Только теперь я обратила внимание, что моего Витали в квартире нет. На кухне в нервном ожидании сидела Тамара и слушала монолог какого-то положительного вида мужчины с орденской планкой на лацкане пиджака. Анатолий Сергеевич был найден в комнате учителя за грустным разглядыванием книжной полки, ожившая Марья Сергеевна тихо беседовала с другими заплаканными печальными женщинами — понятное дело, о ком был сейчас их безутешный разговор.
— А где Виталик? Сын? — обратилась я к Марье Сергеевне, нарушив тихую беседу «открытых сердец» и «закрытых дверей», как я называла про себя соседей. Вполне возможно, они могли бы еще спасти истекающего кровью Павла Андреевича. Впрочем, зря я предаюсь иллюзиям — стрелял профессионал, пуля попала прямо в сердце.
— Виталий? Уехал. Ему позвонил кто-то, — отозвалась Марья Сергеевна.
— Кто позвонил? Быстро говорите! — приказала я ошарашенным женщинам. — Кто-нибудь хоть что-то слышал?
— Вроде бы женщина какая-то, — встряла бабуля с хитрой, прищуренной физиономией, из тех, кто обожает подслушивать чужие разговоры, подсматривать в замочные скважины, принимать живое участие в соседских радостях и особенно несчастьях, то есть умеет развлекаться на свой лад. — Нерусская женщина.
— Как это нерусская? Почему? — удивилась я невольно. — Он что, на иностранном языке, что ли, говорил?
— Да нет, по-ненашенски я бы ни слова не разобрала. Нормально говорили. Только называл ее как-то чудно, не по-русски… Потом сказал, что срочно едет, сорвался с места как бешеный…
— Люсьен? — подсказала я бабушке, которая явно не нуждалась пока в слуховом аппарате.
— Вот-вот, Люсьен. Наверное, француженка…
— Шехерезада, — сказала я тихо. — А мне что-то передавал?
— Да какое там! Рванул так, что чуть дверь не высадил. Отец в морге, а он вон чего…
— Перестаньте, Евдокия Ивановна, зачем говорите, чего сами не знаете, — мягко вступила в разговор Марья Сергеевна. — А вы, девушка, меня тогда о чем-то спросить хотели? Вы уж простите — я просто как провалилась, ничего не помню…
— Хорошо, сейчас самое время поговорить. Только пройдемте в другую комнату, в кабинет Павла Андреевича, чтоб никто не помешал…
Но как только мы закрыли дверь в комнату учителя, где я кивком головы разрешила Толику продолжать свои печальные изыскания-воспоминания, надеясь, что он при случае может помочь в беседе, как на пороге появилась Тамара.
— Вспомнила! Я вспомнила! — закричала она, взрывая своим резким голосом тяжелую, давящую тишину квартиры — верную спутницу беды.
— Чего тебе? Что вспомнила? — не поняла я ее странной в этих стенах радости.
— Фамилию того мужика, в сауне — Мих-Миха… Мне полковник на кухне про свой огород начал рассказывать, а я вспомнила, что того так и звали — Семечка! Михаил Михайлович Семечка — сам большой, а такая фамилия…
— Да это же босс в Тарасове известный. В его руках все поставки лекарств, он в этом деле полную монополию имеет, — отозвался из своего угла Томилин.
— Да я знаю. А интересная вдруг получается конфигурация из трех медведей, — вспомнила я детскую сказку. Ну вот, опять троица , еще одна тройка … — Спасибо, Тамара. Ты пока иди, постарайся еще что-нибудь вспомнить, пока мы тут поговорим… Потолкуй еще с полковником, тебе это на пользу идет…
— С чернобыльцем! — гордо сказала Тамара, как будто уже имела к событиям в Чернобыле личное отношение.
Мощную энергию всепроникающего воздействия накопил в себе седовласый полковник в отставке! Пробудил в женщине глубины подсознания!
— Вы меня о чем-то спросить хотели? — осторожно напомнила ни слова не понявшая из нашего странного разговора Марья Сергеевна Федотова. — Тогда вот… Забыли?
— Да я все помню! — ответила я, мгновенно отматывая пленку памяти на несколько часов назад. Слава всевышнему, она хоть пока у меня не заедает, крутится в подстриженной по последней моде голове без сбоев. — Так что это за звонок у вас сегодня странный был? Про какое-то собрание…
— Ну да, Мухомор, то есть, извините — Мухин Василий Александрович, один активист из «Открытого сердца», он бывший начальник партийный из обкома, позвонил и сказал, что для общей пользы надо срочно еще одну фигуру в правление фонда ввести. Он вроде бы уговорил одну важную птицу. И лучше, говорит, побыстрее, хотя бы на бумаге пока оформить, чтоб он не передумал, обещал сам протокол принести. Вот тут меня и сомнение сразу взяло.
— Почему? — удивилась я, не видя пока в плавном, певучем рассказе Марьи Сергеевны никаких острых камешков.
— Как это — почему? Обычно все нужные бумаги Павел Андреевич сам писал, он к этому делу серьезно подходил. Раньше и Матвей Егорович иногда писал, пока не преставился сердечный, царство ему небесное. Изредка Павлу Андреевичу полковник помогал, но ведь не Мухомор же? Мне сразу его голос не понравился.
— А вы-то при чем? Тоже, что ли, писали? — с трудом врубалась я в широкомасштабную стариковскую канцелярию.
— Да нет же. Я только переписывала. Оформляла красиво. Я ведь раньше чертежницей была, умею шрифтами разными. А Павел Андреевич такой человек был, что во всем любил красоту и порядок… Я одна знала, как правильно протоколы оформить, чтобы по-правильному…
— Ясно, — хотя до сих пор мне не до конца было ясно. Какие протоколы? Зачем эти записи, игра в серьезную, настоящую жизнь? Как-то не укладывалась в голове вся добровольно запущенная в ход мощная канцелярская махина. Лично я важную информацию даже в компьютере стараюсь по возможности не держать, не то что на бумаге, — в папках на веревочках. Целая бездна все-таки отделяет наше поколение от соратников Павла Андреевича, даже в уме не получается быстро ее перепрыгнуть. Тем более что, несмотря на залежи протоколов-планов-прошений-писем-отчетов в столе Павла Андреевича, расчетный счет «Открытого сердца» был практически пуст, если не считать жалкой суммы. Или просто до поры до времени пуст? Но при чем здесь расчетный счет, если сюда двигался целый вагон детских подарков из Европы, этакий сказочный «голубой вагончик», а возможно, даже не один.
Мои раздумья нарушил чей-то незнакомый мужской голос.
— Тут какую-то Таню Иванову к телефону. Кто здесь Таня Иванова? — громко вопрошал он за дверью.
— И-я-я, — отреагировала я, мгновенно выскакивая на зов с характерным выкриком затосковавшего без движения ниндзя. — И-я-я Таня Иванова…
«Интересно, кто это может быть?» — подумала я еще стремительнее, чем получился почти художественный проезд по гладкому линолеуму бывшей фигуристки Татьяны Ивановой. Кто скажет, что я напрасно потратила неисчислимое количество времени в детстве на главном катке города, кружась под быструю музыку со снежинками вперегонки?
— Алло, Таня! Срочно приезжай по адресу: улица Речная, двадцать, квартира один. Это прямо возле набережной, угловой пятиэтажный дом. Тут Люсьен Штыря арестовала. Вот он, связанный перед нами лежит. Тройным узлом завязан.
«Тройным» — первое, что дошло до меня из слов Виталика. И только через секунду — все остальное.
Глава 1 °Cвязанный страстью
Вот это новость! Я не могла поверить в нее до конца, когда заходила в подъезд дома номер двадцать на улице Речной. Да нет, еще раньше пришлось даже применить дьявольскую осторожность. А вдруг Виталика схватили и заставили сообщить по телефону невероятную информацию, чтоб заманить меня в ловушку? Нет уж, я не стала подъезжать близко к дому на Речной, а притормозила таксиста примерно за квартал до заветного углового здания, спустилась на набережную и медленно, прогулочной походкой пошла вдоль реки, двигаясь все же по направлению к нужному объекту. Вроде бы как дышу зимним воздухом, наполняю легкие кислородом, присматриваюсь к тарасовским «моржам», вынашивая планы присоединиться к их бодрому отряду.
— Эй, чувиха, дай сигаретку! — попросил сидящий верхом на спинке заснеженной скамейки паренек лет семнадцати. Два примостившихся по бокам его дружка тоже устремили на меня свои сильно нетрезвые очи. Судя по количеству пустых водочных бутылок возле их ног, сопливые мальчишки уже выпили по пузырьку на брата, закусывая раскрошившейся буханкой черного хлеба, и теперь жаждали табаку. На сигареты, видать, денег уже не хватило. Что ж, хоть я сама и курю редко, но прекрасно знаю это состояние, когда после выпивки до изнеможения хочется затянуться хорошей сигаретой. Тем более и начатая пачка «Мальборо-лайт» на всякий случай лежит на дне сумки…
Достав белую пачку, я молча протянула из нее мальчишкам три сигареты — пусть оттянутся, дуралеи. Ну кто же так глупо, так похабно пьет водку из горлышка на морозе?
— Все отдавай, сука! — вдруг заплетающимся голосом сказал второй. — И деньги, сколько есть…
