорство вновь возродилось во всем своем величии, - пробормотал Найджел, инстинктивно оглядываясь в поисках мятной соды.
Инспектор Блаунт стоял рядом с буфетом, задумчиво водя пальцем по его ядовито-желтой поверхности.
— Взгляните сюда, мистер Стрэнджвейс, - сказал он, указывая на липкий кружок - такой след мог быть оставлен бутылочкой с лекарством, чье содержимое стекло по внешней поверхности к донышку. Блаунт лизнул свой палец. - Что ж, - сказал он. - Интересно…
Он неторопливо достал шелковый платок ослепительной белизны, вытер палец и нажал кнопку звонка. Тут же появилась женщина - без сомнения, горничная, очень чопорная и замкнутая, с накрахмаленными манжетами и в высоком старомодном головном уборе.
— Вы звонили, сэр?- сухо осведомилась она.
— Да. Скажите мне, Анни…
— Меррит. - Ее тонкие, строго поджатые губы выражали недовольство полицейским, который осмелился обратиться к горничной по имени.
— Меррит? Тогда скажите мне, мисс Меррит, откуда здесь этот след?
Не поднимая взгляда, ибо она держала глаза опущенными, как монахиня, женщина сказала:
— Тоник… последний тоник хозяина.
— А, да… Угу… И куда делась бутылка?
— Не могу сказать, сэр.
При дальнейших расспросах удалось выудить заявление, что последний раз Меррит видела бутылку в субботу после ленча; она не заметила, стояла ли она там, когда убирала после обеда.
— Он принимал его стаканами или ложкой?
— Столовой ложкой, сэр.
— А после обеда в субботу вы мыли эту специальную ложку вместе с остальными?
Меррит возмущенно вскинула голову.
— Я не мою, - холодно подчеркнула она, - я их убираю.
— Убирали ли вы ложку, из которой ваш хозяин принимал свой тоник?терпеливо спросил Блаунт.
— Французский коньяк, неразбавленный, - усмехнулся Найджел.
— Да, сэр.
— И она была вымыта?
— Да, сэр.
— Жаль. А теперь посмотрим… э… не попросите ли вы свою хозяйку прийти сюда?
— Старая миссис Рэттери нездорова, сэр.
— Я имел в виду… А, ну может, это будет лучше… да, спросите мисс Лаусон, не согласится ли она уделить мне несколько минут.
— Легко понять, кто в этом доме хозяйка, - заметил Найджел, когда горничная вышла.
— Очень интересно. Это лекарство напоминает мне по вкусу одно тонизирующее средство, которое я однажды принимал, оно содержало рвотный орех.
— Рвотный орех?- Найджел присвистнул. - Так вот почему он не заметил горького вкуса. И он оставался здесь один целую минуту, когда остальные уже вышли. Кажется, вы куда-то продвинулись.
Блаунт искоса посмотрел на него.
— Все еще придерживаетесь идеи самоубийства, мистер Стрэнджвейс?
— Это не выглядит слишком надежной версией, если в этой бутылке действительно находился яд. Но как странно, что убийца избавился от бутылки! Он испортил возможность представить эту смерть как самоубийство.
— Иногда убийцы совершают очень странные вещи, вы не будете это отрицать.
— Однако кажется, это освобождает от подозрений нашего Феликса Кернса. То есть если…
Найджел прервался, услышав шаги за дверью. Вошедшая девушка казалась такой же неуместной в этой мрачной комнате, как солнечный луч на стене тюремной камеры. Ее пепельно-светлые волосы, белый льняной костюм и живые краски на лице словно отрицали все, что подразумевало это помещение - и в жизни, и в смерти. Даже если бы Феликс не сказал этого, Найджел все равно угадал бы в ней актрису по едва заметной паузе, которую она выдержала, остановившись в дверях, по заученной естественности, с которой она опустилась на стул, указанный ей инспектором Блаунтом. Блаунт представил Найджела и себя и выразил соболезнования мисс Лаусон и ее сестре. Лена приняла их с небрежным наклоном головы; очевидно, она так же, как и инспектор, горела желанием перейти к выяснению обстоятельств смерти. И при этом напряженно ждала результатов, подумал Найджел, заметив, как она нервно крутит пуговицу на жакете, а также нескрываемую искренность и прямоту ее взгляда.
