— Срочное фото! Срочное фото! Кто желает срочное фото?
Фотограф, который вертелся возле сооружения, похожего на мольберт, где были выставлены образцы фотоснимков, имел на редкость зычный голос, выскакивавший из общего шумового фона, как стремительный хариус за комаром.
В передней комнате за столом сидела молоденькая медсестра и читала книжку. Видно было, что она загорела не хуже парня с катера и что под белым халатом на ней только цветастый купальничек.
Когда Алвис вошел, она запахнула полу халата, чтобы не слишком многое ему было видно, и положила книгу на стол. Все ее существо дышало любопытством.
— Могу я видеть начальника? — Алвис прочел в раскрытой книге латинский подзаголовок «Laryngitis acuta». Наверно, девушка еще где-то учится.
— Он наверху, — она кивком указала на лестницу рядом с входной дверью.
Начальник сидел на вертящемся стуле, лицо его было обращено к морю, на коленях лежал бинокль. Судя по возрасту, морской форме без петлиц и тону его ответов, в котором начальственные нотки соседствовали с добродушием, это был какой-то отставной мичман.
Сперва он глянул на Алвиса так, будто тот явился воровать казенное имущество.
Но когда Алвис представился, начальник несколько смягчился.
В общем—то он доволен Хуго Лангерманисом. На работу не опаздывает, к инвентарю относится бережно, пьет в меру, только вот с женщинами путается.
Во время вечерних дежурств обязательно какая-нибудь дамочка торчит у него в комнате. Деньгами не швыряется, бережлив, потому что зарплата здесь как на полмужика. Раньше, лет пять назад — тогда да, тогда он жил припеваючи.
— По каким признакам вы так судите?
— По разным. По тому, как одевается, и по тому, кто расплачивается в кафе — он или дама. Раньше он всегда сам платил. А однажды в день получки… С утра все вместе не могли собрать двадцать рублей, у него тоже не было. Точно не было, потому что деньги мы для него собирали. Решили обождать, пока кассир привезет. А через полчаса он приходит ко мне и кладет на стол сотенную — одной бумажкой…
— Может, снял с книжки?
— Может. Какая разница?
— Он когда-нибудь говорил о своей сберкнижке?
— Не слыхал. А почему вы им интересуетесь?
— Начальство приказало.
Демобилизованный мичман кивнул — мол, понимаю. На бога ему было плевать, на начальство нет. Даже на чужое начальство.
Тем временем медсестра, сидевшая на первом этаже, продвинулась до раздела «Oedema glottidis».
Она здесь работает второй сезон, работа нормальная, хватает времени на учебу. Зарплата, конечно, могла бы быть больше, но так, наверно, думают даже министры. Хуго Лангерманис? Как коллега он безупречный — услужливый… Ну, вообще безупречный. Только противно, что он живет за счет женщин. Подцепит какую-нибудь старую развалину с толстым кошельком и доит. Прошлым летом чуть не спился. Ей такие мужчины отвратительны. В этом году он за курортницами не охотится, нынче он отхватил где-то и вправду симпатичную, кругленькую дамочку с собакой. Она приезжает через день, пса привязывает снаружи на мостках. Пса зовут Джери, а как зовут дамочку — этого она не знает. Друзья? Да, есть у него один друг. Работает в какой-то озеленительной конторе, наверно оттуда таскает луковицы гладиолусов — и редких и обычных сортов, которые не просто сбыть. В последний раз отдал целый кулек за пол-литра. Этакий барашек, который грозится купить автомашину. Нынче летом один только раз был, округлился, солиднее стал. Принес две бутылки хорошего вина и цветок для меня. Зимой они с женой перебрались куда-то в Видземе, он работает помощником садовника, звал Хуго с собой.
— В этом году к нему часто приходили знакомые?
— Были. Две или три. Но как начался роман с этой дамочкой, никого больше не приводил.
— Я имел в виду знакомых мужчин.
— Нет, никто не приходил. — Но потом она вдруг вспомнила и прикусила нижнюю губу. — Ой, нет, был здесь один тип. Весной…
По пляжу гуляли еще в пальто и шапках, хотя снег и лед давно уже сошли, и только под кустами в дюнах лежали выветренные и обтаявшие куски грязного льда. Ребята чинили попорченные за зиму мостки, кряхтя тащили по песку весельные лодки. Начальник целыми днями носился по складам, выбивал и перевозил на станцию спасательные круги, баллоны для аквалангов, манометры, легкие водолазные костюмы, паклю, чтобы законопатить щели в лодках, и сотни других необходимых мелочей — спасательная станция готовилась к большому сезону.
В отсутствие начальника за главного оставался Хуго, потому что он и вправду лучше других знал, как и что надо делать.
Сестричка приводила в порядок свои медицинские инструменты и аптечку, когда кто-то окликнул ее низким голосом:
— Привет, красавица!
В дверях стоял мужчина среднего роста, лет сорока и без малейшего стеснения разглядывал ее ноги, высоко открытые мини-юбкой. Его взгляд словно прилипал к коже, вгрызался в нее.
— У вас работает эта морда Хуго? — у него было лицо дебила. Хотя и чисто выбритое, оно все равно казалось грязным. Брюки у него были заправлены в русские сапоги. Пиджак из хорошей ткани, но мятый и старомодный — такие модели давно уже продают в магазинах уцененных товаров, — и шелковая голубая рубашка на молнии. Когда он говорил, открывались золотые зубы.
— Он где-то снаружи.
— Ох, и баба! — тип хлопнул ладонью по голенищу и отправился искать Хуго. Держался он так, словно считал себя неотразимым и одетым по последней моде.
Сестричку удивило то, что Хуго вообще пускается в разговоры с таким типом, но он даже провел его в свою комнату. Всего разговора она не слышала, только отдельные восклицания «гостя». И хотя она хорошо понимает по-русски, некоторые слова ей совсем незнакомы: «феня», «стрем», «пахан», «шкары» и еще какие-то.
Через несколько слов шел очередной «тяжеловес» в подтверждение высказанной мысли. Тип произносил это так торжественно, словно печать ставил.
— О чем они говорили? — Алвис явно заинтересовался.
— Не знаю. Я не поняла.
— А Хуго понял, что от него хотели?
— Не знаю. По-моему, он тоже многого не понимал, потому что часто просил объяснить.
— А вам не показалось, что Хуго удручен визитом?
— Нет, скорее он даже обрадовался.
— Вы у него не спрашивали, кто такой его новый приятель?
— Он как-то отшутился.
— А потом этот субъект здесь больше не появлялся?
— Не видела; наверно, нет. Девочки из других смен мне бы рассказали.
— У него не было каких-либо особых примет?
— Руки. Ужасно противные. С короткими обгрызанными ногтями, все сплошь в татуировке. На одной руке солнце, похожее на ежа, на другой — женская голова. На пальцах одной руки вытатуированы кольца, на пальцах другой — буквы.
— Какие?
— Не помню. Я даже не прочла.
Алвис расспрашивал ее еще минут десять, но ничего нового так и не узнал, девушка больше ничего не могла сказать. А моторист катера работает на станции всего неделю. Он был горд, что удалось поймать сига на личинку ручейника, показал Алвису рыбу — красивую, словно чеканную, и прикрыл ведро крышкой, чтобы рыба не выскочила.
Юрис Гаранч обедал. Это был совсем прозаический погребок под одним из многочисленных производственных управлений. В столовой стояло всего несколько столиков, а грязную посуду посетители должны были убирать сами. Однако кормили здесь более чем прилично, и работникам управления доставался бы только компот из сухофруктов, если бы они не догадались поставить дежурного, который не пускал сюда чужих до трех часов пополудни. А поскольку работники ближайших учреждений не могли так долго дожидаться обеда, после трех здесь обычно было совсем пусто и тихо.
Когда Юрис уже садился за столик, в погребок вошел какой-то пожилой мужчина — они были здесь единственными посетителями.
Юрис хлебал сытный гороховый суп на сале и думал, что предпринять дальше. Прежде всего он пойдет в управление и отправит служебные телеграммы друзьям часового мастера. Не прямо друзьям, конечно, а в отделения министерства внутренних дел тех районов, где живут эти друзья. Может статься, конечно, что преступники до мелочей продумали каждый свой шаг, но как показывает практика, такое случается редко. Дуршис определенно попробует где-нибудь пустить корни. Но прежде всего он должен найти для этого подходящее место. Значит, будет ездить, Судя по собранным уже данным, Дуршис — человек разумный. Таких, как он, поймать было бы почти невозможно, если бы они не понимали, что их ждет за содеянное преступление. Однако, к счастью, они прекрасно это сознают, и потому параллельно разуму включается инстинкт самосохранения, а значит начинаются нервы: спокойствие разума не союзник инстинкту, а враг. Чаще всего таких людей временно спасает глупость. Они допускают какую-нибудь колоссальную глупость и не попадаются, потому что глупость вычислить невозможно, угрозыск не может предсказать глупые шаги преступника, но дважды, как известно, никому не удается получить в лотерее крупный выигрыш.
