– Угу, – сказала Ася, – не отрываясь от экрана. Они такие, да. Только собой интересуются.
– На бутерброд, – протянул ей руку Артем.
Ася съела вкуснейший, толстый и питательный бутерброд. Артем устроился на диванчике и заснул, свернувшись калачиком. Во сне он сопел и был похож на толстого умильного щенка. Ася посмотрела еще минуту, а потом протянула руку и выключила телевизор. Прямо посреди фильма, чего за ней сроду не водилось.
– Надо же, – сказал худой криминалист и поднял вверх указательный палец, – какой запах интересный.
От холодильника сильно пахло горьким миндалем.
– Опаньки, – произнес лысый криминалист, подходя поближе и тоже принюхиваясь. – Да тут большие запасы!
Маша продолжала рыдать и пить валерьянку. Елена Варфоломеевна с подозрением подняла бровь. Бабульки вытягивали шеи и переглядывались.
– Что у нее там в холодильнике? Наверное… спиртное?!
– А может, эти… как их… презервативы? – тихо спросила Ульяновна и покраснела как рак.
– Или литература антисоветская, – тихо проговорила Харитоновна и подозрительно прищурилась. – Самиздат там.
Опергруппа столпилась у холодильника. Все тянули носом воздух и качали головой.
– Сколько же там цианистого водорода, если такой запах, – сказал следователь. – Ведро?
Следователь задумался. Он вспомнил, как Харитоновна говорила, что Маша «еще и какие-то склянки выносила. Часа в четыре утра».
– Он разлит, – произнес криминалист. – Вот видите? На полке. И старайтесь особо долго не нюхать, при вдыхании эта дрянь тоже действует.
Следователь присмотрелся. На полке виднелась приличная лужица, которая быстро высыхала.
– Тут все понятно, – констатировал лысый криминалист, – девушка уничтожила улику, выбросив банку с раствором цианида, и при этом разлила часть. Но сколько там было этого раствора, это прямо-таки промышленные масштабы. Она сама не боялась отравиться? Держать такой яд в холодильнике очень рискованно.
Все посмотрели на Машу, которая продолжала рыдать. Бабульки по-прежнему перешептывались.
– Что-то в холодильнике нашли у Машки, – говорила Харитоновна, выглядывая из коридора на кухню. – А что, не видно. Нюхают. Наверное, борщ завонялся.
Елена Варфоломеевна хотела было сказать, что понятые должны по закону все видеть, слышать и понимать, но не стала. Ее беспокоила Маша. Девушка была раздавлена горем и деморализована.
– Изымем холодильник. Как вещдок, – сказал следователь. – Понятые! Подпишите здесь и здесь. Да не надо крестик ставить! Напишите свою фамилию, – велел он Ульяновне.
Когда опергруппа несла холодильник к выходу, Маша даже не подняла головы.
– Я останусь с ней, – сообщила няня следователю, – пока не приедут ее родители или друзья.
Следователь коротко кивнул. Все вышли. Маша и Елена Варфоломеевна остались одни.
– Ну, я пошел, – сказал Миша, сунув в карман деньги.
– Давай, аккуратно там, – напутствовала его Катя и повисла у него на шее.
Она выглядела домашней и уютной – шортики, тапочки, волосы, собранные в хвостик. Миша остановился на пороге, повернулся и поцеловал ее.
– Я люблю тебя, – произнес он.
– Я тебя тоже, – ответила Катя. – Как я рада, что мы встретились.
– Никому не открывай дверь, – велел он, – я постараюсь быстро.
Он побежал вниз по лестнице, потом на улицу, потом по Воронцовской улице в сторону метро. Худенький, ничем не примечательный подросток в капюшоне, надвинутом на лицо. На станции он прошел через турникет, спустился по лестнице и пошел к центру платформы. Его укололо неприятное чувство, как будто кто-то на него смотрит.
– Ерунда, – думал Миша, – меня никто из игроков не знает в лицо, все будет ок.
Неприятное чувство прошло, потом вновь усилилось. Миша огляделся. Много людей, все спешат по своим делам. Он снова пошел вперед, не снимая капюшона, под лестницу-переход, которая вела на другую станцию. Там стоял парень с журналом Gamer в руках, и равнодушно смотрел на спешащих пассажиров.
«Какой-то он аморфный, нет в нем жизни», – подумал Миша.
И почти сразу понял, что где-то он уже этого парня видел, причем в весьма тревожных обстоятельствах, но не может вспомнить, где. Миша потряс головой, но кроме смутного чувства, что лицо – знакомое, никаких подробностей со дна памяти не всплыло. Мальчишка из параллельного класса? Кто-то со свадьбы? Или он просто уже где-то случайно с ним сталкивался?
– Хай, – сказал Миша аморфному юноше. – Если ты ждешь крокодила, то это я.
– Деньги принес? – спросил молодой человек.
– Да.
– Давай, – наконец встрепенулся парень, – король ждет.
– А ты не король? – спросил Миша.
– Ты че, белены объелся? – сказал юноша, не меняя выражения лица. – Я младший лейтенант пока, потом, может, вырасту по званию. Мне нравится ежей мочить, с детства их не люблю.
– Передай деньги, – велел Миша, повернулся и пошел к выходу.
И снова ощутил чей-то взгляд. Энергичный, злобный. У аморфных юношей не бывает таких взглядов. Миша пошел быстрее, стремясь уйти из зоны, где он хорошо просматривался.
«Он не один пришел, этот пацан, – понял Миша, – ну и ладно. Дело сделано».
Впрочем, шансы, что Кроки отпустят, были далеко не стопроцентными.
Ася легла на покрывало и закрыла глаза. Артем сопел, как большая упитанная собака. Ася чувствовала, как холодит кожу ткань, как гудят на улице машины и как по телу разливается нега. Спать было намного приятнее, чем сидеть перед телевизором. Сон убаюкивал, обнимал, глаза закрывались, становилось тепло.
– Из всех удовольствий, которые есть на свете, я предпочитаю одно – хорошенько поспать, – говорил ее кузен.
«Долгий сладкий сон – это роскошь, почти недоступная в наше время», – вспомнила Ася слова какой-то говорящей головы, выступавшей по телевизору.
«Во время сна вырабатывается гормон роста», «сон восстанавливает иммунитет», «лишение сна – изощренная пытка», «богатые спят больше бедных», «рекорд без сна – чуть больше 18 дней, причем несчастный почти все время страдал галлюцинациями», – вспоминалось Асе, пока она постепенно проваливалась в дрему.
Вскоре она заснула, впервые не жалея о том, что сон отрывает ее от кинематографа.
Маша продолжала рыдать.
– Вы понимаете, я очень его любила. Я не могу поверить, – плакала она, орошая Елену Варфоломеевну слезами.
– Выговоритесь, – сказала няня. – Вам будет легче. Как вы познакомились? Что он был за человеком?
– Мы познакомились в очереди в магазине, он мне помог донести покупки, мы же жили рядом, – начала рассказывать Маша. – Скромный, заботливый, честный человек! Считается, что женщины любят подонков, потому что они оставляют здоровых потомков, но только не я! Я полюбила его за доброту и чистое сердце. А ведь он еще и зарабатывал хорошо. И… не жадничал. Только пончики с кремом очень любил, мог их съесть за раз до десятка.
– Все же совсем уж добрые и честные люди любовниц не заводят, – напомнила Елена Варфоломеевна.
– Он собирался разводиться, – сказала Маша.
– Они все так говорят, – вздохнула Елена Варфоломеевна.
Маша закрыла лицо руками.
– Он подал на развод, – произнесла Маша, – они с Нинель кричали и били посуду. А потом… потом Нинель отравилась и умерла. Я, конечно, была ужасно расстроена, но надеялась, что теперь, когда Нинель больше нет, Федору ничего не помешает… ну, вы понимаете.
– Понимаю, – вздохнула Елена Варфоломеевна, которая и на самом деле все понимала.
«Все, буквально все указывает на то, что Нинель Петровна сама свела счеты с жизнью… Гуляющий с молоденькой соседкой муж, еще и подавший на развод. Сорок лет – не лучшее время начинать новую жизнь. Ревность, соседские пересуды. А муж-то, возможно, и в самом деле влюбился».
– Как к вам в холодильник попал яд? – спросила Елена Варфоломеевна, вздохнув.
Маша все заливалась слезами.
– Меня что, тоже хотели убить? – испугалась она. – Да ну, кому я нужна!
Нос у нее приобрел глубокий вишневый цвет. В глазах было натуральное, искреннее непонимание напополам со страданием.
– В смысле, цианистый водород разлит по холодильнику. Тот, которым отравили Нинель Петровну и Федора.
– У меня в холодильнике? – продолжала не понимать Маша Кукевич.
– Да.
– То-то его унесли, – сказала Маша. – Холодильник! Теперь поняла.
Она снова заплакала. Позвонили в дверь, Маша пошла открывать. На пороге стояла встревоженная немолодая женщина.
– Мама, – произнесла Маша и снова зарыдала.
Миша вошел в квартиру и поцеловал Катю. Того, кто тихо поднимался за ним по лестнице, он не заметил.
– Привет, – шепнул он подруге, – сейчас войду в игру, проверю, отпустили ли меня.
Он сбросил обувь, пальто и пошел к компьютеру.
– Только бы получилось, – произнесла Катя, подходя и включая свой.
Компьютеры зажужжали, загружаясь. Миша надел наушники и трехмерные очки. Пальцы привычно легли на клавиатуру. То же самое рядом сделала Катя. Теперь они ничего не видели и не слышали, ни шума машин за окном, ни пения птиц, ни ссорящихся соседей… Ничего, кроме свиста ветра в придуманном мире, шелеста нарисованной травы и хруста под ногами нарисованных камешков.
