В голове Флетча вновь пронеслись слова Лидии: «Он, конечно, парень крепкий, весь в отца, во многом даже превосходит его, но...»
– Мы все имеем право на одну ошибку, – продолжила Лидия. – Да и вина тут не Младшего, а совета директоров, сомневавшегося в способностях Младшего. Он лишь хотел самоутвердиться. Вы понимаете, не так ли, Флетч? И я думаю, ваша помощь придется ему весьма кстати...
Вновь Лидия смотрела в пол, с поникшими под грузом проблем плечами.
– Миссис Марч, я думаю, нам следует вернуться к этому разговору через день-другой...
– Да, разумеется, – она поднялась и протянула ему руку. – Хотя более всего Младший нуждается в помощи именно сейчас.
– Согласен, – не стал спорить Флетч.
– А относительно сказанного вами... – Лидия все еще держала его руку. – Сегодня за обедом мы с Младшим говорили о вас. Он со мной согласился. И хочет, чтобы вы поработали в «Марч ньюспейперз». Надеюсь, что вы, если представится случай, обговорите все с ним более детально.
– Хорошо.
Она проводила Флетча до двери.
– Спасибо, что пришли, Флетч. Вы, полагаю, не сожалеете о том, что пропустили послеобеденный доклад Оскара Перлмана. Мне неприятно даже думать о всех этих людях, смеющихся над его глупыми шутками...
10:00 Р. М. ЖЕНЩИНЫ В ЖУРНАЛИСТИКЕ:
Признаемся, друзья – редкая статья готовится для печати девять месяцев.
Общая дискуссия.
Комната для шитья тетушки Салли Хендрикс.
С магнитофонной ленты.
Приемный блок 4
«Люкс» 9 (Элеанор Иглз)
– ...Я уже собиралась лечь спать, – голос Элеанор Иглз.
– Я принес шампанское.
– Как мило с твоей стороны, Ролли, но уже поздно.
– С каких это пор десять часов – уже поздно? – спросил Ролли Уишэм. – Ты еще далеко не старушка, Элеанор.
– Нет, конечно, но я только в воскресенье вернулась из Пакистана.
– Правда? Я этого не знал.
– Вечерним самолетом.
– И как дела в Пакистане?
– Ужасно.
– Для тех краев это обычное состояние.
– Ролли, что ты хочешь?
– А что, по-твоему, я хочу? Когда мужчина приходит в десять часов с бутылкой шампанского...
– Весьма юный мужчина.
– Элеанор, дорогая, «Это Ролли Уишэм, с любовью...»
– Как забавно.
– Элеанор. Ты забыла Вену?
– Я не забыла, Ролли. Там было так хорошо.
– Шел дождь.
– Дождь иной раз возбуждает меня.
– Мне включить душ?
– Честно говоря, Ролли, я очень устала и расстроилась из-за Уолтера...
– Великий Уолтер Марч. Воспользовался тобой, как живцом. Тогда, в Албании. И не зря. Потом чего ты только ни делала для него.
– Прекрати так говорить, наглец.
– Как получилось, что весь мир населен наглецами? За исключением одного старого мерзавца, которого звали Уолтер Марч.
– Ладно, Ролли, я знаю, почему ты обижен на Марча. Из-за того, что он сделал с газетой твоего отца.
– Не обижен, Элеанор. Он убил моего отца. Понимаешь, убил? После чего и моей матери жизнь стала не в радость. Да и мне тоже. Так что слово «обида» в данном случае звучит, как оскорбление, Элеанор.
– Это случилось так давно, в Оклахоме...
– В Колорадо.
– И ты выражаешь мнение только одной стороны.
– Я располагаю фактами, Элеанор.
– Если у тебя есть факты, почему ты не обратился в суд? Не попытался опубликовать их?
– Тогда я был еще ребенком, Элеанор.
– А потом?
– Я их опубликую. Своевременно. Можешь мне поверить. Так я открываю шампанское?
– Нет.
– Перестань, Элеанор. Старый мерзавец мертв.
– Ты его убил, Ролли?
– Убил ли я Уолтера Марча?
– Именно об этом я и спрашиваю. Если ты хочешь со мной близости, у нас не должно быть тайн.
– Ты задала вопрос: убил ли я Уолтера Марча?
– Вопрос ты понял верно. Каким будет ответ?
– Ответ – возможно, – послышался хлопок, вылетела пробка, затем булькающие звуки: шампанское разливали по бокалам.
– Ну скажи, Ролли.
– За твое крепкое здоровье, Элеанор, твой успех и твои любовные утехи.
– Ты, похоже, не понимаешь, когда тебе указывают на дверь.
– Неплохое шампанское. По местным меркам.
– Что тебе нужно, Ролли? Мы не можем изображать дождливую Вену в Хендриксе, штат Виргиния, с работающим на полную мощь кондиционером.
– Давай поговорим об Албании.
– Только этого мне и не хватало. Я не люблю говорить об Албании.
– Но ты говоришь. И довольно часто.
– Видишь ли, то происшествие сделало меня знаменитой. Ты это знаешь. Телекомпания принялась носить меня на руках. Собственно, ничего другого им и не оставалось. Наглецы.
– Я никогда не верил твоим рассказам об Албании, Элеанор. Извини, но это правда. Журналистский скептицизм. Я – хороший журналист. По крайней мере, нравлюсь телезрителям. Еще шампанского? Ну что ты такая мрачная?
– Мне нечего тебе сказать.
– То есть все, что могла, ты уже сказала.
– Ты пришел сюда что-то разнюхать. Так, Ролли? Ты пришел за нужной тебе информацией. Ролли Уишэм, с любовью и бутылкой шампанского. Ничего ты от меня не узнаешь, Ролли.
– Я понимаю тебя, Элеанор. Ты постоянно твердила, по поводу и без оного, что Уолтер Марч помог тебе только из благих побуждений. И в итоге заставила всех забыть одну. простую истину: Уолтера Марча невозможно причислить к хорошим людям. Он – подонок.
– Даже подонок способен на одно или два добрых дела, Ролли.
– Элеанор, это уже прогресс. Ты признала, что Уолтер Марч был подонком.
– Убирайся отсюда, Ролли.
– Уолтер Марч вызволил тебя из Албании не без причины. Он послал туда своего человека. Шефа римского корпункта. Можно представить, в какую сумму обошлась ему та эпопея. И, тем не менее, он отказался от заслуженных лавров спасителя. Лишь вскользь упомянул о происшедшем в своих газетах. И все дивиденды достались твоей телекомпании. Почему, Элеанор?
– Ролли, больше я повторять не буду. Если ты не уберешься отсюда, я вызову полицию.
– Полицию? В Хендриксе?
– Службу безопасности отеля.
– Перестань, Элеанор. Откройся доброму Ролли.
– О Господи, как я жалею, что Уолтер мертв. Он бы размазал тебя по стенке.
– Да, – согласился Ролли Уишэм, – размазал бы. Но теперь это ему не под силу. Понимаешь, Элеанор? Как и многое другое. Не так ли, Элеанор?
Зазвонил телефон. Лежа на кровати, в полусне, Флетч не сразу понял, звонит ли он у него в номере или в «люксе» Элеанор Иглз.
– Уберешься ты или...
– Шампанское оставить?
– Ты знаешь, что следует с ним сделать.
– Спокойной ночи, Элеанор. Телефон звонил в номере Флетча.
Почтовое отделение на связи, – пробурчал Флетч в трубку.
Перед тем, как снять ее, Флетч сел на край кровати и убрал звук на магнитофоне.
– Черт, я весь вечер пытаюсь дозвониться до тебя.
– Тебе это удалось. Ты звонишь из Бостона?
Бессчетное число раз слышал Флетч в телефонной трубке этот мужской голос.
– Чтобы коммутатор был наглухо занят! Да легче дозвониться в Белый Дом в час национального кризиса.
– Здесь проходит конгресс, знаешь ли. А бедным телефонисткам приходится обходиться одним экземпляром списка его участников. Ты все еще в «Стар»?
Более года Джек был редактором Флетча, когда тот работал в чикагской газете.
Совсем недавно они виделись в Бостоне, куда Джек переехал из Чикаго, получив место в «Стар». Флетч даже оказал Джеку небольшую услугу, поработав в газете в ночь, когда ловил поджигателя <Подробнее в романе «Сознавайтесь, Флетч».>.
– Естественно. Надо же мне кормить мою ужасную жену.
– Понятно, – улыбнулся Флетч. – Вечный роман Джека и Дафни Сандерс. Как поживает старушка?
– Стала толще и злее, жуткая уродина,
– Жир – скорее достоинство, чем недостаток. Более она не защемляла ресницы дверцей холодильника?
– Нет, но на днях не смогла разминуться с дверью. Ручка залезла ей в пупок. Пришлось вызывать хирурга, – иногда Флетчу казалось, что Джек живет с Дафни лишь для того, чтобы рассказывать о ней всякие гадости. – О твоем участии в конгрессе я узнал из вашингтонской газеты. На кого-то работаешь?
– Только на ЦРУ.
– Ага. Могу себе представить. Но, раз ты на конгрессе, значит, ищешь работу. Почему? Проел весь накопленный мед?
– Нет, но все к этому идет.
– Полагаю, ты можешь что-нибудь рассказать об убийстве Уолтера Марча.
– Неужели «Стар» никого не послала на конгресс?
– Послала двоих. Будь от них хоть какой-то толк, они бы сейчас работали в редакции.
– Ясно, члены знаменитых шестнадцати и семи десятых процентов.
– Что?
– Вспомнил одно высказывание.
– Так как насчет этого?
– Чего?
– Просвети меня.
– С какой стати?
– Хотя бы в память о совместной работе. Этого недостаточно?
– Чтобы мне присудили еще одну премию, а ты, не сказав мне ни слова, скромно принял бы ее, произнеся речь о пользе коллективизма?
Такое как раз и приключилось в Чикаго.
– Кто старое помянет, тому глаз вон, – попытался отшутиться Сандерс.
