Ни один из жителей соседних домов не вышел на улицу взглянуть, что там творится. Полиция тоже не показывалась. Шла приятная семейная пикировка.
Наконец Хло, пошатываясь, побрела прочь, продолжая петь и косить под забулдыгу. Траск или Слейд стоял на мостовой и провожал Хло гневным взором, пока она не скрылась за углом, потом повернулся и посмотрел на меня, вернее, на окно, за которым трусливо стоял я. Потом он забрался в машину. Прошло несколько секунд. Вспыхнула спичка, и он прикурил сигарету, дабы успокоить нервы.
Шестьсот секунд пролетели как один миг. Я стоял у окна и смотрел на улицу.
Какой-то молодой парнишка в рабочей робе - полотняных штанах, черной куртке и кепке - шагал по тротуару с той стороны, откуда прибежал я. Из угла его рта торчала сигарета, руки были засунуты в карманы куртки, из заднего кармана штанов выглядывала свернутая в трубочку газета.
Парень остановился перед домом, щелчком отшвырнул окурок, и я увидел, что это Хло. Кроме того, я увидел бледную физиономию Траска или Слейда, который глазел на неё с противоположной стороны улицы. Убедившись, что Хло - это не я, он успокоился, а потом она вразвалочку поднялась на крыльцо и исчезла из поля моего зрения.
Я ждал её у двери на лестницу. Хло поднялась на второй этаж, улыбаясь, снимая с головы кепку и вытаскивая из кармана газету. Все её волосы были под кепкой, и теперь упали ей на лицо. Хло отбросила их, вошла в темную гостиную и спросила:
- Ну, как мои успехи?
- Грандиозно, - ответил я. - Только цензура все равно заставит вырезать этот эпизод.
- Идем в спальню, там можно зажечь свет.
Я уже немного привык к темноте, поэтому пошел впереди, ведя Хло за руку. Мы закрыли за собой дверь спальни, и Хло включила свет.
Арти не верил в целесообразность наведения порядка в доме. Постель была смята, в комнате - все та же позорная грязь, уже знакомая мне по последнему посещению. Но здесь было относительно безопасно, да ещё имелась кровать, а единственное окно выходило в вентиляционную шахту, так что я не очень роптал.
- Да, нескоро он меня забудет, - сказала Хло, стягивая куртку.
- Где ты достала кепку? - спросил я.
- Сняла с пьянчуги, который дрых на Чарльз-стрит. - Она брезгливо оглядела головной убор и швырнула его в угол. - Дай бог не завшиветь. - Хло взъерошила свои и без того растрепанные волосы. - Ну ладно, вчера ночью ты спал на полу, значит, сегодня можешь почивать на кровати, а я пойду в гостиную на диван.
- Кажется, ты как-то обозвала меня Эрролом Флинном, - сказал я. - Но я сегодня больше похож на Кэри Гранта, ты согласна? Это он вечно спал в одной комнате с женщинами - и ни-ни.
- Совершенно верно, - небрежно бросила Хло. - Ни-ни... - Она оглядела комнату. - Никаких записок. Может, в гостиной? Будет светло - поглядим.
Я промолчал. Желание только что крепко въехало мне под дых, и я испытывал трудности с воздухозабором.
Даже и не знаю, когда такое случилось со мной в последний раз. А сейчас, после стольких часов, проведенных с Хло, это ощущение и удивляло, и создавало неудобства.
Проклятье. Только нынче утром я видел, как она снимает портки, и мне было хоть бы хны. Вечером я наблюдал обряд освобождения от свитера - и хоть бы хны. В промежутке между двумя этими событиями я объездил с ней на "паккарде" весь Большой Нью-Йорк, и хоть бы хны. Минуту назад я брал Хло за руку, чтобы отвести в спальню, и опять хоть бы хны.
А теперь - хоть хнычь! Думаю, всему виной волосы - то, как она взъерошила их. Хло стояла посреди захламленной спальни, будто растрепанный соблазнительный эльф - такой теплый, усталый, рассеянный, а потом подняла правую руку, взъерошила себе волосы, и я был сражен. В книжках это называют обостренным восприятием. И оно пришло ко мне.
Обостренное восприятие. Да уж и не говорите! Я вдруг настолько остро воспринял Хло как обладательницу женского тела, как набор женских прелестей, что утратил способность двигаться. Я не мог и шагу ступить, я ничего не соображал, я едва дышал.
Лирическое отступление. Когда мне было четырнадцать лет, я нанялся на лето посыльным в ресторан для гурманов в самом центре Манхэттена. Носил кофе и бутерброды в конторы, расположенные на Пятой и Мэдисон-авеню. Как-то днем, оттащив заказ в нью-йоркское отделение "Лонжин-Виттнэр", я втиснулся в битком набитый лифт и поехал вниз. А на следующем этаже влезли эти трое. Круглозадые белокурые самочки. Кажется, на том этаже размещалось бюро поддержки юных дарований или ещё что-то такое. Короче, в лифте мы стояли вплотную, и одна из девиц прижалась ко мне спереди, а две другие стиснули с боков. Пока мы добирались до первого этажа, я пережил такое потрясение, что пошел на Шестую авеню, в "Белую розу", наврал про свой возраст и впервые в жизни жахнул виски в баре. А виски я терпеть не мог.
До сегодняшнего вечера с Хло у меня больше ни разу не было никаких таких обостренных восприятий. И вот теперь десять лет жизни, все мои свидания с девушками и редкие - постыдно редкие - удачи как волной смыло. Будто где-то прорвало плотину. Мне снова было четырнадцать лет, я снова ехал в лифте, стиснутый со всех сторон, и так трусил, что боялся даже дрожать.
Хло подняла руки и потянулась.
- Ну, - сказала она, - хочешь что-то обсудить, или спать пойдем?
- Спать, - ответил я.
- Прекрасно. Я все равно ничего не соображаю от усталости. Придется погасить тут свет, прежде чем я открою дверь.
Я кивнул.
Держась одной рукой за дверную ручку, а другой - за выключатель, Хло взглянула на меня, улыбнулась и сказала:
- Чарли, а ты и впрямь того.
Я взял себя в руки, осклабился в нервной улыбке и умудрился выговорить:
- Сама ты с приветом.
- Ну-ну. - Хло погасила свет, открыла дверь и ушла в гостиную.
- Спокойной ночи, - донеслось до меня сквозь мрак, и дверь закрылась.
- Спокойной ночи, - промямлил я, хотя Хло уже не могла меня слышать.
Разумеется, я не выспался.
Запахло жареным. Жареными яйцами. Яйцами, превращающимися в яичницу-болтунью. Может быть, даже в пышный пористый омлет. Во всяком случае, яйцами.
Запах, само собой, разбудил меня Я, само собой, открыл глаза.
Я лежал навзничь на кровати Арти в одних трусах. Уснул я, укрывшись простыней, но, должно быть, ночью брыкался и сбросил её. Мне, помнится, привиделись два-три ярких сна, подробности которых я, к счастью, запамятовал.
Серый, неестественный дневной свет заливал вентиляционную шахту. Я сел и оглядел царивший вокруг унылый беспорядок - точно такой же, как и в моей спальне над баром в Канарси, теперь такой далекой! Вдруг я почувствовал плаксивую тоску по дому, какую чувствует ирландец, попавший на Третью авеню. Вот уже третий день, как я - беженец.
Лязг посуды в соседней комнате напоминал мне о запахе яиц, пробудившем меня ото сна, а мой желудок тотчас принялся сердито и настырно урчать. В общем, день мало-помалу начался.
Я неохотно вылез из постели Арти и потащился в ванную. Тут я совершил омовение, после чего позаимствовал из шкафа Арти кое-какое нижнее белье, слишком тесное для меня, натянул брюки, обулся и прямо в майке отправился в гостиную.
История повторяется. Возле все той же плиты стояла и жарила яичницу все та же босоногая лиловоокая красотка с волосами цвета воронова крыла, облаченная в рабочие штаны. Торчавшая изо рта сигарета дополняла портрет несносной распутной грешницы. Если бы Хло снимали в немом кино, первый кадр с нею обязательно сопровождался бы бегущей строкой: ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА.
- Какую яичницу ты любишь - жидкую или прожаренную? - спросила другая женщина.
- Кофе.
Хло удивленно взглянула на меня.
- Ты не хочешь яичницы?
Чем больше я просыпался, тем хуже себя чувствовал. Так бывает, когда ослабевает действие новокаина.
- Может быть, попозже, - ответил я, руководствуясь скорее желанием успокоить Хло и заставить её прекратить разговоры о яичнице, нежели убежденностью в том, что ещё настанет день, когда я смогу пропихнуть кусок в горло. - А сейчас только кофе.
Покончив таким образом с этой темой, я отправился к замысловатому набору мебели в центре комнаты и уселся в нечто более-менее похожее на кресло.
- А может быть, жареного хлеба? - предложила другая женщина.
Жареный хлеб. Я скривился, делая вид, будто размышляю. Поскольку упоминание о жареном хлебе не убило меня на месте, я ответил:
- Ладно, это сойдет.
Но Хло ещё не насытилась моими страданиями.
- Сколько ломтиков? - спросила она.
Я нахмурился. Почесал нос. Моргнул раз-другой. Поскреб шишечку на левой щиколотке краем подошвы правого башмака. И сказал:
- Не знаю.
- С двумя справишься?
Она требовала ответа, и все тут.
И плевать ей, что у меня голова не работает.
- Пожалуй, да. Нет, пожалуй, нет. Или... подожди минутку...
- Сделаю один.
- Хорошо.
- А если потом захочешь добавки, я дам.
- Прекрасно.
- И яиц тоже, коли будет угодно.
- Чудесно.
